Маара и Данн - Дорис Лессинг

— Может быть, — вздохнула Дэйма, не желая расстраивать ребенка.

Молока Мишка давала все меньше, иногда совсем на донышке. Во взгляде и улыбке Рабат было что-то заставившее Маару спросить, не ворует ли она молоко по ночам.

— Скорее всего да, — спокойно ответила Дэйма. — Но не будь к ней слишком строга. Ей совсем есть нечего.

— А почему Рабат не может искать корни?

— Потому что не способна.

— Как это так?

Дэйма слегка поморщилась и ответила гораздо тише, хотя поблизости никого не было:

— Она слегка простовата. — И еще тише: — Поэтому с ней никто не общается. И поэтому Рабат дружит со мной. — Она мрачно усмехнулась. — Два отброса общества, изгои.

— А если пойдет дождь, Мишка даст больше молока?

— Да. Но она уже старая, и ее пора уже покрыть, иначе молока вообще не будет.

— А почему нельзя ее покрыть?

— Единственный самец в деревне у Кулика, а он к нему нашу Мишку не подпустит.

Маара переваривала информацию. Единственной подругой Дэймы все эти годы была полоумная, а главный в этой деревне — человек жестокий и злобный.

Девочка ушла в другую комнату, улеглась в постель, отвернулась к стене и задумалась. Придя к решению, она не стала сообщать о нем Дэйме, ибо та не разрешила бы ей так поступить. Дождавшись, когда Дэйма с Данном отправилась поить Мишку, Маара, вежливо улыбаясь встречным, отправилась через деревню туда, где, как она знала, мужчины проводят самое жаркое время дня. Вдоль стены заброшенного каменного дома, в тени свесившегося с крыши соломенного навеса, вытянулось длинное каменное сиденье, что-то вроде скамьи или завалинки. На этой скамье в полудреме восседали с десяток мужчин, среди них и Кулик.

Трудно было заставить себя приблизиться к ним, ведь Маара видела, как лица их становятся все суровее. Такое выражение на лицах скальных людей она видела на протяжении всей своей жизни, когда она или кто-то из ее народа подходил к ним близко. Глаза сидящих сузились, челюсти сжались.

Девочка остановилась перед Куликом и заставила себя улыбнуться.

— Прошу вас, нашей Мишке нужен самец, — произнесла она, несмотря на все свои усилия, голосом дрожащим и робким.

Мужчины переглянулись. Первая реакция — удивление. Затем раздался грубый смех, безобразный, похожий на гавканье. И снова все молча, враждебно уставились на нее. Лишь один Кулик улыбался, скаля зубы.

— Моему братику нужно молоко, — добавила Маара, запинаясь.

Кулик прищурился.

— А что я за это получу?

— Я… накопаю для тебя корней.

Снова взрыв хохота.

— Да, щедро… — Улыбка сменилась гримасой ненависти. — На колени, мразь махонди, на колени, и проси как следует.

Маара даже не поняла, чего он от нее хочет, но колени ее подогнулись сами собой, девочка опустилась в пыль, все перед глазами расплылось, слезы потекли по щекам.

— Теперь кланяйся. Поклонись трижды. Три раза.

И опять без ее воли согнулась спина. Раз, два, три, стараясь не испачкать волосы в пыли. Когда Маара склонилась в третий раз, то почувствовала на затылке тяжкую ладонь Кулика и лицо ее зарылось в мельчайшую серую пудру. Подержав девочку так, он убрал ладонь. Она выпрямилась, с трудом поднялась. Пыль сыпалась с головы.

— Пожалуйста…

Все опять заржали — как-то удивленно, — за исключением Кулика, на физиономии которого застыло ожесточение.

— Приводи, когда созреет. Ты, должно быть, это знаешь. За долгие годы тяжкого труда на фермах научилась.

— Хорошо… Хорошо…

— Это тебе не рабами распоряжаться…

— Пожалуйста…

— Приводи. Только сама. Одна. С этой старой лахудрой Дэймой я дела иметь не желаю. Поняла?

Маара вспыхнула, услышав, как он назвал Дэйму старой лахудрой, но старательно нацепила на лицо улыбку.

— Спасибо.

— И если родится самец — он мой.

— Хорошо, хорошо… Спасибо… — И она убежала. Маара рассказала о своем походе Дэйме, и та, прижав руку к сердцу, опустилась за стол.

— Маара… Маара… Ты рисковала… Этот Кулик… Он ведь и убить может, было уже такое…

— Что такое махонди?

— Мы махонди. Наш народ так называется. Он тебя так назвал? Да, мы махонди, ты и я. И Данн.

— И он хочет забрать ребенка Мишки, если родится самец. Значит, если самка, то мы можем ее сами вырастить и потом доить.

— Самок рождается намного больше. Нам не прокормить двух. Ему нужен самец, потому что его собственный уже старый, а он хочет держать все в руках, чтобы все от него зависели. Хочет решать, у кого будет молоко, а у кого — нет.

— Может быть, Мишка родит двойню.

— Даже и не думай об этаком. Все равно не прокормить. Корма все меньше…

Наконец Дэйма сообщила, что Мишка созрела. Маара обвязала рога животного веревкой и направилась к месту посиделок скальных мужчин. Она остановилась с Мишкой перед Куликом.

