Наши за границей - Николай Лейкин

— Какъ наверхъ? Да развѣ у васъ акваріумъ-то не садъ? — удивился Нкколай Ивановичъ. — У насъ въ саду.

— Какъ возможно въ саду! Тутъ есть такія рыбы и амфибіенъ, что имъ нужно теплый цонне… теплый климатъ… Вы пальто снимите и отдайте. Будетъ жарко.

— Снимемъ, снимемъ. Ну, поднимайся. Глаша. А я думалъ, Францъ, что у васъ въ акваріумѣ этотъ… какъ его?.. Вотъ что къ намъ-то пріѣзжалъ… Штраусъ, вотъ кто, — вспомнилъ Николай Ивановичъ. — Я думалъ, что у васъ въ акваріумѣ Штраусъ, — продолжалъ онъ.

— Штраусъ на Зоологическій садъ… Тамъ и штраусъ, тамъ и жирафе, тамъ и гиппопотамъ, тамъ и вашъ русскій ейсберъ — ледяной медвѣдь.

Супруги взяли билеты и въ сопровожденіи швейцара вошли въ акваріумъ. Направо и налѣво стеклянные резервуары съ плавающей въ водѣ рыбой. Николай Ивановичъ взглянулъ мелькомъ и сказалъ швейцару:

— Ну, мимо! Чего тутъ простыхъ-то рыбъ разсматривать! Этого добра у насъ въ Петербургѣ въ каждомъ трактирѣ въ садкѣ много плаваетъ. А ты веди къ ученымъ рыбамъ, которыя вотъ музыку-то играютъ.

Швейцаръ покосился на него и повелъ дальше. Показался терраріумъ съ черепахами.

— Вотъ тутъ шильдкрете, — указалъ онъ.

— Черепахи? — заглянула Глафира Семеновна, сморщилась и проговорила:- Фу, какая гадость. Ведите скорѣй насъ къ эстрадѣ-то.

Швейцаръ опять покосился. Онъ недоумѣвалъ, отчего это путешественники пришли въ акваріумъ и ни на что смотрѣть не хотятъ.

— Сейчасъ будутъ знаменитый орангутангъ и горилла, — сказалъ онъ.

— Это, то-есть, обезьяны? — спросила Глафира Семеновна. — Не надо, не надо намъ обезьянъ. Ну, что на нихъ смотрѣть! Эка невидаль! Вы ведите насъ скорѣй къ этому… Какъ вы его назвали-то? Да… Амфибіенъ… Ведите туда, гдѣ этотъ Амфибіенъ играетъ. А здѣсь и публики-то нѣтъ.

— Мадамъ хочетъ амфибіенъ смотрѣть? — улыбнулся швейцаръ. — А вотъ многія дамы не любятъ на амфибіенъ смотрѣть. Вы храбрый дама… Вотъ начинаются амфибіенъ, — указалъ онъ на бассейнъ. — Тутъ крокодиленъ…

Глафира Семеновна такъ и шарахнулась въ сторону, увидавъ выставившуюся изъ воды голову крокодила.

— Тьфу, тьфу, тьфу! — заплевалась она. — И какъ вамъ не стыдно на такую гадость указывать. Мы васъ просимъ, чтобы вы насъ къ Амфибіену вашему вели, а вы, какъ на зло…

— Да вѣдь это амфибіенъ и есть… — началъ было швейцаръ.

— Дальше, дальше, Францъ! Что это въ само дѣлѣ! Тебѣ русскимъ языкомъ говорятъ, что мы не желаемъ этой дряни смотрѣть! — крикнулъ Николай Ивановичъ.

Швейцаръ недоумѣвалъ.

— Мадамъ проситъ амфибіенъ…

— Ну, такъ и веди къ нему! А ты какихъ-то ящерицъ да лягушекъ показываешь.

Сдѣлали еще поворотъ.

— Вотъ, — указалъ швейцаръ.

За стекломъ изъ-подъ камня выставилась громадная змѣя, обвила сукъ дерева и, поднимая голову, открывала пасть. Увидавъ ее, Глафира Семеновна пронзительно взвизгнула и бросилась къ мужу.

