Гребень буйвола - Плавильщиков Николай Николаевич

Подошел все-таки…

Сидит в кусте, словно прячется от кого.

— Здорóво, — говорю.

— Угу, — буркнул он. И не смотрит на меня.

И тут только я увидел, что от него тянется тонкая бечевка, тянется к кучке хвороста, сложенного у самой воды.

— Ловишь что?

— Иди-ка ты своей дорогой… Или уж садись тут со мной. И сиди — не дыши.

Подумал я и полез в куст. Улегся под кустом и смотрю, стараюсь понять, что ловит этот сердитый дядя.

У самой воды хворост наложен как-то по-особенному. Видно, что нарочно его так уложили. И веревочка туда, к хворосту, тянется.

Я понял: это он птицу какую-то на «водяном точке» сторожит, поймать хочет.

Вы не знаете, что это за штука «водяной точок»? Это нехитрая вещь. Летом, в жару, птица летит к воде, особенно к вечеру. Пьет, купается иногда. Вот тут-то ее и сторожат — ловят. На воде или около нее ставят небольшую сеть, а кругом хворост укладывают с таким расчетом, чтоб птица к воде обязательно через сеть пошла. Она подойдет под сеть, а ее — хлоп! — и поймают.

— Кого ловишь? — спрашиваю потихоньку.

— Дрозда черного, — отвечает. — Ух и дрозд!

— Хорош?

— Лучше и не бывает! Как засвистит — все отдай, мало… А тут как-то слыхал я… Пустил он это свое «плыть-плыть-плыть»… Сердце упало — как пустил… Один он тут… По весне-то не пришлось мне его взять… Теперь возьму… Хорош… Редкий дрозд… — Словно сам с собой разговаривает. На меня и не смотрит.

— И давно сторожишь его?

— Четвертый вечерок сегодня пошел.

— Не летит?

— Летит, да… вот вчера совсем было пошел, да белка завозилась, шишку уронила… Улетел… Ну, да будет он мой. Неделю просижу, а свое возьму!

Лежим мы рядом и смотрим-слушаем. Пеночка попискивает в соседнем кусту, дятел где-то стукнул раз-другой. Мышь пробежала чуть не по ногам.

«Дззззззззззз…»

Комар на ухо сел. Сгони его попробуй. Рукой шевелить нельзя: как раз дрозда спугнешь. Кусай, комар, твое счастье сегодня!

— Слышишь? — толкнул меня локтем сосед. — Слышишь? Он…

Ничего-то я не слышу, а глаза соседа загорелись, даже рука дрогнула и к веревочке от сети потянулась.

И вдруг я услыхал.

«Дикс-дикс… Дикс-дикс-дикс…»

Мелькнуло что-то среди елок. Дрозд? А может, показалось… Нет… там, в елках, и закричал.

Замер мой сосед. За веревочку ухватился и лежит не дышит.

— Не шевельнись… не шелохнись… умри на месте… — шепчет он. И я вижу, как дрожат его губы. — Близко уж совсем.

«Дикс-дикс… Дикс-дикс-дикс…»

Манит дрозда вода, а боится… Осторожная птица этот черный дрозд! Все больше по кустам, по ельнику. На открытое место не пойдет сразу.

С куста на куст перелетает дрозд. Все ближе к воде.

Хрустнула ветка. Насторожился дрозд. Замер мой сосед. Неужели улетит?

«Дикс-дикс-дикс? Дикс-дикс-дикс?»

Точно спрашивает: кто там? Кто идет? Что случилось?

Беспокоится дрозд. В одну сторону поглядит, в другую посмотрит. И все покрикивает.

— Что за история? — шепчет сосед. — Кто там еще его пугает?

«Дикс-дикс-дикс! Дикс-дикс-дикс…»

Толкутся комары над водой, шуршат крылья стрекоз, квакает лягушка. Сыростью тянет от воды. И мы двое — в кусту. Уставились в одну точку — на черного дрозда — и мерим глазами: далеко ли еще ему до сети. Две точки — дрозд и сеть. Скоро ли они сойдутся в одну? А сойдутся — хлопнет сеть.

Дрозд, лети скорей! Мы устали ждать!

«Пюииииииить!» — пискнула и взлетела пичужка. Вздрогнул сосед, вздрогнул я, завозился-забеспокоился дрозд. Все трое насторожились.

Повел я глазами кругом и…

Ах, что я увидал! Там, сзади нас, в лесу. Только бы сосед мой не шевельнулся, не увидал. Да нет. Он замер — ведь дрозд у самой сети. Не до леса теперь моему соседу.

А там в лесу…

Что дрозд! Пусть десяток дроздов запрыгает около сети — что мне до них! На сотню самых черных-расчерных дроздов не променяю я того, что увидал позади.

