На берегу Днепра - Порфирий Гаврутто

Захарчук сидел в окружении своих офицеров под разлапистой сосной и, не отрывая взгляда от карты, сосредоточенно думал о создавшемся положении.

— А не попробовать ли нам, — нарушил молчание начальник штаба, — вот в этом месте, — он указал пальцем на карте, — прорвать их заслон и уйти в Таганчанский лес?

— Я уже об этом думал, — ответил полковник. — И если ничего не найдем лучшего, придется так и сделать.

— Товарищ полковник! — вступил в разговор Черноусов. — А почему бы нам не воспользоваться услугами братьев-партизан Примостко? Они местные жители, да притом еще охотники.

— Совершенно верно! — согласился комбриг. — С ними следует поговорить. Сейчас их позовут. А пока сделаем перерыв.

Братья Примостко были руководителями небольшого партизанского отряда, действовавшего в районе Яблоновского леса. О существовании этого отряда Захарчук знал еще на Большой земле. С ним задолго до появления в этом районе бригады была установлена связь, намечены пункты массовой выброски советских парашютистов. Люди этого отряда в одну ночь приняли с воздуха большую часть всех подразделений десантной бригады, а потом и сами вступили под командование полковника Захарчука.

Офицеры закурили.

Рядом с Черноусовым, прислонившись спиной к стволу сосны, сидит капитан Майборода. Во рту у него пропахшая никотином, старенькая, с изрядно обгоревшим чубуком трубка. Немного откинув назад голову, он пускает в воздух удивительно ровные кольца сизого дыма, которые, увеличиваясь, стремительно уплывают вверх, к свету, светлеют и, наконец, потеряв форму, растворяются на фоне синеющего между деревьями неба.

— Вот так же, как этот дым, и нам бы улетучиться из этого леса, а потом бы мы с ними еще поговорили, — мечтательно протянул Майборода и уже более громко, с сожалением воскликнул: — Да-а-а! Дело серьезное.

На его слова никто не обратил внимания. Все следили за беседующим с партизанами комбригом, лицо которого стало еще более строгим, чем обычно. Но вот Захарчук взял за руку старшего Примостко и улыбнулся. Улыбнулся и облегченно вздохнул и Черноусов.

— Что-то придумали, — обрадованно прошептал он и от волнения даже встал с земли.

…Братья Примостко только им одним известной тропинкой, проходившей через топкое болото, незаметно для гитлеровцев вывели парашютистов из Яблоновского леса и повели их в другой, в Таганчанский лес. Шли долго, всю ночь напролет, и когда из-за багряного горизонта вынырнул светло-желтый круг солнца, были уже на опушке Таганчанского леса.

— Прива-ал! — приглушенно крикнул Захарчук, и эта долгожданная команда с молниеносной быстротой облетела все подразделения.

Уставшие солдаты садились на кочки, с удовольствием вытягивали ноги и, наскоро покурив, развязывали вещевые мешки.

У всех было много вареного мяса, очень мало хлеба и почти ни у кого ни грамма соли. Ее вместе и другим продовольствием должны были сбросить с самолетов в минувшую ночь в районе Яблоновского леса. Но десантники не дождались самолета.

Как и всегда, вместе под высокой сосной уселись завтракать Никита Назаренко, Алексей Сидоров, пулеметчик Василий Будрин и Кухтин. Молча ели несоленое мясо.

— Разве это еда! — брезгливо замотав головою, нарушил установившуюся было тишину Будрин. И он швырнул кусок говядины в кусты.

Алексею Сидорову стало не по себе. «Прохвост», — мысленно обругал он Будрина и, схватив пулеметчика за руку, сердито пробасил:

— Ты что паникуешь?

— Да ведь оно несоленое, в глотку не лезет.

— Не лезет? Не ешь! А других не мути. И без тебя тошно.

— Да разве я…

— Замолчи! — "сердито перебил его Сидоров. — Вот сейчас же иди и подними мясо.

Будрин молчал.

— Иди, Будрин, подними! — посоветовал ему Назаренко. — Лешка правильно говорит. Так нельзя.

— Ну извините тогда, — виновато произнес пулеметчик. — Сгоряча я.

Он встал, поднял с земли мясо, отряхнул его и спрятал в мешок.

— Кухтин! — окликнул солдата Черноусов.

— Я вас слушаю, товарищ майор! — быстро вскочив, отозвался Кухтин.

— А ну-ка, сходи на дорогу. Там подвода едет.

— Вижу!

— Так вот узнай, что за люди, куда путь держат.

— Слушаюсь! — торопливо ответил солдат и побежал по лесу.

На подводе, свесив ноги, ехали двое молодых вооруженных парней. По обочине лесной дороги шел чернобородый мужчина, одетый, как крестьянин. Все они грызли семечки.

— Стой! Кто такие? — скомандовал им Кухтин.

— Свои, — отозвался чернобородый, — свои!

— Ну кто свои, я тебя спрашиваю! — сердито прикрикнул Кухтин и вскинул автомат.

— Осторожней, дорогой, осторожней! — спокойно протянул сидевший в телеге белоголовый парень. — У нас такие штучки тоже есть. Вот, — и он постучал ладонью по висящему на груди автомату. — Сам-то кто такой будешь?

