Забытая мелодия любви - Radclyffe

“У меня нет времени спорить с тобой, Анна, да мне и не нужно. Я все еще хозяйка этого дома, и если не ошибаюсь, ты работаешь на меня. Не спорь о том, о чем ты понятия не имеешь!”

“Я знаю, что нельзя так работать…”

“Ты осмеливаешься говорить о моей работе?! - закричала Грэм, со злости захлопывая крышку фортепиано. - Да что ты знаешь о моей работе?! Ты можешь хотя бы узнать музыкальный шедевр, уж не говоря о том, чтобы понять, каково это - его написать?! Ты хоть представляешь, кто я?!” - Грэм внезапно замолчала, понимая, что она хотела сказать. Ты хоть понимаешь, кто я такая? Но кем она была теперь?

Анна скорее предпочла бы гнев, чем мучительную неопределенность, которую она почувствовала, когда Грэм отвернулась от нее. Хэлен сказала, чего боится Грэм. А если у нее и вправду не получится?

“Конечно, я не знаю, каково это! Я даже не могу представить, как ты смогла написать то, что уже написано. Но я знаю, кто ты, Грэм, и я знаю, что ты можешь. Но перестань так над собой издеваться! Ты делаешь только хуже!”

Грэм склонила голову, обе ее руки лежали на молчаливом большом рояле.

“Пожалуйста, оставь меня, Анна”, - сказала она тихо, ее отчаяние было очевидным.

“Я не могу, - категорически сказала Анна. - Не так”.

Грэм поднесла руку к растрепанным волосам.

“Я не знала, что ты такая упрямая”.

“Ты еще много чего обо мне не знаешь, - сказала Анна, быстро подходя к Грэм, беря ее за руку. - Идем, присядь”.

Грэм позволила Анне отвести ее к стулу. Она слишком устала, чтобы сопротивляться. Она была готова признать поражение, но она должна была попробовать, музыка все еще была с ней, так близко! Она со стоном запрокинула голову.

“Хочешь шампанского?” - спросила Анна.

Грэм тихо засмеялась. “Но разве сейчас не утро?”

“Да, но для тебя - время ложиться спать. Ты на ногах уже три дня, ты этого не выдержишь”, - логично заключила Анна, пытаясь скрыть собственный страх.

“Я не могу сейчас остановиться, Анна. Не теперь, - неистово начала Грэм. - Я так сильно старалась записать музыку, которую слышу, но она исчезает. - Она опустила голову на руки. - Наверное, я больше на это не способна. Я чувствую себя такой дурой”.

Анна не могла вынести поражения в ее голосе. Она уже и так столько потеряла!

“Грэм, ты устала, ты сводишь себя с ума. Поешь чего-нибудь. Отдохни немного. Она придет”.

Грэм покачала головой. “Я не могу. Если я сейчас засну, возможно, я ее потеряю”. Она почти себя не контролировала, ее голос звучал неуверенно, изнуренно и почти сломано.

Анна больше не могла спокойно смотреть на ее страдания.

“Грэм, - сказала она мягко, одной рукой держась за спинку стула, а другой заботливо касаясь плеча Грэм. - Ты ее не потеряешь. Она - часть тебя, музыка - это ты. Я знаю это, потому что слышу, как ты играешь”.

Она запустила пальцы в густые волосы Грэм, массируя напряженные мышцы ее шеи. Грэм застонала, откидывая голову назад на руки Анны.

“Так нечестно, но так приятно”, - пробормотала она.

“Закрой глаза”, - прошептала Анна сдавленным голосом.

“Только на минутку”, - уступила Грэм. Она так устала!

Анна держала Грэм в своих руках еще долго после того, как она уснула. Анна аккуратно убрала черные волосы со лба Грэм, вздрагивая от вида темных кругов под ее глазами. Ее кожа казалась еще бледнее, чем обычно. Анна почувствовала страстное желание защитить ее тонкую натуру. Она продолжала нежно перебирать волосы Грэм, пока та спала. Она задремала, успокоившись впервые за несколько дней, держа Грэм в своих руках.

Когда через некоторое время Грэм очнулась, она почувствовала близость тела Анны. Щека Грэм лежала у Анны на плече, и одна рука обнимала ее за тонкую талию. Тепло тела Анны удивило ее. Она не чувствовала близость другого человека и не хотела ее дольше, чем она помнила. Близость Анны пробудила воспоминания в ее теле и душе, которые она хотела бы похоронить. Она знала, что нужно встать. Она начала реагировать, и не могла этого контролировать. Но какое-то пробудившееся чувство жаждало прикосновения Анны.

“Ты проснулась? - тихо спросила Анна, бессознательно водя рукой по шее Грэм, останавливая пальцы на нежной коже напротив расстегнутого ворота ее рубашки. Она решила, что причиной приятной дрожи в теле Грэм является ее сильная усталость.

“Грэм?”