Там, среди густой заросли кустов, среди елок и папоротников, там, в потемневшем вечернем лесу… голова… Прелестная голова с большими ушами… Голова молодого лосенка.

Большие черные глаза уставились на нас — а может, и не на нас… Весь замер, насторожился лосенок. Смотрит на озеро…

Лосенок… Это он испугал тогда дрозда, это под его ногами хрустнула ветка, это он согнал пичужку.

А тут — дрозд под сеть летит. Дрозд и лосенок… На кого смотреть? Если бы можно было — одним глазом на дрозда, а другим на лосенка!

Зашевелились листья, раздвинулась зеленая стена… Вторая голова показалась. Голова лосихи. Да что же это? Лосенок, лосиха и дрозд. И все — сразу.

Толчок в бок. Взглянул — и тут же мелькнула сеть, взметнулся и забился дрозд в веревочных петлях.

— Тут! — крикнул сосед.

Тррррррр… — затрещали кусты. Убежал лосенок… убежала лосиха. Кинулся сосед к сети, схватил дрозда. Дрожит весь, руки трясутся.

— Вот… попался… — Зубы стучат у него, словно в мороз.

Зажал дрозда в кулаке, держит крепко-крепко… Не задушил бы!

— Вот… возьми… ниткой крылья ему перевяжи… сумеешь? — бормочет.

Сумею ли? Не знает мой сосед, сколько я птиц переловил, сколько крыльев перевязал! Что же, пусть и не знает!

Перевязал я крылья дрозду, чтобы не так он бился в клетке. Посадили мы его в лукошко с холщовым верхом.

Вот и поймали дрозда. Черного дрозда. Рад сосед. Руки дрожат. Стал крутить папиросу — всю махорку рассыпал. Не слушаются руки. Так уж рад он…

И я рад. Дрозду? Нет! Лосенок — вот почему я рад. И сосед мой не видал лосенка, дрозда поймал. Значит, уйдет теперь отсюда.

— Ну, я пошел. Легкая у тебя рука, — говорит мне сосед. — Повезло мне с тобой.

— А кто ворчал, когда я пришел?

— Что ж, дело такое… — улыбается сосед. А руки все еще дрожат, да и весь он трясется словно в лихорадке.

Эх и рад же он дрозду! Ну, словно невесть что получил — так рад.

«А вдруг он и завтра сюда придет? — мелькает у меня мысль. — Придет и увидит лосенка. Как же тогда?»

— Завтра за другим придешь? — спрашиваю. Нужно же мне узнать, будет ли он здесь по вечерам еще сидеть иль нет!

— А зачем? Второго дрозда здесь нет, некого ловить больше.

— Может, рыбку поудим? — смеюсь. А сам думаю: «Не придет он больше, не придет… А я приду…»

— Какая тут рыба! Решетом ее только ловить или штанами. Нет здесь путной рыбы. Мелюзга одна.

Вот и хорошо. Завтра, послезавтра и много, много дней впереди… Я буду здесь один. Может, и лосенка опять увижу. И никто не помешает. «Бинокль не забыть», — мелькает в голове.

— Ну, прощай, — спешит домой птицелов. — Вот я и с дроздом. Приходи по зиме — послушаешь, как он засвистит.

— Плыть-плыть-плыть? — смеюсь.

— А что ж? Плохо ли…

На лугу, поросшем высокой, сочной травой, пасется стадо буйволов. То и дело они обмахиваются хвостами, стараясь освободиться от садящихся на них мух, оводов и слепней, чуть не тучами носящихся в воздухе. Иные даже по земле валяются, раздраженные назойливыми насекомыми. Ничто не помогает. А тут еще и клещи, присосавшиеся к коже. Чешется, зудит кожа.

Мучаются бедные животные. В воду залезают чуть ли не по уши, но и это помогает мало. Да и не пробудешь весь день в воде.

Стайка небольших, скромно окрашенных птиц, величиной со скворца, пронеслась над стадом. Повернула обратно. Спустилась.

Быстро рассыпаются птицы по стаду, рассаживаются на буйволах. Лазают они по спинам, головам, ногам, не пропускают ни одной части тела буйвола без осмотра.

Эти птицы — волоклюи.

Вон один — сидит на спине буйвола и клювом вскрывает опухоль — гнойник, образовавшийся в коже животного. Птица запускает туда свой клюв и вытаскивает жирную белую личинку овода, другую, третью… Другой волоклюй старательно обшаривает шерсть на груди буйвола и склевывает присосавшихся, налитых кровью клещей. Третьему повезло больше всех. Он нашел ранку, около которой вьются мухи. Спокойно сидит он и склевывает одну муху за другой. Подлетят новые — тем лучше: он и их съест.