Звёздный зверь - Роберт Хайнлайн

А уж такое свойство у ксенофобии, особенно на задворках нашей культуры… нет-нет, я не Вествилл имею в виду! Даже не ксенофобия, такова человеческая натура, что каждый из этих чужаков — потенциальный источник опасности для наших отношений с внеземными мирами.

Гринберг немного помолчал, потом продолжил:

— Вы уж простите, что я повторяю общеизвестные истины, но без них не обойтись. Наше Министерство просто не может бегать и подтирать носы всем этим инопланетянам. Даже тем, у которых действительно есть носы, не может. У нас нет для этого ни лишних людей, ни особого желания. Если какой из них вляпается в историю, чаще всего достаточно объяснить местным властям про обязательства, взятые Землей но отношению к родной планете этого разнесчастного сукиного сына. Редкий случай, когда Министерство вмешивается напрямую. Ваш случай, на мой взгляд, в число редких не входит. Во-первых, насколько мне удалось понять, наш общий друг не имеет правового статуса человека…

— А вы сомневались?

— Сомнения были. Потому я и приехал сюда. Но теперь я знаю, хоть он и может немного разговаривать, не могла его раса стать по-настоящему разумной, ей до этого еще расти и расти. Отсюда вывод — Ламмокс животное. И прав имеет не больше, чем любое другое животное. И нашего Министерства все это не касается.

— Понятно. Ну что ж, жестоко обращаться никто с ним не собирается, во всяком случае у меня в суде.

— О чем разговор. Но есть еще одна причина, и достаточно веская, чтобы Министерство не вмешивалось. Со времени первого контакта с великой марсианской расой законы, обычай и договоры придали вполне определенный смысл понятию «человек». Предположим теперь, что это существо — человек именно в таком смысле. Конечно, это не так, но предположим.

— Предположим, — согласился судья О'Фарелл.

— Да, предположим. Но и в этом случае Министерству нет до него дела потому, что… Судья, вы же знаете историю «Пионера».

— Очень смутно, что-то такое рассказывали в младших классах. Я вообще не знаток истории освоения космоса. С земными-то делами не разобраться…

— Да уж. Так вот, «Пионер» совершил три полета с переходами в подпространство. Это было время самых первых таких полетов, когда они по своей отчаянности были чем-то вроде похода Колумба. Команда не знала, куда они направляются, и имела более чем приблизительное представление о том, как вернуться назад. Кстати, из третьего похода «Пионер» так и не вернулся.

— Да, да, что-то такое припоминаю.

— Так вот, молодой Стюарт — у меня просто язык не поворачивается назвать его полным именем — молодой Стюарт сказал, что эта уродина с дурацкой улыбкой — просто сувенир, прихваченный во время второго рейса «Пионера». А мне большего и знать не надо. Потому что у нас нет никаких отношений, ни торговых, ни договорных — вообще полный ноль — с любой из планет, на которых побывал «Пионер» во время этого рейса. С точки зрения закона их все равно что нет. А раз так — к Ламмоксу применимы только наши, доморощенные, законы; значит, Министерство космоса вмешиваться не должно, а если оно и вмешается, его представитель — в данном случае я — обязан судить полностью по местным законам. А это вы сделаете лучше меня.

Судья О'Фарелл кивнул.

— Что ж, я не возражаю. Идем?

— Еще секундочку. Я почему предложил сделать отсрочку: потому что в этом деле есть своеобразные обстоятельства. Мне хочется связаться с Министерством и проверить, не вышла ли где ошибка, не пропустил ли я какой-нибудь важный прецедент. Но я устранюсь в момент, если вы мне кое-что пообещаете. Это самое существо… Оно с виду такое тихое, но, если я правильно понимаю, этот тихоня разгромил целую улицу и, пожалуй, даже угрожал жизни людей?

— У меня такое же впечатление, — кивнул О'Фарелл. — Только это строго между нами.

— А скажите, требовал кто-нибудь, чтобы эта тварь была уничтожена?

— Я вам отвечу, — медленно произнес судья, — опять же строго между нами: сведения у меня сугубо неофициальные. Да, такие требования будут. Например, от нашего шефа полиции, но исключительно из соображений общественной безопасности. Скорее всего, поступят такие требования и от частных лиц.

— Вот оно что, — обеспокоенно сказал Гринберг. — А скажите, судья, сами-то вы как к этому относитесь? Если вы поведете процесс, то разрешите его уничтожить или нет?

— Сэр, ваш вопрос неуместен! — возмутился судья.

Гринберг покраснел будто рак.

— Простите меня, Бога ради, но мне вправду это необходимо знать. Вы понимаете, что экземпляр уникален? Что бы он там ни наделал и как бы ни был опасен — впрочем, в последнее вериться с трудом, — все равно его просто необходимо сохранить в интересах науки. Так можете вы мне обещать, что не дадите уничтожить этого симпатягу?

— Молодой человек! Вы пытаетесь вынудить меня идти на процесс, заранее вынеся приговор или часть приговора. Вы ведете себя в высшей степени недостойно!

Вот в такой удачный момент и появился рядом с ними шеф Дрейзер.

— Судья, я вас везде обыскался. Так начнется когда-нибудь заседание или нет? У меня тут семеро, которые…

— Шеф, это мистер Гринберг, уполномоченный, — перебил его О'Фарелл. — Мистер уполномоченный, это наш шеф безопасности.

— Очень приятно, шеф.

— Здрасьте, мистер уполномоченный. Так джентльмены, насчет этого слушания. Мне все-таки хотелось бы знать…

— Шеф, — грубо оборвал его судья, — скажите бейлифу{12}, чтобы все было готово. А теперь не будете ли вы добры нас оставить.

— Но… — Дрейзер смолк и отошел, бормоча что-то себе под нос. Слава Богу, что его не слышала Бетти. О'Фарелл снова повернулся к Гринбергу.

Эту новую интермедию уполномоченный проигнорировал так же, как и предыдущую, но она дала ему время вспомнить, что он не имеет права руководствоваться личными чувствами.

— Я снимаю свой вопрос, судья, — сказал Гринберг. — Я вовсе не собираюсь толкать вас на должностное преступление. При иных обстоятельствах, — он ухмыльнулся, — вы, наверно, пришили бы мне неуважение к суду.

— Вполне возможно, — криво улыбнулся О'Фарелл.

— А что, хорошая у вас тюрьма? А то у меня накопилось больше семи месяцев неиспользованного отпуска. И нет ни малейшего шанса его использовать.

— Нельзя себя так изматывать. Лично я всегда нахожу время порыбачить; дела могут и подождать. Говорят, Аллах не вычитает времени, проведенного на рыбалке, из отпущенного тебе срока.

— Очень здоровый подход. Но проблема все равно остается. Я снова вынужден настаивать на отсрочке; мне надо связаться с Министерством.