Башмачник по имени Время (сборник) - Елена Федорова

Борис вдруг опомнился. Остановился.

– Что я наделал? Болван. Я обидел девушку. Нужно вернуться немедленно и все ей объяснить. Нужно броситься ей в ноги, попросить прощения.

Он развернулся, но не пошел больше в сквер, чтобы не видеть ужасные тела. Он помнит адрес Нины. Вот ее дом, подъезд, этаж. Борис звонит долго, но никто не открывает. Борис садиться на ступени, обхватывает голову руками.

– Наверное, нужно уехать к бабушке в Уссурийск, – говорит он сам себе. – Уехать, чтобы привести в порядок мысли, чувства, желания.

Он поднимается и идет домой, минуя сквер. А Нина так и сидит на скамье, опустив лицо в ладони. Ей кажется, что все вокруг знают, что сейчас произошло. Хотя, если подумать, то в огромном, безумном городе никому ни до кого нет дела. Никому ни до кого…

Клавдия Андреевна обрадовалась приезду внука. Она давно хотела рассказать все, что еще хранила ее память. Борис слушал не перебивая. А потом вдруг взял и выложил все про Нину, про свои сомнения, про огонь, сжигающий его изнутри. Клавдия Андреевна посмотрела в его глаза и сказала:

– Всему свое время, Борис. Если вам суждено быть вместе, то никакие события не смогут помешать вашей встрече. Если нет, то никакие силы притяжения не соединят вас.

Бабушкины слова Бориса успокоили. Ему стало легко, словно сняли с плеч тяжелый рюкзак. Борис вскочил, расцеловал бабушку в морщинистые щеки, запел:

– «Что день грядущий нам готовит?»

– Новые радости, – проговорила Клавдия Андреевна.

Утром пришла телеграмма: «Арина родила дочь Ксению».

– Как родила? Когда она успела? – удивился Борис. А бабушка рассмеялась.

– Совсем ты со своей математикой счет времен потерял. Уже больше года прошло, как Аринушка замуж вышла.

– Сколько? – Борис растерянно посмотрел на нее. – Не может быть.

– Жениться тебе пора, Боря, тогда другой отсчет времени пойдет, – проговорила бабушка. Но Борис не расслышал ее слов. Он силился вспомнить важные события прошедшего года и не мог. Все дни были одинаковыми, безликими, серыми. Он закрыл глаза, увидел Нину, летящую ему навстречу. Подумал, что пора возвращаться домой, в Москву. Что ему просто необходимо перед ней извиниться. Не последний же он мерзавец. Не последний…

Борис прилетел в Москву с твердым намерением увидеть Нину. Но странное стечение обстоятельств не позволило ему выполнить задуманное. А потом позвонила Арина и строгим голосом отчитала его.

– Проворонил свое счастье, братец. Ниночка Гончарова в Лондон уехала. Ее пригласили в королевский театр. Контракт на три года. Пока на три…

– Что ж, я рад за нее. Привет ей передавай, – сказал Борис, пытаясь улыбнуться. – Пусть порхает по сцене, у нас дела поважнее, посерьезнее.

– Да, да, у вас, господин Зорин, столько дел, что вы никак не соберетесь навестить любимую сестру Аринушку, – с обидой в голосе сказала она. – А у меня, между прочим, скоро второй ребенок родится. Я уже и имя придумала – Пелагея.

– Как ребенок? – воскликнул Борис. – Опять? Когда ты успеваешь?

– Борис, – в голосе Арины зазвучал металл. – Моей старшей девочке полтора года. Вторая родится через четыре месяца. Посчитай, когда я все успела. Ты же у нас великий математик. Тебе же кроме интегралов ничего не нужно. Ты… – она всхлипнула. – Ладно. Целую тебя. И люблю, хотя ты невыносимый, несносный, не…

Разговор прервался. Борис долго стоял с телефонной трубкой в руке и слушал отрывистые гудки, похожие на всхлипы сестры. Неизвестно, сколько бы он так стоял, если бы не мама. Она взяла из его рук трубку, положила на место, что-то спросила. Борис что-то невпопад ответил. Она звонко рассмеялась. Борис пожал плечами, ушел к себе, к своим формулам и расчетам.

Еще через год у Арины родились двойняшки Степан и Демьян. Родители улетели в Шотландию посмотреть на внуков. Борис остался в Москве. Ему не хотелось видеть Арину в роли жены, матери большого семейства. Все, произошедшее с сестрой, он считал предательством. Неожиданно пришло осознание того, что он боится встречаться с Ниной, чтобы не разрушился иллюзорный мир детской фантазии, в котором он хотел подольше задержаться. Борис прекрасно понимал, что жизнь не похожа на их с Ариной сказку, что все намного сложней и запутанней. Но мечта помогает ему жить в реальности. Помогает быть непохожим на других. Пусть все вокруг считают его странным человеком. Пускай над ним смеются. Угодить толпе невозможно. Неизменно найдется тот, кто закричит: – Ату его! Ату!