— Вот… привела… Сама, одна, как ты и велел.

— А с чего ты взяла, что я не передумал? — Кулик издевательски ухмыльнулся, внимательно следя за ее реакцией.

— Но ты же дал слово, — спокойно и серьезно, твердо решившись не плакать, произнесла Маара. — Ты сказал, я слышала.

— Слышала… Что ж, ступай за мной.

Он медленно, сохраняя вид внушительный и суровый, встал — Мааре показалось, что поднялся зверь, готовый растоптать ее, — и направился к загону, в котором содержался самец, отделенный от стада самок. Мишка забеспокоилась, задергалась, натягивая веревку.

Кулик осклабился:

— Не терпится ей… Все вы одним миром мазаны.

Маара не поняла, что он хотел этим сказать.

Кулик открыл загон — очень небольшой, как раз на пару животных, — и впихнул туда Мишку. Закрыв за ней проход, он схватил Маару и опустил ее через перегородку на истоптанную и изгаженную солому загончика, вплотную к рогам и ногам животных. После этого Кулик оперся на перегородку и принял позу зрителя, приготовившегося наслаждаться интересным зрелищем. Самец принялся пихать Мишку, прилаживаться к ней, Маара увертывалась от боков, бедер и хлещущих хвостов животных, отдергивала ступни от их копыт… У забора столпились подоспевшие за своим вождем сельчане, отпихивавшие Маару обратно, когда та пыталась выскользнуть сквозь жерди. Она оказалась под головой Мишки. Самец уже оседлал самку и усиленно обрабатывал ее, громко мыча и гулко ударяясь о зад партнерши, но Мишка старалась не задеть Маару. Наконец этот ужас миновал. Маара едва держалась на ногах, дрожа всем телом и ощущая стекавший по обеим ногам ручеек своей мочи. Она подобрала веревку и подступила к выходу. Кулик, казалось, этого не заметил. Наконец он открыл загон и отступил в сторону. Девочка вышла, не глядя на весьма довольных собой и увиденным, весело обменивающихся впечатлениями жителей деревни.

— Не забудь, если детеныш самец — он мой! — крикнул вдогонку Кулик.

— Да, я обещала, — отозвалась Маара.

— Она обещала! Га-га-га! Она обещала! — снова развеселились мужчины, подталкивая друг друга локтями.

Маара отвела Мишку к остальным животным, обняла ее переднюю ногу — выше достать она просто не могла, — прижалась к животному и на какое-то время замерла. Мишка слизывала с ее шеи соленый пот, тепло дышала в ухо.

Потом Маара вернулась домой. Дэйма выслушала ее рассказ, сидя за столом, подпирая голову обеими руками.

— Что ж, будем надеяться, что она понесет.

И Мишка понесла. Она забеременела, выносила и родила маленького молочника. Данн проводил с новорожденным все свободное время, таскал ему клочки травы и кусочки желтого корня.

— Не слишком привязывайся к нему, — предостерегала Маара. — С ним придется расстаться.

— Ничего, — вздохнула Дэйма. — Пусть привыкает к миропорядку. К такому, каков он есть.

— Может, когда-нибудь все изменится, — покосилась на нее Маара.

Потом пришел Кулик и забрал детеныша, которого Данн назвал Данном. Кулик сразу же отогнал мальчика прочь.

— Пшел вон, отродье махонди!

Данн не мог понять, что произошло. Он неподвижно сидел, глядя в стену, потом встрепенулся.

— Терпеть не могу этого Кулика, — пробурчал он совсем по-детски и вдруг добавил уже с недетскими интонациями: — Я убью его, когда вырасту.

Лицо мальчика посуровело, резко обозначились скулы. В ту пору ему еще не исполнилось и пяти лет.

2

Пологий холм на краю деревни венчала высокая скала, неприступная с трех сторон и открывающаяся к деревне склоном хоть и крутым, но по которому можно взобраться. На вершине скалы сидела Маара, глядя вниз на группу из полудюжины местных пацанов, фехтующих на палках. Десятилетний Данн превосходил их всех ростом, ловкостью, сноровкой, хотя и не был старшим в группе. Маара уже девушка, рубашку на груди приподнимают две заметные выпуклости, она тоже высокая, гибкая, стройная, никто в деревне быстрее не бегает. Придется бегать, когда то и дело нужно спасать Данна. У него ведь начисто отсутствует чувство самосохранения. Он может спрыгнуть с крыши, не глядя, где приземлится, не уступить дорогу шипящему дракону, сигануть в пруд, не проверив, не прячется ли поблизости жалохвост. Но здесь он настолько превосходил всех, что Маара спокойно сидела на скале в позе зрителя. Лишь недавно она осознала, что долгая ее вахта подошла к концу. Она неспешно шествовала от холма к деревне, прислушиваясь к согласному жужжанью насекомых, как вдруг увидела, что ей навстречу во весь опор несется Данн, с занесенной над головой палкой. Данн пролетел мимо, Маара обернулась как раз в тот момент, когда палка опустилась на голову преследовавшего ее дракона.