— Коля! Голубчикъ! Уведи меня скорѣй!.. Не могу, не могу… Ты знаешь, я змѣй до страсти боюсь… У меня руки, ноги трясутся. Мнѣ дурно можетъ сдѣлаться.

Она вся нервно тряслась. На глазахъ ея показались слезы.

— Херъ Францъ! Да будетъ-ли этому конецъ! Что это за безобразіе! — закричалъ Николай Ивановичъ на швейцара. — Тебѣ русскимъ языкомъ сказано, что не хотимъ мы смотрѣть этой дряни! Тысячу разъ тебя просятъ, чтобы ты насъ на музыку велъ, а ты, чортъ тебя знаетъ, къ чему насъ подводишь!

— На какую музыку? — удивленно спросилъ швейцаръ. — Здѣсь никакой музыки нѣтъ.

— Какъ нѣтъ? Да вѣдь это акваріумъ?!

— Да, акваріумъ, но музыки нѣтъ.

— Какъ-же можетъ быть акваріумъ безъ музыки. Что ты насъ морочишь-то! Вездѣ акваріумъ съ музыкой… Будто мы не понимаемъ! У насъ въ Петербургѣ тоже акваріумъ съ музыкой.

— А у насъ въ Берлинъ безъ музикъ…

— Какъ-же ты раньше говорилъ намъ, что здѣсь музыка, что здѣсь даже ученыя рыбы играютъ, что здѣсь какой-то вашъ нѣмецъ Амфибіенъ оркестромъ дирижируетъ. е

— Никогда я этого, ваше превосходительство, не говорилъ.

— Глаша! И онъ еще мнѣ смѣетъ врать въ глаза!

— Говорили вы, говорили. Мы даже сейчасъ васъ спросили про Штрауса, а вы сказали, что Штраусъ дирижируетъ въ Зоологическомъ саду, здѣсь Амфибіенъ, — подхватила Глафира Семеновна.

— Мадамъ, вы меня не такъ поняли. Никогда я про музыку не говорилъ. Амфибіенъ — звѣри: крокодиленъ, змѣи; штраусъ тоже звѣри — птица.

— Что вы мнѣ про Штрауса-то зубы заговариваете? Штраусъ дирижеръ, капельмейстеръ-музыкантъ, композиторъ. Я сама его вальсы на фортепьянахъ играю.

— Ахъ, да, да… Но тотъ Штраусъ не въ Берлинъ, а въ Вѣнѣ. А я вамъ говорилъ про штраусъ-птица.

— Ну, переплетъ! Нѣтъ, Нѣметчина намъ не ко двору! — прошепталъ Николай Ивановичъ. — Даже и по русски-то говоримъ, такъ другъ друга понять не можемъ. Такъ нѣтъ въ здѣшнемъ акваріумѣ музыки? — спросилъ онъ швейцара.

— Нѣтъ, нѣтъ. Здѣсь звѣри. Амфибіенъ тоже звѣри.

— Никакой музыки нѣтъ?

— Никакой.

— Такъ на кой-же шутъ ты насъ, спрашивается, привелъ сюда? На кой-же шутъ я зря три нѣмецкихъ полтинника въ кассѣ отдалъ, да еще за храненіе платья заплатилъ! Веди назадъ!

Швейцаръ пожалъ плечами и поплелся къ выходу. Сзади слѣдовали Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна.

— Вѣдь ты знаешь, что я не могу смотрѣть на змѣй… Когда я увижу змѣю, у меня дѣлается даже какое-то внутреннее нервное трясеніе и я становлюсь больна, совсѣмъ больна, — говорила она мужу.

XVI

— Куда-жъ теперь? — спрашивалъ Николай Ивановичъ Глафиру Семеновну, выходя изъ акваріума на улицу.

Сопровождавшій ихъ швейцаръ хотѣлъ что-то сказать, но Глафира Семеновна раздраженно воскликнула:

— Никуда! Рѣшительно никуда! Съ меня и этого удовольствія довольно. Прямо домой, прямо въ гостинницу, и завтра съ первымъ поѣздомъ въ Парижъ. Не желаю больше по Берлину ходить. A то опять вмѣсто музыки на какую-нибудь змѣю наскочишь. Достаточно. Будетъ съ меня… Угостили въ акваріумѣ… Ну, что-жъ вы стали! Ведите насъ обратно въ гостинницу! — обратилась она къ швейцару.