Поэтому, лучше держаться подальше от семи земных соблазнов – сладострастия, богатства, праздности, жестокости, славы и мести.

– Мне быть непохожим на вас не страшно, страшней оказаться на вас похожим, примерить наряд из шагреневой кожи, – думал Борис.

Бабушка Клавдия умерла через два года после рождения двойняшек. Арина приехать не смогла, не с кем было оставить детей. На похороны собрались многочисленные родственники и дети Клавдии Андреевны: Сергей, Ирина, Константин, Ольга. К ним подошла высокая дама в черном строгом костюме и шляпе с вуалью. На ломаном русском языке объяснила, что приехала она из Америки, что зовут ее Улита Приморская. Она – внучка Бориса Приморского родного брата Арины – мамы Клавдии Андреевны. Дед Борис знал, что дети Арины никуда из Уссурийска не уедут. Искал их. Огорчился, когда узнал, что в живых осталась только Клавдия. Велел сыну Лаврентию ехать в Россию. Но тот не смог получить визу. И вот теперь она, Улита приехала по приглашению, которое ей выслала Клавдия Андреевна. Оказалось, что они переписывались больше года. Что приехать раньше не позволила смерть отца Лаврентия Борисовича Приморского. А теперь вот…

Улита прижала к глазам кружевной платочек. Сказала что-то по-английски. Родственники зашептались. Улита поспешно достала из сумочки письма, фотографии, принялась объяснять: вот это дед Борис с бабушкой Жаклин. Она была на двадцать лет его моложе. Вот отец Лаврентий с женой Дениз. Она тоже младше его на двадцать лет. А вот она – Улита Приморская. Дед просил не менять фамилию. Она сдержит данное ему слово.

Улита откинула вуаль с лица. Все ахнули. Быть не может: Улита Приморская собственной персоной. Борис снял портрет прапрабабушки со стены, протянул гостье. Ее лицо озарила счастливая улыбка.

– Ей на портрете тридцать шесть лет, – сказал Борис, с нескрываемым любопытством разглядывая утонченные черты новой родственницы.

– Как и мне, – машинально проговорила Улита, посмотрела на Бориса. – А вы кто?

– Я – Борис Зорин, внук Клавдии Андреевны, названный в честь вашего деда, – ответил он.

– Бо-о-о-рис Зо-о-о-рин, – проговорила Улита. – Мэш-та-тэль, да? – Борис кивнул. Понял, что бабушка рассказала Улите обо всех.

– По-зо-ву со-бой тэбья за мо-о-рэ. Хо-о-чэш?

– Нет, – прошептал он ей на ухо. – Время для приглашений не самое подходящее. Похороны.

Она смутилась. Опустила на лицо вуаль. Прижала к груди портрет.

– Это я. Я…

Ночевать Улита осталась у Зориных, в доме, где жила Клавдия Андреевна. Она долго не ложилась. Смотрела фотографии, нервно курила тонкие ароматные сигареты и что-то шептала. Борис сидел в углу и молча наблюдал за Улитой. Она его не замечала. Она была поглощена собой, своими переживаниями, неожиданным обретением такого большого количества родственников. Что теперь с ними делать? Не звать же их всех к себе. Зачем они ей там, в другом мире? Здесь, в объединяющем их прошлом, они нужны друг другу. Сегодня, сейчас нужны. А завтра при свете дня они станут тяготиться друг другом. Они так непохожи, так далеки, как север и юг, как день и ночь, как Россия и Америка. Улита посмотрела на Бориса, спросила:

– Хо-о-чэш за мо-о-орэ со-о-о мноо-о-й?

– Хочу, – ответил он. Улита вздрогнула.

– Не ожидала, что соглашусь? – спросил Борис, подавшись вперед.

– Да, – призналась она.

– Расслабься, сестричка, – усмехнулся он. – Никуда я с тобой не поеду. Времени у меня нет, ясно. Работы много. Понимаешь?

– По-о-нимаэш, – кивнула Улита.

Ее странная манера говорить, растягивая «о», нравилась Борису. Ему хотелось, чтобы Улита не умолкала. А она, почему-то смутилась, потупила взор.

– Хочешь чаю? – спросил Борис. Она замотала головой. Нет.

– А водки хочешь? Русской водки? – спросил он.

– Хо-о-чэш, – улыбнулась она.

Борис достал из холодильника водку, соленые огурцы. Налил себе и Улите в небольшие граненые рюмки. Выпил залпом. Впервые пил водку. Не мог объяснить себе, зачем это делает? Просто вдруг возникла потребность залить горящий в душе пожар. Но оказалось, что не затушить его водкой. От нее он еще сильней разгорелся. Еще жарче заполыхало внутри. Неведомая сила заставила Бориса опуститься перед Улитой на колени, обхватить ее тонкую талию руками, и прижавшись к груди, рыдать. Она, ошеломленная случившимся, зашептала ему что-то на ухо. Он ничего не понимал, только слышал «о-о-о-о» и ощущал прикосновение ее горячих губ к своей щеке. Потом она уткнулась в волосы Бориса и тихо заплакала.