От двух до пяти - Корней Чуковский

Отец дает ей ложку и спрашивает:

- Сколько у тебя ложек?

- Одна.

Дает другую:

- Теперь сколько?

- Две.

Дает третью:

- Теперь сколько?

- Много.

- Нет, ты скажи.

Ира с преувеличенным выражением брезгливости отодвигает от себя третью ложку:

- Возьми, она грязная!

И при помощи этой лицемерной уловки ей блистательно удается утаить от себя и других скудость своих математических сведений, из чего следует, что сознание такой скудости не доставляло ей большого удовольствия.

Четырехлетняя девочка не выговаривает звука "р". Дядя, дразня, говорит ей:

- Наденька, скажи слово "рыба".

- Окунь, - отвечает она.

Простодушное лукавство детей отмечено и в детской поэзии. В одном из стихотворений Агнии Барто говорится о мальчике, не умеющем произнести звук "р" и потому называющем Марину - Малиной:

Она твердит: - Скажи "метро",

В метро поедем к дяде.

- Нет, - отвечает он хитро,

В автобус лучше сядем.

("Буква "р")

Гуляя с теткой по улице, мальчик двух с половиною лет останавливается у книжного киоска.

Продавец спрашивает:

- Умеешь читать?

- Умею.

Мальчику дают книгу:

- Читай.

Он, подражая бабушке, хватается внезапно за карман:

- Я забыл дома очки.

Ребенок не стал бы прибегать к таким дипломатическим хитростям, если бы сознание своей неумелости не было для него так огорчительно. Он хочет во что бы то ни стало считать себя умелым и знающим.

Должно быть, такое самообольщение до поры до времени практически необходимо ребенку. И не оттого ли он так громко ликует, когда ему удается подметить какую-нибудь мнимую речевую ошибку, якобы совершенную взрослыми?

Вообще инстинкт самоутверждения чрезвычайно силен в этом возрасте.

Я заметил, что даже самые застенчивые, скромные люди были в детстве хвастунами и бахвалами.

Бахвальство малолетних ребят очень верно изображено Верой Пановой в ее прелестной повести "Сережа". Сережу везут в автобусе. Его соседом оказывается толстый мальчишка, сосущий леденцового петуха на палочке.

"Щеки у соседа были замусолены леденцом. Он тоже смотрел на Сережу, взгляд его выражал вот что: "А у тебя леденцового петуха нет, ага!" Подошла кондукторша.

- За мальчика надо платить? - спросила тетя Паша.

- Примерься, мальчик, - сказала кондукторша.

Там у них нарисована черная черта, по которой меряют детей: кто дорос до черты, за тех надо платить. Сережа стал под чертой и немножко приподнялся на цыпочках. Кондукторша сказала:

- Платите.

Сережа победно посмотрел на мальчишку. "А на меня зато билет берут, сказал он мысленно, - а на тебя не берут, ага!"

Склонность к самохвальству, к возвеличению своего "я", своей личности за счет всякого другого лица (или даже предмета) свойственна, насколько я знаю, огромному большинству малышей с самого раннего возраста.

Поэт Валентин Берестов сообщает мне о своей двухлетней Марине:

"Видит безногую куклу и говорит, торжествуя:

- А у Марины ножка не сломалась!

Ночью у ее семилетнего дяди заболели зубы. Он заплакал. Маринка проснулась и тотчас же:

- А Марина не плачет!

Узнав причину его слез, заявляет:

- А у Марины не болят!

И все это с большим удовольствием".

Мне пишут про мальчика, который, поселившись в деревне, вдруг потребовал, чтобы ему нашили на штаны и на куртку заплаты, потому что одежда деревенских ребят, с которыми ему приходилось играть, была в то далекое время покрыта заплатами.

Он так надоел матери, что она пришила ему "на живульку" на самых видных местах лоскутки, и сияющий Вася всем и каждому хвастался:

- А у меня тоже заплаты!

Хвастают напропалую, чем придется. Сидят, например, на пляже и строят песчаные башни.

- Ага, а моя башня выше!

- А зато мне гланды вырезали, а тебе нет! Ага!

Особенно сильно такая жажда самоутверждения сказывается у детей во всех случаях, относящихся к каким-нибудь умениям и знаниям.

IX. ЛОЖНОЕ ИСТОЛКОВАНИЕ СЛОВ

Ребенок, который живет среди взрослых и постоянно присутствует при их разговорах, то и дело слышит такие слова, смысл которых ему непонятен. Часто он пытается осмыслить их сам, не обращаясь за объяснениями к старшим, вполне уверенный, что эта задача не представит для него особенных трудностей. Он решает ее "по вдохновению", внезапно, не обладая для этого никакими другими ресурсами, кроме сильнейшего языкового чутья, и не мудрено, что, пытаясь самостоятельно добраться до смысла непонятных речений, он принужден прибегать к самым фантастическим выдумкам.

