Дмитрий Ульянов - Борис Яроцкий

К этому следует добавить, что Домберг (гора, которую имел в виду Дмитрий Ильич) — это огромный старинный парк с развалинами древнего собора св. Дионисия. К началу XX века часть собора была отреставрирована, в ней помещалась университетская библиотека. Несколько поодаль — клиника.

На Мельничной улице Дмитрий Ильич снял за 15 рублей на семестр меблированную комнату. Дрова свои, можно топить когда угодно и сколько угодно. А на случай, если придется возвращаться поздно вечером, хозяйка-немка дала квартиранту ключ.

На имя ректора университета Дмитрий Ильич написал прошение: «Получив разрешение от Господина Министра Народного Просвещения поступить вновь в Университет для окончания моего образования, сим имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство принять меня в число студентов Императорского Юрьевского Университета на пятый курс медицинского факультета».

Это было 2 октября 1900 года, а 3 октября он с восторгом сообщил матери: «Здесь дело пошло хорошо, не так, как в Петербурге, — меня уже приняли в Университет, так что я теперь форменный студент, хотя бумага из Петербурга еще не получена (должно быть, в округе у попечителя застряла)… с завтрашнего дня начну слушать лекции. Формалистики здесь гораздо меньше, чем везде в других местах, но зато есть и недостаток: в университете придется платить не 50 рублей, а 78 только за первое полугодие — тут совсем особые порядки, частию еще старинные…»

Дмитрий Ильич, как и все студенты, дает подписку «не принадлежать к тайным обществам, не участвовать в недозволенной деятельности». Отдав дань формализму, он налаживает регулярную посылку информации о революционном движении в Прибалтике. Часто его зашифрованные заметки попадают в Женеву. Владимир Ильич благодарит брата за весьма своевременные и ценные сведения.

На рождественские праздники Дмитрий Ильич побывал в Москве, встретился с товарищами по подполью и по-доброму им позавидовал: они для «Искры» делали многое, у них были лучшие возможности, они держали связь с заводами и фабриками, жили в гуще пролетарской массы.

В начале 1901 года Дмитрию Ильичу предстояло отбывать воинскую повинность. Он подает декану медицинского факультета В. Курчинскому прошение ходатайствовать об отсрочке повинности до весны 1902 года. Декан с пониманием отнесся к опальному студенту. Он добился отсрочки, и это позволило Дмитрию Ильичу спокойно осваивать учебную программу, проходить практику в одной из больниц города.

О практике того времени стоит сказать подробнее. За студентом-медиком закрепляли больного прямо с санитарной коляски. Практикант сам определял диагноз, назначал курс лечения и сам же проводил это лечение до полного выздоровления своего пациента.

Первым подопечным у Дмитрия Ильича оказался тяжелобольной с подозрением на брюшной тиф. Эту болезнь он изучал, правда, по книгам, будучи еще гимназистом. Брюшной тиф унес в могилу сестру Ольгу. Сейчас перед пим был чужой человек, но практикант решил спасти его во что бы то ни стало. И спас. Первая победа в борьбе с болезнью, притом болезнью весьма серьезной, вселила в молодого врача уверенность, но и заставила учиться еще прилежнее. После практики профессора стали относиться к Ульянову как к «уважаемому коллеге». Такой высокой чести удостаивались далеко не все студенты.

У Дмитрия Ильича было мало свободного времени, тем не менее он успевал высылать корреспонденции и газеты в Женеву, писал письма матери и сестрам, в них он делился впечатлениями о прочитанных научных и литературных статьях. В эти годы Мария Ильинична серьезно увлеклась философией. В частности, ее заинтересовала одна из статей Е. И. Лозинского, реакционного публициста и философа. Она попросила брата высказать свое отношение к автору и к полемике, которую тот ведет с Фридрихом Энгельсом.

«Достал декабрьскую «Жизнь» и прочел в ней статью Лозинского, — отвечал он сестре вскоре. — По-моему, это все-таки завирание, нужно непременно людям какой-то вечный и непреходящий идеал, какой-то дух человечества, вечный прогресс, вечную и абсолютную правду и т. п.

По поводу того, что Фр. Энгельс сказал: «что все-таки вещь в себе разложима химически», автор заявляет, что, стало быть, он не понял, что такое вещь в себе. Это уже прямо ерунда! Чего же тут не понять: вещь сама в себе, т. е. не наше представление о ней, а она сама, вне, так сказать, нашего к ней отношения. Этот мир вещей в себе нам недоступен, мы не можем ни знать, ни понимать его, ибо под вещами мы понимаем лишь отражения этих «вещей в себе» в нашей голове! Значит, будучи человеком, apriori нельзя знать ничего в истинном (!) свете; наши познания условны и т. д. Ну, прекрасно, что же дальше?.. Дальше нужно решать вопрос, существуем ли мы действительно или нам это только кажется? Что такое человек как вещь в себе?.. На самом деле, нет ни Солнца, ни вращающейся вокруг него Земли, ни людей — это все нам только кажется, а то, что действительно существует, мы не знаем, никогда не будем знать и не можем знать… Приятное умозаключение! Таким путем можно забраться в такие дебри, что будешь решать вопрос, что такое веревка?.. А тем временем все будет идти своим чередом.

Поэтому мне думается, что г. Лозинский не понял Канта или превратно его понял, а свалил вину на Энгельса».

Жизнь в Юрьеве приобрела свой четкий ритм. Дмитрий Ильич вставал рано. Примерно часа полтора занимался дома, потом отправлялся в университет. И каждый раз удивлялся, как хорошо ухаживают жители за своим городом: всюду тротуары, дорожки тщательно подметены, присыпаны песком. Нет кабаков, а соответственно и пьяных. А еще удивительным было то, что город жил по местному и петербургскому времени. Эта же особенность наблюдалась и в самом университете: одни профессора занятия вели по петербургскому времени, другие — по местному. И хотя разница была всего-то в 15 минут, нэ неразбериха вносилась огромная: студенты опаздывали на лекции, профессора, как правило, затягивали лекции на полчаса, а то и больше, так что приходилось им напоминать: мол, пора заканчивать.

В Тартуском университете существовали довольно дружеские отношения между студентами и профессорско-преподавательским составом. Профессоров ценили за ум, эрудицию и самостоятельность суждений, студентов — за прилежание и увлеченность своим предметом. Некоторые студенты не скрывали своей приверженности идеям марксизма. Однако о своих взглядах Дмитрий Ильич предпочитал говорить только в узком кругу друзей.

В Юрьеве он был одним из немногих, чьи фотографии анфас и в профиль имелись в охранном отделении. Приходилось быть осторожным.

Уже 30 января 1901 года Департамент полиции предписывал юрьевской охранке установить за студентом Ульяновым негласный надзор.