Выкуп за рыжего вождя - О. Генри

В один прекрасный день Рипли Гивенс поехал верхом на ранчо «Два Вяза» справиться о пропавших однолетках. Было уже поздно, когда он отправился в обратный путь, и солнце зашло, когда он достиг переправы Белой Лошади на реке Нуэсес. От нее до переправы было шестнадцать миль. До ранчо Эспинозы – двенадцать. Гивенс очень устал. И он решил заночевать у переправы.

Как раз в этом месте реки была симпатичная заводь. На берегах теснились могучие деревья и кустарники. В пятидесяти ярдах от заводи поляну покрывала курчавая мескитовая трава – ужин для коня и постель для всадника. Гивенс привязал свою лошадь и расстелил потники для просушки. Затем присел, прислонившись к дереву, и скрутил папироску. Откуда-то из густых зарослей, окаймлявших реку, вдруг донесся яростный, раскатистый рев. Лошадь заплясала на привязи и зафыркала в предчувствии опасности. Гивенс, продолжая попыхивать папиросой, не спеша поднял с земли свой пояс и на всякий случай повернул барабан револьвера. Большая щука звонко плеснула в заводи. Маленький бурый кролик обскакал куст «кошачьей лапки» и сел, поводя усами и лукаво поглядывая на Гивенса. Лошадь снова принялась щипать траву.

Стоит держать ухо востро, когда на закате солнца мексиканский лев поет сопрано у реки. Его песня может повествовать о том, что молодые телята и жирные барашки попадаются редко и что он горит плотоядным желанием познакомиться с вами.

В траве валялась пустая банка из-под фруктовых консервов – свидетельство недавнего присутствия здесь еще какого-то путника. Взглянув на нее, Гивенс крякнул от удовольствия. В кармане его куртки, привязанной к седлу, было несколько щепоток молотого кофе. Черный кофе и сигареты! Чего же еще желать ковбою?

Через две минуты заплясал небольшой костер. С жестяной банкой он отправился к заводи, чтобы набрать воды. Не доходя пятнадцати шагов до цели, среди кустов он увидел лошадь под дамским седлом, мирно пощипывающую травку всего в нескольких ярдах левее от него. А у самой воды поднималась с колен Жозефа О’Доннелл. Она утолила жажду и теперь отряхивала ладони от песка. А в десяти ярдах от нее, справа, в укрытии ветвей саквисты, притаился мексиканский лев – Гивенс увидел его. Янтарные глаза льва нехорошо горели голодным блеском, в шести футах от них виднелся кончик хвоста, вытянутого прямо, как у пойнтера. Зверь чуть раскачивался на задних лапах, как все кошачьи непосредственно перед прыжком.

Гивенс предпринял все, что мог. Его револьвер валялся в траве, до него было тридцать пять ярдов. Гивенс издал истошный вопль и бросился между львом и принцессой.

Битва, как впоследствии нарек ее Гивенс, вышла короткой и несколько сумбурной. Прибыв на место атаки, Гивенс увидел в воздухе дымную полосу и услышал два слабых выстрела. Затем сто фунтов мексиканского льва навалились ему на голову и ударом массивной лапы придавили его к земле. Он помнит, как закричал: «Отпусти, это нечестно!», потом выполз из-подо льва, как червяк, с набитым травою и грязью ртом и большой шишкой на затылке в том месте, которым он стукнулся о корень вяза. Лев лежал неподвижно. Раздосадованный Гивенс, подозревая подвох, погрозил льву кулаком и крикнул: «Погоди, я тебе еще» – и тут пришел в себя.

Жозефа стояла на прежнем месте, спокойно перезаряжая тридцативосьмикалиберный револьвер, оправленный серебром. Выстрел не потребовал от нее особой меткости. Львиная голова была несравнимо более легкой мишенью, чем банка из-под томатов, болтающаяся на конце веревки. В ее глазах и на губах плясала вызывающая улыбка. Незадачливый рыцарь-избавитель почувствовал, как огонь фиаско прожигает его сердце. Вот он – его шанс, шанс, о котором он столько мечтал, но вместо Купидона вмешался Момус. Сатиры в лесу, уж наверное, со смеху покатились. Разыгралось нечто вроде водевиля «Сеньор Гивенс и его забавный поединок с чучелом льва».

– Это вы, мистер Гивенс? – осведомилась Жозефа своим томным контральто. – Вы чуть не испортили мне выстрел своим воплем. Вы не ушибли голову при падении?

– Нет, нет, – спокойно ответил Гивенс, – вовсе не ушиб. Это-то как раз не больно.

Он нагнулся, придавленный стыдом, и вытащил из-под зверя свою прекрасную шляпу. Она была так смята и покорежена, словно ее специально готовили для комического номера. Потом он стал на колени и нежно погладил свирепую, с открытой пастью голову мертвого льва.

– Бедняга Билл! – воскликнул он прочувственно.

– Что такое? – резко осведомилась Жозефа.

