Дорога цвета собаки - Наталья Гвелесиани

Он отметил, что Мартин, будучи выше его на полголовы, шире в плечах и стройней, должен отлично смотреться в мундире — лучше, чем кто-либо из сотенных командиров.

А тот тем временем снял со стены висевшую в ряду со шпагой и старинным пистолетом саблю и принялся счищать тряпочкой налет пыли с ножен.

— Работать над собой следует упорно, изо дня в день, — бодро пояснил он, кивнув на оружие, — вчера мы с приятелем фехтовали, а на сегодня я планировал визит в тир. Жаль, что у вас нет при себе — сабли, мы бы могли составить друг другу компанию. Кстати, все, что необходимо офицеру, можно приобрести в военном магазине у входа на Дворцовую площадь. Расходы иностранных и малоимущих ратников оплачивает казна. В королевстве своя валюта, не подлежащая обмену. Поэтому решать свои финансовые дела через департамент иностранных дел — необходимая формальность — и только. Но сегодня вам не придется утомлять себя хождением по нескольким адресам: я дам вам денег на форму.

— Нет, — твердо возразил Годар. — Я уже в порядке и отправляюсь в департамент сейчас же. Вот только переоденусь… Извините, что злоупотребил вашим гостеприимством. И еще мне очень жаль, да просто неудобно, черт побери, что в силу каког-то недоразумения честь служить в королевском войске выпала не вам, а мне. Думаю, эту ошибку я со временем проясню. Вчера в то мже департаменте я не смог ничего доказать.

— Пустяки, — весело прбасил Мартин, — я всегда успею занять в войске свое место. Лента зеленого цвета — фамильног цвета рода Аризонских — тому порукой.

Годар насторожился. Он почему-то представил Мартина Аризонского на месте своих товарищей — Ника или Давласа. Товарищ должен был погибнуть, или его должны были разжаловать, либо устранить как-нибудь еще. Не мог же в войске в тысячу ратников появиться одиннадцатый сотенный командир.

Однако лицо Мартина приобрело такое трогательно-печальное выражение, что он устыдился своих мыслей.

— В детстве я мечтал о белой ленте, — тихо проговорил он поглаживая в задумчивости саблю, вытянутую из ножен на треть, — но позже понял, что должен предпочесть фамильный цвет. Но все равно, в душе я — Белый витязь.

Годар пересказал легенду о происхождении Государственного флага Суэнии, услышанную от Ланы, и деликатно поинтересовался, в самом ли деле полотнище из несгораемого шелка имеет магическое происхождение. На что Мартин ответил, что слышит подобные рассказы не впервые. Миф о феях не имеет под собой научной основы. Просто среди поселенцев было несколько ученых и немало умельцев. В конце концов, в Стране Полуденного Солнца должна была появиться сверхпрочная ткань, которая, кстати, вовсе не вечная. Полотнище на главном флагштоке периодически меняют. Производство несгораемого шелка и сегодня обходится в копеечку. Платье из суэнского шелка могут заказать себе только самые состоятельные дамы или те, кто из кожи вон следуют плебейской страсти к подражательству. А Шелковая же лента офицера — не просто знак различия. У войска нет знамени, под ним подразумеваются в совокупности ленты сотенных командиров. В случае пропажи шелковой ленты у одного из офицеров войсковое знамя считается утерянным, и войско подлежит расформированию.

Что же касается женитьбы на феях, то граф Аризонский все-таки был географом, а не поэтом-сказочником. И поселенцы были ему под стать.

«У графа взгляд художника, — сказал Мартин проникновенно, Иные суэнцы приписывают ему дар пророчества — и всего-то вследствие безупречного фонетического чутья, с каким изобрел он свой псевдоним, покончив с жизнью путешественника. После преобразований в Новом Свете псевдоним графа стал ассоциироваться с известным штатом, что послужило поводом для историко-мистических параллелей. Маленькие народцы, знаете ли, падки на собственные сенсации.»

Еще Мартин упомянул о ранней гибели родителей и поведал скупо о том, что провел детство в первом лицее королевства, по окончании которого стал жить в комнатушке, доставшейся в наследство от тети. Фамильный их особняк сгорел во время пожара 19.. года, охватившего южную часть Скира. Родители погибли тогда, и он теперь — последний мужчина из рода Аризонских. Кроме двух незамужних кузин, у него никого не осталось. В здешнем климате пожары не редкость. Имеется новый Архитектурный План города. Предполагается снести все деревянные особняки и возвести кирпичные многоэтажки. Но в казне не хватает средств. Да и население не торопится расстаться с родовыми гнездами, ведь некоторые из них стоят еще с начала столетия.

Выслушал Годар и то, что Казенный дом, где проходило ночное празднество, именно потому и расположен на периферийной улице, что празднества здесь бывают чересчур невыдержанными, что, впрочем, несущественно. Как несущественно и то, что каждый имеет право на свой образ жизни.

Годар запомнил, как Мартин сказал:

— Свою задачу я вижу в том, чтобы не споткнуться о чей-нибудь образ. На месте Казенного дома раньше был старый сад. Когда деревья перестали плодоносить, хозяин одного из домов, что стоят во дворе, как и прежде, квадратом, арендовал землю, добился разрешения и сложил во дворе из бревен срубленного сада вертеп.

Я помню те деревья, и меня мало волнует, что теперь на их месте. Поэтому я прекрасно понимаю, что у вас могло возникнуть желание побриться не там, где вы обедали. Впрочем, на свете так много несущественного.

Годара опять смутили двойственные чувства — здешний воздух, что ли, усиливал полярность? Он был тронут доверительностью Мартина и, в то же время, хотел поскорей уйти, потому, что ему показалось, будто тот, оставаясь искренне-дружелюбным, желает побыть в одиночестве. Но это предположение тут же забылось, перекрытое радушием хозяина, чтобы затаиться в памяти в виде смутной, неопределенной тревоги. Кроме того, подозрение было перебито женской бранью на улице, за которой последовал протяжный кошачий вопль, и Мартин, бросив на ходу: «Я сейчас», выбежал на террасу.

Когда Годар, наспех переодевшись и переждав честно несколько минут, вышел следом, приятель его сидел, сутулясь, на табуретке и держал в руках большого мокрого кота мышиной окраски. Арзонский был теперь похож в своей белой сорочке, вздувшейся из-за всепроникающего ветра, на заснеженный холм. Кот, прильнув к его груди, замер, как на отвесной скале. Хмурый, сосредоточенный на своих мыслях взгляд Мартина, наткнувшись на молчаливо выросшую на террасе фигуру Годара, прояснился и потеплел.

— Нас чуть было не ошпарили, — пояснил он просто. — По счастью, перепутали ведра — плеснули холодной.

Из дома наискосок донеслась танцевальная мелодия — одна из тех, под которую они веселились ночью в вертепе. Словно сама удаль — бешеная до грусти — забилась об окно, просочилась в открытую форточку. Все это, задвинутое вглубьы окна, форточки, двери, охраняемые бордюром одинаковой террасы, — дребезжало, вибрировало. Просушенный солнцем воздух принимал и с треском отбрасывал грусть, как барабанные палочки. Но вдруг в оконную раму дома, откуда неслась музыка, угодил, не задев стекла, булыжник, и мелодия оборвалась. Годар видел полет булыжника и место его удара, на который хозяева, так и не выглянувшие наружу, отреагировали минутной заминкой в музыке.