Услышала, например, трехлетняя Кира, что у какой-то женщины родились двояшки, и в ту же минуту прибежала ко мне:

- Понимаешь: родились два мальчика и оба называются Яшки. Их так и назвали: два Яшки (двояшки). А когда они вырастут, их будут звать Миша и Лева.

Этот миф о двух Яшках избавил Киру от мучительного чувства, которое испытывает каждый ребенок, когда ему становится ясно, что он чего-нибудь не понимает.

А когда маленькой Тане сказали, что у нее на наволочке ржавчина, она без смущения спросила:

- Это мне лошадка наржала?

Но более всего замечателен миф, при помощи которого трехлетняя девочка превратила непонятное ей слово "блокада" в понятные ей "облака". Во время гражданской войны ее отец вошел с газетой и сказал:

- А блокаду сняли!

Девочка была поглощена чаепитием и словно не слыхала отцовского возгласа. Но через час она сообщила подруге:

- Облака-то сняли! Сняли с неба облака!

Та подумала и спросила печально:

- А как же дождик?

И посмотрела в окно.

Увидит ребенок в деревне крестьянина, несущего грабли, и решает, что это - грабитель.

- Ломовик! - говорит он про мальчика, который ломает игрушки.

В каждом слове, которое детям случается услышать от взрослых, они с младенческих лет привыкают искать его корень, очищенный от приставок и суффиксов.

Плодотворный метод такой лингвистической (и совершенно неосознанной ими) работы вскрывается лучше всего в тех ошибках, которые они порой совершают при этом.

Двухлетней Саше, например, в слове "отпугивать" почудился тот же корень, что в "пуговице". Она так я спросила у бабушки, пытавшейся расстегнуть ей пальто:

- Зачем ты меня отпугиваешь?

Ей, очевидно, хотелось, чтобы пальто оставалось "запуганным" (то есть застегнутым на все пуговицы).

Та же Саша, услышав как-то слово "наблюдать", решила, что оно происходит от "блюда": положить какие-нибудь вещи на блюдо - в этом, по ее догадке, и состоит на-блюде-ние.

Такие ошибки чрезвычайно типичны. Они повторяются снова и снова в каждом новом поколении детей. С Сашей я познакомился в марте 1956 года - и тут же вспомнил, что еще четверть века назад мне встретился подобный же филологический казус. В Сестрорецке на даче соседские дети долго лепили из глины какую-то замысловатую фигурку, потом утвердили ее на дощечке, которая звалась у них блюдом, принесли ко мне и сказали:

- Вот тебе и наше наблюдение.

Оказалось, что наблюдением они, как и Саша, считают все, лежащее на блюде.

Пользуясь такими словами, как ломовик, наблюдение, отпугивать, малыши не меняют ни фонетики, ни морфологии существующих слов - они присваивают им другую семантику, наполняют их другим содержанием.

Лодырь - это человек, который делает лодки, а всадник - "это который в саду"; "деревня - где деревьев много"; "кустарник - сторож, который караулит кусты"[34]. Мельница - жена мельника, а казак, конечно, муж козы. "Дядя Филя - спец" - про человека, который любит поспать. Фантазер - "кто пускает фонтаны".

Володя, встретив в Куоккале какого-то финна с ребенком, сказал своему отцу:

- Вот идет финн, а с ним финик.

Он и раньше слышал слово "финик", но, как теперь обнаружилось, всегда считал, что это маленький финн.

И как вы думаете, что может значить наше "взрослое" слово "беспомощный"? Четырехлетний Игорь, впервые вылепив снежную бабу без помощи взрослых, с гордостью заявил окружающим:

- Эта баба совсем беспомощная!

Он нередко слыхал это слово в разговорах родителей и по-своему осмыслил его.

Майя крикнула своей старшей сестре:

- Хватит тебе секреты говорить! Секретарша какая!

А трехлетняя Таня сказала:

- Мы ходим на прогулку, - мы прогульщики!

Ни одного из этих слов дети не придумали сами: и "секретарша", и "прогульщики", и "лодырь", и "фантазер", и "всадник" услышаны ими от взрослых. Каждое слово они воспроизвели вполне правильно, не изменяя в нем ни единого звука. Но подлинный смысл услышанных слов ускользнул от них. Не подозревая об этом, они дают каждому слову свое толкование, и хотя тут же выясняется, что из-за недостатка житейского опыта все слова истолкованы ими неверно, даже в этих ложных осмыслениях сказалось присущее маленьким детям великое чутье языка.