— Сам советский! А ну, руки в гору! — еще больше повысив голос, скомандовал Кухтин.

— Ишь ты, какой горячий, — не дрогнув ни одним мускулом, норовисто ответил белоголовый. — А мы тоже советские! Так в чем же дело? Говори, что надо!

— Так бы сразу и отвечал, — примирительно сказал Кухтин, опуская автомат. — Пошли к моему командиру, он с вами говорить будет.

— Пойдем! — охотно согласился парень и, ловко спрыгнув с телеги, пошел рядом с Кухтиным.

— Вы здесь подождите, — обернувшись, сказал он своим спутникам. — Я сейчас приду. Это ведь наши. Сразу чувствую рязанский говорок.

— Что ты понимаешь в этом? — возразил Кухтин. — Я и сроду-то в Рязани не был.

— А откуда ты?

— Московский.

— Ну, а какая разница? Все равно ведь матушка Россия.

Кухтин не ответил.

Белоголовый парень и его спутники оказались партизанами из крупного партизанского отряда Колодченко, который состоял из местного населения и большого количества так называемых «окруженцев» — бывших военнослужащих Красной Армии. Он рассказал Черноусову, что их отряд расположен неподалеку и что гитлеровцы их почти совсем не тревожат.

— А вы их? — спросил комбат.

— Клюем потихоньку. Такого страха на них нагнали, что к лесу теперь ближе, чем на пушечный выстрел, не подходят.

— Боятся, что ли?

— Хуже, чем черт ладана.

— Ну, ладно! Пойдем к комбригу, там подробней потолкуем. А вы, Кухтин, можете быть свободны.

Кухтин козырнул комбату и через минуту снова был уже среди своих друзей. Он рассказал товарищам, что задержанные им на дороге люди оказались партизанами и что отряд, в котором они состоят, очень большой и расположен в этом же лесу.

— Так что, ребята, наверное, здесь и остановимся, — закончил он и, подложив под голову мешок, улегся отдыхать. Когда он уже начал засыпать, к сосне подошел чернобородый мужик и, ни слова не говоря, стал рассматривать Кухтина.

«Чего ему здесь надо?» — недовольно подумал о нем Сидоров и уже хотел было прикрикнуть на не в меру любопытного мужика, но чернобородый опередил его.

— Здорово, хлопцы! — пробасил он.

Кухтин приподнялся, посмотрел на бородача и, узнав в нем попутчика белоголового партизана, насмешливо ответил:

— Доброго здоровия, папаша! Садись, гостем будешь! Но так как угощать тебя нечем, то ложись с нами за компанию. Сосни маленько.

Назаренко и Будрин засмеялись.

— Ух и остер же ты, Кухтин! — безобидно сказал бородач.

— А ты откуда знаешь, что я Кухтин?

— Я-то знаю, да вот ты больно скоро своих забываешь.

Все поднялись, сели, с любопытством посматривая то на бородача, то на Кухтина.

— Постой, постой! — встав с земли, оживленно заговорил Кухтин. — Да никак я видел тебя где-то. Ты, случаем, не подольский будешь?

— Не-е, я уральский. А знать ты меня хорошо должен. Я из третьего батальона. Помнишь под Москвой в пруду вместе рыбу глушили? Еще по три наряда вне очереди получили…

— Найденов, что ли? — обрадованно воскликнул Кухтин.

— Он самый! — расплываясь в улыбке, ответил бородач. — Я тебя еще на дороге признал, да только сомневался. А потом подошел, присмотрелся и точно определил.

— Ну, скажи пожалуйста! — удивился Кухтин. — А я тебя не узнал… Бородка-то какая! Да разве узнаешь тебя. Ну, садись, садись! Давай рассказывай, как ты сюда попал.

Бородач, которому было всего двадцать восемь лет, сел, свернул козью ножку и начал рассказывать:

— В нашем самолете последним должен был прыгать я, а передо мной рядовой Балоба. Парень тихий, спокойный, аккуратный. Ты же его хорошо знаешь!

— Ну ясно! — подтвердил Кухтин.

— Так вот! Перелетели мы Днепр, а вскоре и команду дали на прыжки. Ну, ребята встали, волнуются все, переживают, конечно. Все жмутся к двери. В это время по нашему самолету зенитки лупили. Неприятное ощущение. Думаешь, загорится машина и не выскочишь. Ну, и я к двери жмусь. Только чувствую вдруг, кто-то под ногами мне мешает, споткнулся, чуть не упал. Смотрю, а это Балоба на полу сидит. Кислый такой, размякший, голову опустил. «Ты что?» — кричу ему. «Плохо мне, — отвечает, — голова кружится». Ну, думаю, спасовал парень и только хотел шагнуть от него, а он уцепился за мою ногу и не пускает. «Ты что?» А он одно: «Плохо мне. Помоги подняться, до двери доведи». — «Куда, — говорю, — тебе такому. Лети обратно». — «Нет, — кричит, — доведи до двери!» Так вот подвел я его к двери, и он, как мертвый, вывалился за борт. Я за ним. Раскрылся и мой и его парашют. Почти рядом летим. И что ты думаешь? Я приземлился, а мой Балоба…