– Да вы, конечно, не знали, мисс Жозефа, – сказал Гивенс с видом человека, в сердце которого великодушие берет верх над горем. – Вы не виноваты. Я пытался спасти его, но не смог вовремя подать вам знак.

– Спасти кого?

– Да Билла. Весь день его ищу. Понимаете, он был любимцем всего лагеря. Старик, бедняга… да он бы и кролика не обидел. Вот уж ребята расстроятся, как узнают. Но откуда вам было знать, что Билл всего лишь хотел поиграть с вами.

Жозефа испытующе смотрела на него своими жгучими черными глазами. Рипли Гивенс с успехом выдержал испытание. Он стоял и ерошил свои темно-русые кудри с выражением глубокой скорби. В глазах его была горечь, но без примеси нежного укора. Приятные черты его лица явно выражали печаль. Жозефа дрогнула.

– А что же ваш питомец делал тут? – спросила она, пуская в ход последний довод. – У переправы Белой Лошади нет никакого лагеря.

– Он удрал из лагеря еще вчера, старый разбойник, – без запинки ответил Гивенс. – Даже удивительно, как его до смерти не напугали койоты. Понимаете, на прошлой неделе Джим Уэбстер, наш конюх, притащил в лагерь щеночка терьера. Так злодей прямо-таки не давал Биллу житья – гонялся за ним по всему лагерю и часами жевал его задние лапы. Каждый вечер бедняга забирался к кому-нибудь из нас под одеяло, чтобы укрыться от несносного щенка. Видно, он был в полном отчаянии – иначе бы нипочем не сбежал. Он ведь всю жизнь боялся отходить далеко от лагеря.

Жозефа посмотрела на труп свирепого зверя. Гивенс ласково потрепал его по страшной лапе, одного удара которой хватило бы, чтобы убить годовалого теленка. Медленно румянец залил оливковые щеки девушки. Был ли то признак стыда, какой испытывает настоящий охотник, убив недостойную дичь? Взгляд ее смягчился, а опущенные ресницы смахнули с глаз веселую насмешку.

– Мне так жаль, – прошептала она, – но он такой большой, и прыгнул так высоко, что…

– Бедняга Билл проголодался, – перебил ее Гивенс, спеша заступиться за покойника. – Мы всегда заставляли его прыгать, только тогда он получал ужин. Увидев вас, он решил добиться от вас кормежки.

Неожиданно глаза Жозефы расширились.

– Да ведь я могла застрелить вас! – воскликнула она. – Вы же кинулись как раз между нами. Вы готовы были пожертвовать своей жизнью ради своего питомца! Это похвально, мистер Гивенс. Мне нравятся люди, которые любят животных.

Да, в ее глазах даже светилось нечто вроде восхищения. В конце концов из руин позорной развязки рождался герой. Выражение лица Гивенса обеспечило бы ему достойное положение в «Обществе покровительства животным».

– Я всю жизнь обожал их, – сказал он, – лошадок, собачек, мексиканских львов, коров, аллигаторов…

– Ненавижу аллигаторов! – резко возразила Жозефа. – Ползучие, грязные твари!

– Я сказал – аллигаторов? – быстро поправился Гивенс. – Я, конечно, имел в виду антилоп.

Совесть Жозефы заставила ее пойти еще дальше. В раскаянии она протянула руку. В ее глазах стояли слезы.

– Вы ведь простите меня, мистер Гивенс? Я ведь всего лишь девушка, понимаете, я сначала очень испугалась. Мне так жаль Билла, очень, очень жаль. Вы даже себе не представляете, до чего мне стыдно. Если бы я знала, я ни за что бы этого не сделала.

Гивенс взял протянутую руку. Он держал ее до тех пор, пока его великодушие не победило скорбь об утраченном Билле. Наконец стало ясно, что он простил ее.

– Не будем больше об этом, мисс Жозефа. Понятно, что вид Билла напугает любую девушку. Я уж как-нибудь объясню все ребятам.

– Правда? И вы не будете меня ненавидеть? – невольно Жозефа приблизилась к нему. Глаза ее глядели ласково – так ласково, и в них была пленительная мольба. – Я бы тотчас возненавидела всякого, кто убил бы моего котенка. И как благородно вы пытались спасти его с риском для жизни! Как мало людей, способных на такое!

Победа, выросшая из поражения! Водевиль, превращенный в драму! Браво, Рипли Гивенс!

Спустились сумерки. Разумеется, нельзя было допустить, чтобы Жозефа возвращалась домой в одиночестве. Несмотря на укоряющие взгляды лошади, Гивенс снова ее оседлал и пустился вслед за Жозефой. Они легко галопировали бок о бок по мягкой траве – принцесса и человек, который любил животных. Запахи прерии – запахи плодородной земли и прекрасных цветов – окутывали их сладкими волнами. Где-то на холме затявкали койоты. Бояться нечего! И все же…

Жозефа подъехала ближе. Ее маленькая ручка, по-видимому, что-то искала. Гивенс накрыл ее своей. Лошади шли нога в ногу.