Гимназистки (Сборник) - Лидия Чарская

— Какой мне билет будет? — взволнованно осведомляется у Лиды Большой хорошенькая Бабурина, — Лидочка, душечка, предскажи, пожалуйста!

Лида поднимает глаза к потолку, долго бессмысленно смотрит в одну точку и наконец предрекает:

— Двадцать седьмой!

— Ах! — вскрикивает отчаянным голосом Бабурина. — А ведь я его и не начинала! — и стремительно несется к своей парте повторять «предсказанный» билет.

Лида Большая слывет предсказательницей. Она видит какие-то особенные сны и порой даже странные видения, как вторая Орлеанская Дева. Предсказывает билеты Лида Большая ежегодно во время экзаменов, и почти постоянно невпопад, но это не мешает доброй половине ее класса обращаться к их доморощенной прорицательнице.

За Бабуриной подходит к столу высокая плотная девушка — еврейка Сара Круц — и тоже просит предсказать ей номер билета.

Лида Большая уже возводит глаза к потолку, но на этот раз ее прерывают на самом интересном месте.

— Экзаменующиеся, пожалуйте в залу! — широко распахивая дверь класса, говорит инспектор и первый устремляется туда, где уже ждет девушек традиционный зеленый стол с разложенными на нем программами, листами для отметок, билетами и синими тетрадями журналов.

Ровно в 10 часов зал наполняется. За зеленым столом рассаживается начальство, опекуны, преподаватели, свои и чужие, ассистенты. Гимназисток вызывают по пять человек сразу и, судя по началу, намереваются спрашивать по алфавиту.

— Анненкова, Архангельская, Артур… Бабурина… Бартышева.

Хорошенькая Бабурина, та самая, которой Русалка предсказала 27-й билет, вытягивает первый. Это превышает самые смелые мечты девушки. Такого счастья хорошенькая Бабурина и не ожидала. И не смела мечтать даже о таком счастье!

Первые пять гимназисток ответили. Их отпустили на места. Им на смену вызываются другие. Потом еще и еще. И кажется, конца не предвидится всем этим вызовам и ответам.

Лидианка еще не отвечала. Девушка мучительно устала и от бессонной ночи, и от ожидания. Тонкое личико ее побледнело. Глаза слипаются.

«Уж скорее бы, скорее!» — мелькает в мозгу затуманенная мысль.

— Госпожа Хрущева! — слышится возглас инспектора.

«Наконец-то!»

Лидианка встает. Слегка пошатываясь, направляется к столу. Машинально приседает собравшемуся начальству, протягивает руку за билетом.

— Двадцать два! — говорит она громко и погружается в чтение вопросов, выставленных на белом кусочке крепкого картона, на которые она должна отвечать.

Но что это? Боже мой? Что это?

Вопросы, выставленные на билете, кажутся совсем чужими, незнакомыми, точно она никогда их и не проходила. Ну да, она их не знает… Проходила, бесспорно, еще сегодня ночью, но забыла самым непростительным образом. Совсем! Совсем!

«Господи! Что же делать?» — безнадежно замирает сердце в груди Лидианки, а широко раскрытые глаза с ужасом устремляются на учителей. Вся кровь отливает от лица девушки. Холодным ужасом наполняется душа. Какой-то туман проникает в голову и что-то кружит, кружит ее бесконечно.

— Возьмите стул. Вы побледнели, вам дурно? — слышит она, точно во сне, и как автомат опускается на стул, подставленный ей чьей-то предупредительной рукою.

Ничего не понимая, она поднимает глаза и встречает заботливо-встревоженный взгляд старика-француза, их преподавателя.

Тот смотрит с сочувствием на одну из своих лучших учениц. Что это? Ей дурно или она не знает билета?

Лидианка чувствует одно: если она сию минуту, сейчас же не соберется с мыслями, если огромным усилием воли не принудит себя сосредоточить всю свою память — все пропало. Бедный папочка! Ему не придется тогда гордиться своей так неудачно окончившей курс дочуркой!

Минуты мелькают быстро. Отвечает Хвольсон, белокурая девушка с толстой косой. Сейчас… сейчас ее очередь — Лидианки.

Лидианка берется за голову обеими руками и крепко сжимает пальцами виски. «Тук! Тук! Тук!» — стучит там, внутри, в мозгу, какой-то невидимый молоточек.

«Но я должна, — мысленно говорит девушка, — должна припомнить! Папочка, ах, папочка, если бы ты знал, что делается сейчас с твоей Лидой! Господи, помоги!»

Лидианка опускает глаза на билет снова. Читает строки… Боже мой! Да чего же она испугалась? Вопросы легкие, билет знакомый, просто от усталости и бессонной ночи не понятно, что показалось ей…

Ну конечно, знакомые вопросы! Нет ни сомнений, ни испуга больше в душе… Все прошло.

