Вавилонский голландец - Макс Фрай

После войны я долго не мог найти себе занятия по душе…

…поначалу я был уверен – еще немного, боги одумаются и мы все-таки вернемся домой, никто не скитается вечно; «поначалу» – это лет тридцать примерно. Да, я несокрушимый оптимист…

В университет я поступила за компанию с подружкой, специализацию выбирала за компанию с моим тогдашним бойфрендом, из-за него я и на кафедре осталась, и ушла потом тоже за компанию, уже не с ним, с другим человеком; такое начало, согласитесь, совсем не предвещало, что однажды я сверну в сторону и пойду собственным путем, да еще и столь уверенной походкой, но люди, к счастью, меняются. Для того, наверное, и придумали человеческую жизнь, чтобы можно было меняться…

…и дух носился над водами…

…спрашиваю: вы это серьезно? – а она улыбается, качает головой, говорит: конечно несерьезно, это же только ты у нас такая серьезная, что хоть плачь, но несерьезно – не значит «неправда», поэтому…

…по крайней мере, когда я умер, никто не плакал…

…и так меня эти злющие тетки достали, что я решила твердо: в библиотеку больше ни ногой, никогда, лучше уж дворником, хотя тоже ничего хорошего, конечно…

Отец надеялся, что я стану инженером; впрочем, «надеялся» – это неверно сказано, ему в голову не приходило, что я могу найти себе какое-то другое занятие…

…я потом чуть ли не каждый день в эту арку совалась, благо по дороге, и, что ты думаешь, не было там никакой библиотеки. Только пункт приема стеклотары, да и тот почти всегда закрыт. Я удивлялась – как это они так стремительно закрылись? И почему объявление для читателей не повесили с новым адресом? Ужасно переживала, что не могу вернуть им книгу. Книга отличная, конечно, но оставлять ее себе как-то нехорошо. Если бы это был подарок, они бы так и сказали, я думаю, а тут формуляр завели, записали, значит, надо вернуть…

…огненными буквами, натурально…

Вообще-то я пришла сюда, чтобы подарить книги, то есть сперва явилась просто поглазеть, как все, и мне очень понравилось, особенно читальный зал на открытой палубе и музыкальная комната с наушниками. А потом я увидела объявление, что благотворительный фонд «Морская птица» с благодарностью примет в дар любые книги на любых языках, и побежала домой, потому что только вчера мы с отцом весь день разбирали книжный шкаф и выяснили, что некоторые книги у нас в двух, а то и в трех экземплярах, отложили их, чтобы раздать, и еще целую стопку детективов, их же нельзя читать второй раз, потому что совершенно невозможно забыть, кто убийца, и какой тогда смысл?..

…до шестидесяти лет я не знал грамоты; правда, один знакомый монах научил меня писать свое имя, и я, помню, очень гордился этим умением…

Мама рассказывала, когда я родилась, в небе была радуга в три дуги, и одни соседки говорили, что это хорошая примета, а другие, напротив, поджимали губы, дескать, вертихвостка вырастет; собственно, все они были правы, одно другому совершенно не мешает…

…и дух носился над водами…

В детстве, когда меня спрашивали, кем я хочу стать, я неизменно отвечала: матросом! Первые несколько лет взрослые умилялись моей наивности, потом стали осторожно объяснять, что девочек в матросы не берут, поэтому лучше бы придумать что-нибудь другое, – ну и пожалуйста, я перестала говорить, что хочу стать матросом, но это вовсе не означает, будто я перестала хотеть…

…и говорит: «Какая ты красивая», а я не знаю, плакать тут или смеяться, потому что мне пятьдесят три года, нос картошкой и как минимум десять лишних килограммов…

…позарез надо было уехать, все равно куда…

Еще когда этот корабль впервые появился у нас в бухте, я подумал, что надо будет как-нибудь попроситься туда на полгодика, им же наверняка нужны волонтеры, жаль, прямо сейчас не получится, но вряд ли эту лавочку вот так сразу и прикроют, так что время терпит…

…заговорила, и вот тут я понял, что мне конец, если уж до говорящих крыс дело дошло…

…тогда я еще жила под водой и думала, так будет всегда…

Если я сейчас назову вам тему моей диссертации, вы содрогнетесь; впрочем, нет, не содрогнетесь, а, толкаясь локтями, столпитесь у компьютера, чтобы переписать ее в свои дневники, на радость приятелям…

…что за дурость, говорю, как такое вообще могло прийти в голову – устраивать на корабле библиотеку, зачем?!.

…совершенно уверен, что моя жизнь закончилась…

Все началось с того…

И дух мой носился над водами.

Кэти Тренд

Второй помощник

Да, я немножко аутичен. У нас в семье все такие, кроме мамы. Сестра вот вообще молчит, я-то хоть пишу.

К счастью, в морской колледж экзамены были в основном письменные. Устный я чуть не завалил, но экзаменаторы дали себе труд заглянуть в мои бумажки, убедились, что там все в порядке, списали на нервотрепку – и приняли меня.

У нас был учебный корабль, выходили мы на нем каждое лето; и как-то само собой получилось, что и после выпуска попал я вторым штурманом на учебную шхуну. Не принадлежащая никакой школе, шхуна сама по себе, деревянный парусник «Шарлотта-Анна». Каждый может попробоваться. Сначала волонтером, потом, если понравится, и матросом. Команда на этой лодке менялась очень часто: зарплата маленькая, жизнь тяжелая. Да и волонтеры – придут с горящими глазами, отработают зиму, сходят в море на месяц – ищи их свищи. А я вообще трудно схожусь с людьми, мне привыкнуть надо, я и с вещами так – одни ботинки десять лет могу носить, год только привыкаю, потом не могу расстаться. И потому на волонтерском корабле было мне трудно. Хорошо было только на спокойных ночных вахтах, когда все свободные руки разлеглись на юте и смотрят на звезды, рулевой напряженно вглядывается в компас, а я стою на трапике из штурманской рубки и время от времени называю цифры. Да и подружиться толком на таком корабле не с кем. Мне нравился капитан – он излучал спокойствие, а мне это важно, я вообще излишне чувствителен к людским эмоциям, но как же дружить с капитаном. Коллеги мои, первый и третий вахтенный штурманы, были совсем еще молодыми ребятами, из навигацкой школы, они постоянно соревновались, и с ними дружбы не вышло. Кроме них, в профессиональной команде были боцман – огромная тетка с замашками суровой мамаши, питавшая ко мне, в силу небольшого моего роста, материнские чувства; двое механиков, их я почти и не видел; кок – длинный, тощий энтузиаст своего дела, он был мне симпатичен, но мы не находили общих тем для разговора: его интересовали рецепты блюд, меня – штурманские карты, парусина, смола. Шхуну я полюбил: наша красавица кокетливо скрипела мне на ночных вахтах, а я гладил ее по планширю, как старательную лошадь. Я уже не мыслил с нею расстаться, потому что все другое оказалось бы только хуже, и жизнь начала казаться мне довольно унылой штукой.