Мы вдвоем - Эльханан Нир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если вначале Анат думала, что тяжесть случившегося с Микой сблизит ее и Эммануэля, объединит их, вынужденных теперь совместно нести этот нелегкий груз, то вскоре она поняла, что Эммануэль, возможно, не самый подходящий партнер для бега с препятствиями. Осознание, что ситуация вышла из-под® контроля, что кто-то другой управляет его судьбой, совершенно сломило Эммануэля, подтолкнуло окончательно уйти в себя и уничтожило всякое желание соприкасаться с происходящим вовне. Рав Гохлер пытался помочь, заходил к ним порой, подбадривая говорил, что этот опыт только показывает, сколько в них сокрыто сил, добавлял: не просто так именно вам он достался, это доказывает ваши заслуги, ведь написано в Псалмах, что Господь испытывает праведного[67]. Быть может, именно тогда, с неуклюжими попытками рава Гохлера их утешить, с его ненужными разговорами и появилась первая трещина между ним и Эммануэлем.
Йонатан тогда оканчивал восьмой класс средней ешивы и должен был вот-вот перейти в старшее отделение. Он был взволнован, гадал, удастся ли найти подходящих хаврутот, каковы будут углубленные занятия с главой ешивы, понравятся ли ему уроки веры, с кем он разделит комнату и найдется ли там место для тяжелого груза, который он нес вместе с семьей. Теперь он вспоминал, как начался первый год, и его утянуло с берегов праздного веселья средней ешивы на глубину моря Талмуда в ешиве совмещенной[68], и как он стыдился с кем-либо говорить о снедающем его брата сумасшествии. В те дни они учили трактат «Бава кама», и, лишь добравшись до восьмой главы, где говорится, что безумие — самая постыдная ступень в перечне человеческих позоров, он почувствовал себя тем самым сумасшедшим, упорно скрывающим ото всех свое помешательство всеми силами прячущим от мира незаконного ребенка, что растет внутри, уже начинает двигаться и ворочаться. Он снова и снова репетировал, как признается во всем своему хавруте Яиру Равиви. «Да вот мой брат — сумасшедший», — скажет он будто между прочим, придав голосу усталый, неспешный тон, как в последних предложениях субботней шахарит, безмерно растянутых пожилым кантором. Постепенно он набрался смелости задаться вопросом: а что, если и я? Ведь нет сомнения, что это втайне передается по загадочной и непонятной штуке под названием «гены».
В один из четвергов посреди зимнего семестра первого года обучения Мика явился в ешиву в разгаре приступа. Он не предупредил о приезде и не стал здороваться с Йонатаном, а немедленно разместился у боковой полки с Танахами и стал писать на форзацах «король Мика Первый». Не привлекая внимания, без лишнего шума украшал Танах за Танахом своим новым девизом, выведенным красными каракулями. Свое новое звание вписал и во все труды рава Кука. Поначалу никто этого не заметил, лишь через несколько часов, вечером, Йонатан в бейт мидраше[69] обратил внимание на двух учеников-старшеклассников, которые стояли с раскрытыми книгами и смущенно хихикали. Заметив, что они искоса поглядывают на него, он подошел, взглянул на книги и сразу узнал необычный крупный почерк брата, который всегда был таким уверенным, в отличие от тоненьких, несмелых почерков Йонатана и Идо. Не было сомнений: им известно, что Мика имеет отношение к нему.
В ту ночь он почти не спал, в пять утра ринулся в бейт мидраш, в жуткой тьме нажал на выключатель, десятки ламп дневного света устало замигали и засветились белым, и он затолкал все книги Танаха в свой огромный восьмидесятипятилитровый рюкзак и даже не стал дожидаться утренней молитвы в ешиве, а помолился один с первыми лучами рассвета и немедля помчался на маленькую автобусную станцию, где сел на первый автобус до Беэр-Шевы.
В воскресенье он вернулся в ешиву, при нем были новые Танахи, которые он купил в большом магазине религиозной литературы на автовокзале. Танахи «короля Мики» он сложил в генизу[70] возле «Штиблах» в Катамоне, а страницы-улики с Микиным почерком выдрал и разорвал на мелкие кусочки.
— А родителям ты об этом рассказал? — осторожно спросила Алиса, которая почувствовала к нему большую близость после этого откровенного признания.
— Нет, что ты, — ответил он, отводя глаза к морю. — Они и так почти не в себе от этой истории. Ты единственная знаешь, — подмигнул он, словно сумев внезапно обнаружить в постыдной истории комический оборот.
Алиса не сдавалась. Она была полна решимости обсудить тему обстоятельно, будто для отчета ей оставалось выяснить несколько мелочей, и уж тогда картина полностью сложится.
— Скажи, а что он делал, когда все ушли в армию? — полюбопытствовала она.
— Ты в самом деле хочешь знать? — попытался увернуться он. Алиса кивнула. — Ладно, но когда наскучит, прерви меня.
Покорно пожав плечами, он рассказал ей об обычном вечере во время летних каникул между первым и вторым годом учебы. Сидя в своей комнате, он услышал дома шум и вышел посмотреть: родители и старшая сестра Ноа сидели с Микой в просторной гостиной, откуда открывался вид на изгибы темных холмов под Беэротом, спускающихся к Мертвому морю. Ноа специально приехала из деревни, привезла свое противное «здоровое» печенье, и они втроем с пылом и усердием пытались объяснить Мике, почему служба в армии не пойдет ему на пользу. Они были убеждены, что Мику надо беречь как хрустального, хотя физически он был здоровее их всех. Армия была готова попробовать занять его добровольцем в тылу, но призывать в боевые части «Голани» отказывалась наотрез. Тут Йонатан взглянул на Алису и увидел, что на ее лице написан живейший интерес и полностью отсутствует беспокойство в связи с поздним часом.
Отец посоветовал Мике пройти альтернативную службу, что прозвучало как читаемая с листа врачебная рекомендация. Он сказал, что в наши дни существует множество организаций альтернативной службы для парней, которые будут рады помочь. Права, которые они дают, — те же, что у выпускника боевых частей, да и вообще — кто сказал, что можно внести вклад только одним путем? У