— Я хотѣлъ предложить для мадамъ…

— Ничего мнѣ предлагать не нужно… Прямо въ гостинницу…

— Глаша! Но зайдемъ хоть въ какую-нибудь биргале пива выпить, — началъ Николай Ивановичъ.

— Пива въ гостинницѣ можете выпить.

И Глафира Семеновна пошла одна впередъ.

— Не туда, мадамъ. Не въ ту сторону… Въ гостинницу направо, — сказалъ швейцаръ.

Она обернулась и перемѣнила направленіе. Николай Ивановичъ и швейцаръ шли сзади.

— A какое веселое мѣсто-то я вамъ хотѣлъ указать, — шепнулъ швейцаръ Николаю Ивановичу. — Тамъ поютъ и играютъ, тамъ можно и поужинать.

— Глаша! Вотъ Францъ хочетъ какое-то мѣсто показать, гдѣ поютъ и играютъ. Тамъ-бы и поужинали, и пива выпили.

— Опять съ змѣей? Нѣтъ, ужъ благодарю покорно.

— Никакой тамъ змѣи нѣтъ. Тамъ поютъ и играютъ. Тамъ шансонетенъ и оперштюке… Тамъ танцы… Тамъ хорошій кухня и можно хорошій ужинъ получить, — продолжалъ швейцаръ.

— Чтобы змѣи наѣсться? Давеча живую преподнесли, a теперь хотите жареную… Спасибо!

— Уговорите ее, монсье, вашу супругу… Мѣсто очень веселое… Красивыя женщины есть, — шепнулъ швейцаръ.

— Нѣтъ, ужъ теперь закусила удила, такъ ее не только уговорить, a и въ ступѣ не утолочь, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ. — Веди домой и заказывай ужинъ для насъ.

Черезъ четверть часа они были дома. Глафира Семеновна съ сердцемъ сбросила съ себя ватерпруфъ, шляпку, сѣла въ уголъ и надулась. Николай Ивановичъ взглянулъ на нее и покачалъ головой. Швейцаръ подалъ ему карту кушаній и отошелъ къ сторонѣ. Николай Ивановичъ повертѣлъ ее въ рукахъ и сказалъ:

— Я, братъ, по-нѣмецки ежели написано, то гляжу въ книгу и вижу фигу, такъ ужъ лучше ты заказывай. Глаша! Ты чего-бы хотѣла поѣсть? — обратился онъ къ женѣ.

— Ничего. У меня голова болитъ.

— Нельзя-же, милый другъ, не ѣвши. Завтра рано утромъ поѣдемъ въ Парижъ, такъ ужъ не успѣемъ до отправленія поѣсть. Въ которомъ часу, Францъ, идетъ поѣздъ въ Парижъ?

— Въ восемь часовъ утра. Вамъ придется на Кельнъ ѣхать и тамъ будетъ пересадка въ другіе вагоны. Въ Кельнъ пріѣдете вечеромъ и только въ Кельнѣ можете покушать, a до Кельна поѣздъ нигдѣ не останавливается больше двухъ-трехъ минутъ.

— Ну, вотъ видишь, Глаша; стало быть, тебѣ необходимо поклевать съ вечера, — уговаривалъ Николай Ивановичъ жену. — Скажи, чего ты хочешь — вотъ Францъ и закажетъ.

— Спасибо. Не желаю змѣй ѣсть по его заказу.

— Ахъ, мадамъ, мадамъ! И какъ это вы эту змѣю забыть не можете! — началъ швейцаръ. — Развѣ я хотѣлъ сдѣлать вамъ непріятное? Я не хотѣлъ. A что змѣя, такъ это акваріумъ. Акваріумъ не можетъ быть безъ крокодилъ и змѣя, рыбы и амфибіенъ.

— Врете вы, можетъ. У насъ въ Петербургѣ есть Акваріумъ безъ крокодила и безъ змѣи. Даже и рыбы-то нѣтъ. Плаваетъ какой-то карась съ обгрызаннымъ хвостомъ, да двѣ корюшки — вотъ и все.