— Ваша очередь, госпожа Хрущева! — слышит она снова обращенную к ней инспектором фразу, и как ни в чем не бывало, твердо и последовательно, отвечает свой билет.

— Ах, наконец-то! Ну что?

Папочка стоит на крыльце и еще издали протягивает ей руки. Он умышленно вернулся сегодня раньше с уроков, чтобы узнать о результате последнего экзамена. Еще издали, среди моря зелени, завидя белую шляпку Лидианки, вышел на крыльцо:

— Ну что?

Усталое, заметно побледневшее, но счастливое личико с радостными, сияющими глазами исчезает на его груди. Тонкие руки обвивают шею. Губы лепечут быстро-быстро, почти захлебываясь от волнения, точно в счастливом сне:

— Папочка, выдержала! На «пять» выдержала. Все экзамены на «пять»! И сегодняшний тоже. Теперь все. Свободная гражданка! Тебе помогать, мой старенький, буду… Уроки давать. Ребят готовить… Вот славно-то будет! А?!

Действительно будет славно!

За обедом Лидианка развивает вполне свою мысль. Старый учитель колеблется, охлаждая ее порывы.

О, ему еще рано помогать, он еще бодрый, слава Богу! И девочке отдохнуть надо хорошенько, повеселиться, пока молода… В театры походить… в оперу… К подругам…

— Вместе, папочка, вместе и в театр, и в оперу! А подруг мне и не надо, ты мой лучший друг, моя подруга! — смеется Лидианка по-ребячески весело и звонко.

Потом вдруг вспоминает, как она нынче чуть не осрамилась на экзамене, и торопится передать отцу… Приходит Серафимушка из кухни. Лидианка рассказывает и ей. Оживленный обед подходит к концу.

— А теперь спать, спать, спать, страшно спать хочется! — нараспев тянет Лидианка и смеется.

И южное солнце смеется с ней вместе. И мнится Лидианке и ее старому отцу, что даже солнце приветствует девушку у преддверия ее новой жизни.

СФИНКС

Девочку с удлиненными зеленовато-серыми глазами и худеньким бледно-смуглым лицом прозвали Сфинксом. Она казалась какой-то особенной. И одевалась лучше остальных девочек, несмотря на то, что на ней было то же традиционное форменное, с черным передником, коричневое платье, и обута изящнее своих одноклассниц, и прическа ее отличалась какою-то особенною красивой законченностью.

В то время, как гимназистки ее и других классов шлепали по лужам или утрамбовывали снег на тротуарах, спеша по утрам в гимназию, смуглая зеленоглазая девочка подъезжала к гимназическому подъезду всегда в шикарной пролетке — весной и осенью или в чудесных маленьких санках зимой, запряженных парой породистых лошадей. И всегда ей сопутствовала худая, рыжая, высокая англичанка, говорящая с девочкой на своем непонятном для непривычного уха языке. В классе недолюбливают обыкновенно важных, богатых гимназисток, приезжающих на уроки в своих экипажах. Но Сфинкса даже и не могли не любить. Смуглая девочка держала себя настолько корректно и изысканно с подругами, что к ней и придраться было нельзя. Она готова была оказать массу мелких услуг, которые так ценятся подростками. Сфинкс выручала не раз ближайших своих соседок по парте, подсказывая им ответы на уроках. Помогала писать подругам внеклассные домашние сочинения по иностранным языкам, которыми, кстати сказать, Сфинкс владела в совершенстве, поправляла арифметические задачи. И все это делалось ею без всякого усилия, свободно, просто, мило и легко. Училась она лучше всех в классе, хотя Нину Махровую отдали в гимназию только на последние три года, прямо в пятый класс. Но не замечательная память, не удивительная способность к языкам, не успехи по учению, ни невольное уважение подруг привлекали всеобщее внимание к Нине, а нечто совсем иное.

Нина была Сфинкс! Нина была загадка! Никто не знал частной, домашней жизни этой пятнадцатилетней девочки. Не знали, есть ли у нее родные — мать, отец, братья, сестры; не знали, как она проводит время вне классных занятий, как течет ее жизнь дома, какова ее семья. Она держала себя в стороне от подруг, в рекреации читала толстые английские книжки, в которых никто из девочек не смог бы прочесть ни строки, и никогда не вступала ни с кем в длинные откровенные разговоры.

Словом, Нина Махровая была Сфинкс.

Учитель немецкого языка предупредил заранее еще на прошлом уроке, что классная задача будет не из легких, но что «взрослому» пятому классу нечего бояться трудной темы, так как каждая из девиц, наверное, знает как Отче наш Шиллера и его влияние на современников.