Поднятые до абсолюта (СИ) - Денисова Ольга

— Йока, я жду. Ты объяснишь мне наконец? С кем ты подрался на этот раз? Чьи родители придут к нам с жалобой сегодня вечером? Или мне опять пришлют уведомление от директора с очередным предупреждением о твоем отчислении из школы? Что ты молчишь? Что у тебя с руками?

— Не твое дело, — проворчал Йока и направился наверх, едва не толкнув ее плечом.

— Что значит «не мое дело»? Как ты разговариваешь! Немедленно вернись!

Он не оглянулся, перескакивая через ступеньку. А если и подрался, что теперь? Почему чьи-то родители бегут скандалить, если их драгоценного ребенка раз-другой толкнут кулаком в ребра? Йока никогда бы не стал жаловаться родителям на своих ровесников, он и сам мог с ними разобраться. Он и на Важана жаловаться не собирался, но, чтобы отомстить, без помощи родителей обойтись не мог. Йока не хотел отдавать себе отчета в том, почему вдруг почувствовал отчаянье и одиночество. Чуть ли не до слез.

Он зашел к себе в комнату и закрыл дверь на задвижку. Подрался! А если и подрался? Зачем он вообще пришел сюда? Что ему тут делать теперь? Читать книжки?

Он зашвырнул сумку в угол и хотел снять куртку — он ненавидел форму, особенно тугой воротник-стойку. Но распухшие пальцы не сгибались, не слушались, руки дрожали — теперь от возмущения и обиды; тугие петли крепко держались за пуговицы, и даже попытка их оторвать привела лишь к тому, что на пальцах снова выступила кровь. Важан — просто сволочь! Он нарочно это сделал, нарочно! Ему все позволено, он может сделать с Йокой все, что захочет, может даже убить! Потому что ему стыдно проигрывать какому-то мальчишке! Он печется о своем авторитете больше, чем о честном имени!

Злость не спасла от обиды. И боль почему-то стала нестерпимой, пульсирующей, стянувшей мышцы до локтей.

— Йока, открой немедленно, — мама постучала в дверь острым кулачком, — ты слышишь?

Он ничего не ответил.

— Йока, я в последний раз тебя прошу — немедленно открой!

Интересно, что она сделает, если он не откроет? Сломает дверь? Как же! Йока злорадно усмехнулся. Верхняя пуговица наконец расстегнулась, но пальцы болели так сильно, что он оставил эти мучительные попытки и завалился на кровать прямо в куртке. Пусть стучит! Он нарочно возьмет книгу и будет читать как ни в чем не бывало!

Йока достал книгу из-под подушки, с трудом раскрыл на том месте, где вчера ночью загнул страницу — закладку он потерял, — но не смог удержать книгу в руках, лишь заляпал страницы бурыми отпечатками пальцев.

По лестнице зацокали мамины шаги — она не стала больше стучаться, а он-то чуть было не решил открыть ей дверь…

Йока пролежал глядя в стенку с четверть часа, но все же поднялся и на цыпочках подошел к двери. Прислушался, но ничего не услышал. А потом отодвинул задвижку — потихоньку, чтобы она не щелкнула. И вернулся обратно в постель.

28 апреля 427 года от н. э.с. Вечер

Он проспал часа четыре, не меньше, потому что солнце уползло из его окна, выходившего на южную сторону, и в комнате стало сумрачно и неуютно. Его разбудили шаги возле кровати, но он не сразу открыл глаза и понял, что это не утро и вставать ему необязательно.

— Йока, мы должны очень серьезно поговорить. — Отец присел к нему на кровать и зажег солнечный камень в изголовье.

Йока давно привык к подобным серьезным разговорам, надел на лицо непроницаемое выражение и приготовился выслушать нотацию.

— Твое поведение просто недопустимо. Или ты хочешь, чтобы тебя не перевели в старшую школу? Отправили в военное училище? В закрытый лицей? Я не понимаю, чего ты добиваешься!

Следовало промолчать, но Йока фыркнул, в который раз пораженный наивностью отца, и ответил:

— Никто меня в училище не отправит, не говори ерунду. Если, конечно, ты не захочешь меня туда перевести.

