Стальные посевы. Потерянный двор - Мария Гурова

– В балагане мое умение не осталось потаенным. Там вообще сложно что‑либо сохранить, будь то тайны или сбережения. Он купил у карлика Бубна мой секрет, а я вот унес его секрет с собой.

– И какой же у Ферроля секрет? – не унимался Озанна.

– Он тоже фея, Поль, – так просто поделился с ним Бланш.

– Нет, он чародей – он изучает чудеса и применяет их, как человек, – поправила его Ода.

– Простите, мадам, но не совсем так, – не согласился Бланш. – Он действует, как вы и сказали, но только от немощи. Он из рода фей, но дара своего так и не раскрыл. Я от него узнал, что всем нам присущ природный талант, который крепнет в нас на протяжении жизни.

– Твой связан со временем, – произнес Озанна, пытаясь нащупать, замечал ли он за Ферролем явные особенности.

– Да. А Ферроль все тайком пытался понять себя, но в Горм к родичам так и не ушел. Ведь он и там окажется чужаком, самым слабым из всего народа.

– Его даже можно пожалеть, – сказала Ода.

– Нашла на кого расточать сожаления! – возмущенно упрекнул ее Озанна. – По его милости мы бежим и скрываемся. При худших раскладах тебя не отпустят к Годелеву и закроют вместе с матерью в башне, а меня казнят самым унизительным и болезненным способом, чтобы потешить Ги.

– А за что он на вас так взъелся? – беззастенчиво спросил Бланш. – Ну, кроме очевидных причин.

– Очевидных причин таким людям, как Ги, достаточно.

– Все из-за Поля, – выпалила Ода.

– Из-за вас? – не понял Бланш и вопросительно посмотрел на Озанну.

– Нет, из-за настоящего Поля, – продолжила принцесса.

– Помолчи ты, Ода! – одернул ее брат, а потом, когда обстановка в хлеву накалилась, хотя в очаг никто не подкидывал новых головешек, смягчил: – Ги таков, каков есть. И теперь его безумие – проблема всего Эскалота. А я пока не понял, чего именно добивается Ферроль, кроме понятных всем вещей. Его план захвата власти слишком прост, оттого я не верю, будто все то, чем кажется.

– Он уже добился, – с сожалением подытожил Бланш. – Он – неназванный регент.

Озанна помотал головой и отчего‑то доверился парню, который выглядел подозрительно и беседы вел самые странные:

– Пока что его план выглядит гладко: меня нужно убить до того, как я доберусь до Горма или Вале, где могу собрать сторонников. Ги вскорости умрет, а с ним и Йомма. Мне тоже жаль его, Ода, но это неизбежно. Наследницей остается одна принцесса, которую сейчас, конечно, никак нельзя отпустить к жениху, способному отстоять ее право на престол. Заметь, помолвку с Годелевом не расторгли, чтобы ты не стала поводом к войне. Но обставили все, словно ты похищена. А когда иных претендентов не останется, Ферроль женится на единственной принцессе. Ой, Ода, умоляю, тебя там никто не спросит.

– Звучит сказочно, – без смеха оценил Бланш.

– Да, то‑то и подозрительно. Ферроль никогда не был прост, с чего бы ему стать таковым сейчас? Ты, Бланш, не успел понять, что у Руперта на уме?

Бланш всерьез задумался, даже нахмурил брови, – искал в памяти мелочи, которые раньше не учел.

– Я думаю, – протянул он, – Ферроль тоже отправится в Горм в скором времени. Мне показалось, он планирует поездку тайно. Я однажды спросил его – тогда‑то у меня и появилась мысль, что я хочу найти свой народ, – а он, считайте, ничего и не ответил.

– А это уже что‑то, – одобрительно закивал Озанна. – Меня порядком утомили наши беседы. Я бы удалился ко сну. Ода?

– Я тоже скоро пойду.

– Если желаете, я могу поспать снаружи, – предложил Бланш.

– Можешь остаться, я сплю чутко. – Озанна улыбнулся, не без угрозы пробежавшись пальцам по ножнам меча. – Мне так даже спокойнее: если надумаешь дать деру и привести к нам облаву, я хотя бы услышу, что ты встал и направился к выходу.

От его шутки Бланш печально скривился, и Озанна хлопнул его по предплечью, подальше от холки, – он не был уверен, что для горбуна безболезненны подобные прикосновения к спине.

– Выдохни, Бланш. Если ты добрый человек и ни в чем не соврал, тебе нечего опасаться.

Их путь втроем давался ловчее и даже отраднее. Будто побег неожиданно превратился в гуляние, иногда они забывали о своих невзгодах и проводили время как обычная молодежь. Принц, принцесса и комедиант забывали о том, как разношерстно выглядит их собрание, и довольствовались жизнью настолько, что реальность порой давала им звонкую пощечину. Или просто насмехалась, потому что могла себе позволить. Дважды они заставали в деревнях ярмарку – конец осени был порой распродаж собранного урожая и закупок на зиму. Тут и там коптили печи, разнося ароматы еды. Тогда Озанна пошутил, что лучшее в большинстве людей – то, что они делают.

– Я видел весьма пренеприятных хмырей, которые ухитрялись мастерить дивной красоты предметы. И так уж повелось, что самая аппетитная еда получается у сомнительно пахнущих кухарок.

Бланш добыл в состязании на ловкость приз – корзину, полную яблок, тыкв и кабачков, и венок из ягод и колосьев, с которыми по чьему‑то дурновкусию перемешались пожухлые цветы. Бланш, поклонившись, преподнес его Оде, и она, счастливая, танцевала в своем некоролевском венце с другими девушками. Озанна на миг подумал, что хотел бы остаться здесь и таким – и с ними: его прекрасной сестрой и так вовремя нашедшим их Бланшем. Как вдруг какой‑то высокий местный детина с огромными руками наклонился к Озанне и сказал:

– Красавица – ваша сестра!

Не найдя подвоха, Озанна согласился. Воодушевившись дружелюбной реакцией, парень продолжил:

– На вид – что принцесса.

У Озанны пересохло в горле, и он повернулся к собеседнику:

– Откуда вам известно, какова принцесса?

– Так все говорят, как она красива.

– Хм. А кто вам сказал, что я ее брат?

– Так вы вместе все время. Не жених же вы ей, брат-защитник. – Парень сначала растерялся, но после указал на белый щит, изображенный на котт-д-арме Озанны.

– Не жених.

– А этот убогий… – Парень понизил голос и махнул в сторону Бланша. – Ей тоже никем не приходится?

– Нам пора, – коротко ответил Озанна и направился к сестре, чтобы вырвать ее из цепочки танцующих и увести подальше.

– Я познакомиться хотел! – крикнул вслед детина. – Я так‑то свободен, и я старший сын!

Но Озанна подхватил Оду под локоть и потащил прочь с площади. Разочарованный парень насупился, набрав в грудь воздуха, дал себе еще один шанс и пробасил вдогонку:

– Мой дом вон тот, самый большой в деревне!

– И мы в него, конечно, ни ногой, – недовольно и