Резервация - Антон Сибиряков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы никому не сказали?
– Нет. Не хотели, чтобы над нами смеялись. Ожившие мертвецы… блядь, какая чушь!
– Вы были пацанами, – сказал Антон. – Пересрать было не сложно.
– Вряд ли это принесет мне успокоение, – усмехнулся Гай. – Я никому про это не рассказывал, – добавил он уже серьезно.
– Я понимаю, – кивнул Антон. – Все это останется здесь. Между нами.
В темном прокуренном салоне на задворках гетто, – подумалось ему. – Все, что уже успело произойти и что еще произойдет. Все это останется здесь.
– Ладно, – сказал Гай. Он поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее. – Постарайся поспать. Я разбужу тебя через три часа.
– Не думаю, что усну…
Гай только хмыкнул в ответ. Твои дела, напарник. У тебя есть три часа, делай с ними что хочешь.
– Тебе никогда не хотелось вернуться туда? – спросил Антон.
– Нет.
Антон закрыл глаза и вздрогнул – его утаскивало в глубины сна. Он увидел темную воду и плавающие в ней деревянные гробы. И там было что-то еще. То, что являлось ему раньше – в белой обжигающей пустоте. Монстр. Чудовище, которых так боялся Гай. С этими жесткими длинными руками, словно свитыми из стальных нитей.
Он открыл глаза.
– Я вряд ли смогу уснуть, – повторил он.
И в следующий миг уже крепко спал.
Ему снилось, что он дома. В Голдтауне. Лежит в кровати и слышит, как на кухне шипит на сковороде сочный стейк на кости. В комнате стоит темнота, но из-под закрытой двери кухни пробивается свет. Антон лежит под скомканной простыней и не может понять, как такое возможно, ведь его мама умерла семь лет назад. Он скидывает простыню и садится, опуская ноги на холодный пол. Сидит, пытаясь увидеть хоть что-то сквозь тонкую щелку под дверью. Но видит только движущуюся на кухне тень. Он тихо встает и подкрадывается к двери, приоткрывает ее, ощущая, как ручка проворачивается в потной ладони. Антон старается ее удержать, но через мгновение ручка выскальзывает из пальцев и он вваливается на кухню, залитую ярким светом. Он видит. Это не его мать. Это какая-то тварь в одежде его матери – стоит к нему спиной у плиты и жарит что-то на тефлоновой сковороде. Антон переводит взгляд и видит рядом с плитой раскрытый детский гроб, а в нем изрезанного на куски мальчишку. Рука твари аккуратно накалывает на длинную двузубчатую вилку полоску детской плоти и бросает в сковороду. Руки твари сплетены из стальных жгутов.
– Хочешь попробовать? – не оборачиваясь, спрашивает тварь. – Хочешь кусочек, Антон?
Антон пятится. А тварь продолжает вопрошать
– Хочешь, Антон? А, Антон? Хочешь попробовать кусочек, Антон?
Руки из стальных жгутов бросаются на Антона и впиваются ему в плечо. Поднимают и бросают обратно в комнату.
– Антон? Хочешь кусочек, Антон?! Антон?!
– Антон?!
Гай. Это Гай. Это он, Господи!
Антон дернулся, и напарник отпустил его плечо.
– Проснись, Антон!
Он открыл глаза. Облизал губы – горькие, сухие, и сразу захотелось пить.
Все та же темнота. Внутри и снаружи.
– Ты неспокойно спишь, – сказал Гай. – У тебя проблемы со сном?
– Нет, – прошелестел сухими губами Антон. Взял бутылку воды и сделал несколько глотков. Откашлялся. Сколько он уже не пил антидепрессанты? – Нет. Проблем нет.
– Ну, ладно. Через три часа начнет светать. Мне нужно поспать.
– Да, да, конечно, – Антон протер лицо руками. Как будто бухал всю ночь, – подумалось ему. Когда он возвращался из бара поутру и заваливался спать, просыпаясь, чувствовал то же самое – опустошение и головную боль.
– Ты справишься? – спросил Гай. Пока он дежурил, все было спокойно, но он знал, стоило только заснуть, и можно было уже не проснуться. – Антон?!
– Справлюсь.
Тепло из салона выветрилось, и стало зябко. Антон поежился, окончательно придя в себя.
– Я справлюсь, – повторил он уже уверенней.
– Хорошо, – ответил Гай. – Как только начнет светать – разбуди меня.
– Я разбужу.
Гай поерзал в кресле и затих. Спустя пару минут Антон услышал его мерное дыхание.
– Гай? – позвал он. – Ты спишь?
Он не ответил. Значит спал. А может, притворялся, что спал, не желая ввязываться в очередной катарсис. Антон немного посидел в тишине, размышляя о словах полицейских психологов, которые уверяли, что с человеком можно разговаривать даже во сне. Просить прощения, если тяжело. Рассказывать о том, о чем никогда бы не рассказал, глядя в глаза. Мозголомы – так, кажется, их называл Гай. Говорил – эти хуевы мозголомы вечно тут как тут. Если вдруг тебя заподозрили в чем-то, если вдруг у тебя начались неприятности на службе, будь уверен – они будут ждать тебя в своем узком кабинете, с этими дурацкими рисунками-кляксами.
Может быть, если он скажет Гаю, что ему не за что себя винить, что он все равно бы ничем не помог тем детям… может быть тогда и Антону станет легче?
По крайней мере, разговор не даст мне уснуть, – решил он.
– Гай, я… – начал Антон и замолчал. Прислушался. Ему почудилось, будто на улице что-то звякнуло. Как тот смешной звонок на велосипедном руле мальчугана.
Показалось, – подумал он.
«Дзыыынк!» – снова донеслось из темноты.
Антон замер. Аккуратно вытянул из кобуры револьвер. Взвел курок.
Тьма за окнами была непроглядной, душащей. Если бы в ярде от машины кто-то стоял, Антон не разглядел бы его.
Странное место, – подумалось ему. – И днем и ночью тут одна слепая пустота.
Он аккуратно приоткрыл дверь. Вслушался. Всмотрелся. Ничего. Тихая безлунная ночь – спокойная, как море.
И вдруг – снова этот «дзынк». Где-то там, в темноте.
Нужно было взять фонарь и сходить посмотреть. Пара минут. Что может произойти за пару минут, если не случилось за три часа?
Антон поглядел на напарника.
– Гай? – позвал он тихо. – Ты спишь или нет?
Гай спал. Посапывал, склонив голову к боковому стеклу. Антон сам так спал в детстве, когда отец отвозил его обратно к матери. Иногда они проводили вместе выходные – играли в приставку или гоняли мяч на заднем