— Иногда мне очень хочется это сделать, — недовольно вздохнул отец. — Сегодня мне вручили приглашение на преподавательский совет твоей школы прямо на заседании суда! И завтра эта новость появится в газетах: судья Йелен не может справиться с собственным сыном, но рвется управлять государством.

— И что? — равнодушно спросил Йока. — Ради твоей карьеры я должен стать пай-мальчиком?

— Не ради моей карьеры. Никто не предлагает тебе быть пай-мальчиком, но держаться в рамках изволь! Я, в отличие от твоих преподавателей, готов прощать тебе шалости, но то, как ведешь себя ты, далеко не шалость! Кричать в лицо учителю, профессору, пожилому и уважаемому человеку! Что ты хотел доказать? Что ты наглец и грубиян? Что ты не имеешь никакого понятия о приличиях и правилах поведения в обществе? Ты когда-нибудь слышал, чтобы я кричал на садовника или на шофера?

— Нет, на садовника или шофера ты кричать не будешь. Это недемократично, — зло усмехнулся Йока. — Зато кричать на меня можно всем и каждому. А я не вижу разницы: чем это я хуже Важана? Почему он кричит на меня, сколько ему захочется, а я, если только попробую, — наглец и грубиян?

— Потому что он твой учитель. И ты, в отличие от взрослого человека, не понимаешь слов! Неужели только побоями от тебя можно добиться послушания? Неужели ты стоишь на столь низкой ступени развития личности? Животные и те способны понимать человеческую речь, даже собаку можно воспитать лаской и добрым словом!

— Что-то профессор Важан не пробовал воспитывать меня лаской! — расхохотался Йока. Он умел непринужденно смеяться, когда ему было вовсе не смешно. Вот и отец тоже не встал на его сторону — его больше заботит, как приглашение в школу отразится на общественном мнении…

Отца этот смех, разумеется, привел в раздражение, и только. Он поднялся, кашлянул в кулак и сказал — натянуто и официально:

— Сегодня у нас дома званый ужин. Из Афрана приехал старинный друг нашей семьи, чудотвор Инда Хладан. Я надеюсь, за столом ты сумеешь вести себя прилично и мне не придется за тебя краснеть. Скоро приедет доктор Сватан и посмотрит, что с твоими руками. Сура поможет тебе переодеться…

Йока замер: чудотвор? Друг семьи? Любой мальчишка мечтает встретиться с чудотвором, а тем более — за одним столом! Он едва удержался, чтобы не начать расспрашивать отца, откуда у них в друзьях взялся чудотвор, но вовремя прикусил язык. Отец вышел за дверь, плотно закрыв ее за собой, перед этим оглянувшись: взгляд его не был ни суровым, ни осуждающим, но Йока этого не заметил — или не захотел заметить.

Мальчик был совсем не похож на судью Йелена, что, впрочем, ничего не доказывало. Конечно, между отцом и сыном всегда будет хоть какое-то сходство, даже если речь идет о приемном ребенке — сын бессознательно копирует повадки и мимику отца, его манеру держаться и говорить. Йока Йелен не удосужился взять от своего отца и этого. Судья показался Важану до тошноты справедливым и приторно честным. Левые всегда вызывали у него подобные чувства, левый же аристократ превзошел в этом самого себя: чтобы быть избранным в Верхнюю палату, не надо лезть из кожи вон, в рядах социал-демократической партии не так много аристократов. Однако Важан не мог не отметить искренности в поведении судьи: наверное, именно искренность и вызвала у него столь сильное раздражение — Ничта частенько приравнивал ее к глупости.

Мальчик был другим. Мальчик был хитер и осторожен в том, что считал важным для себя, умел просчитывать последствия своих действий, хотя и часто ошибался, — но это наживное. Мальчик ни на секунду не забывал о том, как выглядит, что отражается у него на лице, чем отзовется то или иное его слово и даже жест. Игрок. Еще несколько дней назад Важан думал, что у Йелена-младшего большое будущее, что тот далеко пойдет. Сегодня он увидел это в другом свете.