“Ммм, - промурчала Грэм, пытаясь скрыть свое прерывистое дыхание. Все ее внимание было сконцентрировано на том месте, где лежала рука Анны. “Головная боль прошла, а музыка осталась”. Она не упомянула о том, что близость Анны не давала ей сосредоточиться на мелодии. Но почему-то сейчас ей это не казалось срочным. Она даже начала надеяться на то, что ноты ее не оставят.

“О, - улыбнулась Анна. - Значит, позавтракаем, и выпьемшампанского”.

“Я хочу поработать”, - возразила Грэм, пытаясь подняться.Анна остановила ее, нежно придерживая за плечо.

“После завтрака!”Грэм устроилась в широком кресле лицом к Анне, ее лицо выдавало растерянность. Анне безумно хотелось погладить морщинки возле брови Грэм, но теперь, когда она очнулась, Анна не решалась к ней прикоснуться. Вместо этого она молча заботилась о ней, ее удивили собственные эмоции, вызванные одним лишь видом Грэм.

“Что?” - наконец спросила Грэм, чувствуя на себе взгляд.

“У тебя самые прекрасные глаза”, - прошептала Анна.

Грэм слегка покраснела. “Шрам, - начала она нерешительно, - очень ужасен?”

Анна провела пальцем по шраму, наконец уступая желанию прикоснуться к этому милому лицу. “Нет. Я почти его не замечаю, но он напоминает мне о том, что тебе пришлось пережить. Все, чего я хочу, это забрать у тебя страдания. Я бы все отдала, чтобы изменить то, что с тобой случилось”, - тихо закончила она.

“Почему?”

“Я не знаю, Грэм, - ответила она, близость между ними заставила ее говорить откровенно. - Я знаю лишь, что когда смотрю на тебя, я хочу узнать тебя, узнать, кто ты, что ты чувствуешь, что делает тебя счастливой, и я знаю, что больше всего на свете я не хочу причинить тебе боль. - Она засмеялась и задрожала. - Я не понимаю, почему, но я говорю тебе, что чувствую”.

Страстное признание Анны глубоко тронуло Грэм. Она не сомневалась в ее искренности. Она слышала слезы в ее глазах. Внезапно она почувствовала борьбу желаний. Она больше не могла отрицать сильную реакцию на прикосновение Анны. Ее ноги дрожали, а кровь активно пульсировала в районе живота. Это было желание, и этот факт был пугающим.

Грэм осторожно отстранилась, ее лицо снова стало непроницаемым.

“Ты очень добрая женщина”, - спокойно сказала она.

Анна смотрела на нее растерянно. Доброта? Что бы она ни чувствовала к этой женщине, это было значительно больше, чем доброта! Она почувствовала отстраненность Грэм, так же, как тогда в саду. Быть так близко к ней, и в следующий момент потерять эту связь, оставшись с ноющей пустотой внутри, которую было сложно вынести.

“Если я поем, ты позволишь мне вернуться к работе?” - спросила Грэм, отходя в сторону.

“Конечно”, - грустно ответила Анна.

Глава 10

На следующее утро Хэлен с трепетом вошла в музыкальную комнату. Анна была подавлена весь предыдущий день после разговора с Грэм. Единственным ее комментарием было: “Она немного поспала и обещала поесть. Если она этого не сделает, позови меня”. Затем Анна вышла в сад и сосредоточенно проработала целый день. Когда после захода солнца она наконец появилась в кухне, она села на стул с полузакрытыми глазами. Прежде, чем Хэлен удалось заставить Анну поесть, ей пришлось заверить ее в том, что она забрала поднос Грэм пустым. Когда Анна шла спать, Хэлен была уверена, что видела слезы на ее щеках. Хэлен начала опасаться, что они обе делают себе только хуже.

“Определенно нужно что-то предпринять!” - подумала она и громко постучала в дверь Грэм.

“Войдите.” - Грэм стояла в проеме французской двери, уставшая, но улыбающаяся.

Хэлен облегченно улыбнулась. “Как ты, моя дорогая?”

“Я закончила, Хэлен. Это всего лишь вариации, но я закончила, - сказала она с ноткой удивления. - Первая настоящая работа за долгое время!”

“О, я так рада!”

Лицо Грэм омрачилось. “Да, но я не уверена, что она стоящая. Я никогда раньше об этом не думала. Никогда не оценивала свою музыку, никогда! Боже, как должно быть самонадеянно думать, что я способна написать что-то сейчас! Музыка прежде всего должна быть живой! Как я могу создать что-то живое, когда сама едва существую?”

“Но Грэм, ты живая!”

“Правда? Я забыла, каково это - думать о чем-то, о тебе, о себе, о ком-либо. Солнце больше меня не греет, соленый воздух больше не обжигает мою кожу, прикосновение чьей-то руки… - Она запнулась и отвернулась. - Мое тело стало моей тюрьмой, а слепота - мой тюремщик! Как эти руки могут создавать музыку, когда я пленник своего одиночества?!”

Хэлен инстинктивно отреагировала на терзания Грэм, скорее почувствовав, чем поняв, что ее мучит. Грэм никогда не жаловалась на одиночество, пока не появился кто-то, напомнивший ей об отношениях.