Веллоэнс. Книга первая. Восхождение - Андрей Шумеляк

Марх напрягся, Авенира прошиб холодный пот. Не хотелось становиться

приятной жертвой для кровавого бога. Пусть даже и готовились к такому – если к

смерти конечно, можно быть готовым.

– Белый камень Ралисту, подарок нашего бога, изъявил свою волю. Эти люди –

его посланники. И один из них примет участие в ритуальной битве.

Раздались радостные вопли, гоготание, забились медные пиалы. Чыдах

возгласил:

– Молодой монах будет биться с Гарудом!

Из толпы вышел рослый, бритый мужик. Круглое лоснящееся лицо,

закрученные усы, каждый кулак размером с небольшой арбуз. У Нира пересохло в

горле.

Марх наклонился к юноше и с азартом прошептал:

– Это твоя первая настоящая битва! Легко завалишь этого жирного кабана, даю

ногу на отсечение. Ты – его худший кошмар.

Чыдах тем временем продолжал речь:

– По правилам ритуала воины бьются нагими. Бой идет до тех пор, пока один

не признает поражения. Проигравший идет в рабство, либо откупается.

Барабаны начали отбивать тревожный ритм. Веселая песнь сменилась

грозными восхвалениями бога степняков-кочевников. Хунн ждал. В висках

молодого волхва стучало не тише барабанов, дыхание не хотело поддаваться, колени бились друг об друга и как-то очень захотелось в отхожее. Пересилив страх

и стыд, Авенир скинул халат.

По толпе прошел одобрительный гул – парень явно тренирован, небольшие, но

точеные мышцы блестят от пота, каждая жилка напряжена. Противник оценил

вероятную угрозу и первым не нападал. Бойцы медленно ступали по кругу, свет

пламени освещал тела – будто два древних зверя готовились к последней схватке.

Не выдержав напряжения, они бросились друг на друга. Верзила схватил юношу в

каменные объятия, зажал. Раздался хруст костей, в глазах потемнело. Авенир

расслабился и выскользнул из тисков, ударил по лодыжкам, стараясь сбить с ног.

Гаруд устоял, стеганул в ответ ногой, но лишь взволновал воздух. Юноша уже был

сбоку и лупил по ребрам. Хунн схватил парня, что есть мочи, кинул в землю. В

глазах пошла радуга, песок забивал рот и глаза, боль пронзила плечо. Авенир

сплюнул кровь. Увидел, как с левого боку на него бежит грузный противник.

Перевел взгляд – Марх делал какие-то знаки руками. Мужик был уже близко.

Юноша резко повернулся и выпрямил ногу. Раздался стон – пятка попала толстяку

как раз в межножье, тот сложился пополам. Авенир поднялся, схватил крупного за

шею и запустил коленом под дых. И еще раз. И еще. Потом откинул хунна на песок

и несильно двинул в кадык ребром ладони – убивать юноша не собирался, да и

опасно это среди озверевших степняков. Толстяк захрипел и поднял руку – сдается.

Гул толпы стих. Тишину разорвал рев восхищенных голосов:

– Да Гаруда раньше… никто!

– Настоящий торб!

– Он достоин своего бога!

– Знатный кулачник вырастет!

Авенир, покачиваясь, доплелся до Марха и рухнул в свое лежбище.

Мальчишки – служки бросились омывали ушибы и ссадины, поить победителя

целебным айраном.

– Монах победил – возгласил Чыдах.

Толпа примолкла. Сотни глаз устремили свой взгляд на хана.

– По закону силы, теперь Гаруд будет рабом чужака. За тобой слово, юноша.

Парень собрался с силами и привстал. Хунн валялся на залитом кровью песке, жадно хватал губами воздух.

– Мне не нужен раб, великий каган. В твоем стане воин Гаруд пригодится

больше, чем в нашем паломничестве – да и не прокормить кочевника. Его страсть к

битвам и мирная жизнь в монастыре станет пыткой. Как выкуп, я заберу муравита, что сидит за плетней. Существо это сильное, в походе пригодиться, сможет и воду

и дерева таскать. А для вашего дела зверь уж больно вялый.

Хан перекинулся взглядом с мудрецами, усмехнулся:

– Да будет так, монах. Воистину, ты служитель своего бога Бадучены. Пусть

продолжиться празднование!

Тулай, словно тень, невесть откуда возник перед путниками, почтительно

шепнул:

– По указу хана, победители будут вознаграждены. Вас проводят в отдельные

шатры, где окажут наивысшие почести.

Скулы Марха дернулись, в голосе чувствовалась сталь:

– Если мы обрели у великого хана благоволение, то хотели бы не разлучаться.

– Воля хана неизменна. Отказ от дара оскорбит повелителя. Если желаете, в

шатры будут приведены юноши.

Тарсянин опешил, лицо посветлело и сжатые губы растянуло в едва заметной

улыбке:

– Нет, спасибо… Э-э-э, мы предпочитаем не отходить от законов Бадучены. Ну, там плодородие, разрешенный союз, э-э-э, юношей не надо. Подчиняемся воле

кагана и Хунея.

Слуга поклонился и исчез среди пировавших. Авенир придвинулся к

тарсянину:

– Чего ему надо?

– Хан оказывает милость. Будем сегодня в разных шатрах, со всеми почестями.

Ну, там – питие, еда, кальян, развлечения, девушки – сам слышал.

На лице юноши скользнула нервная улыбка:

– Так это же хорошо. А что ты так напрягся?

– Подобное дружелюбие может оказаться западней. Напоят, снасильничают и

убьют, пока дрыхнем – чтоб задаром воинов не терять. А ритуальная битва скорей

всего лишь проверка. Если ты силен, значит я – еще сильнее. Значит – Марх окинул

взглядом пиршество, – лучше нас убить быстро и без ущерба для стана. Или яд

подсыпят, или шатер подожгут. А могут и на копьях вознести. Вот тебе и дружеская

борьба между братишками.

Он откинулся на лежбище и осушил пиалу:

– Отдыхай, Нир. Это может быть наша последняя ночь. Бери от наложницы

все, что сможешь.

– Тебе хорошо, а у меня все кости переломаны, брать больно.

Юноша оставил Марха и молча потрусил в шатер. Проходя, кинул взгляд на

плетень. Муравит посапывал, три пары лап поджал под себя, глаза-бусины

подернулись полупрозрачной пленкой. «Ты уж извини, сделал, что мог» – Авениру

до боли было жалко существо. Себя тоже, а еще – страшно. Что там, после смерти?

Без роду, племени, к какому он пойдет богу? Но, может, пожалует Фортуний?

Пока следовал за проводником, руки неумело вправляли кости, внутри что-то

щелкало, юноша всхлипывал, но лечил. Если не убьют, все срастется быстро, по

правилам, ни одна кость не изогнется. Если б умел ладно знахарить, сейчас бы уже

ничего не болело. Тропка уткнулась в покрытый лисой шатер. Парень присвистнул.

Это сколько же понадобилось шкур? Богато, и впрямь как для гостя. В сердце

затеплилась надежда – может и не убьют?

Внутри тускло горели две плошки с жиром, почерневшая смола застыла на

деревянных шестах. Надушено корицей, алоем и смирною, ароматы забивают нос, глаза с непривычки слезятся. Проводник поклонился и исчез в темноте степи.

Авенир прохромал до подушек и свалился. Ребра болели, плечо опухло и горело, как слюна клеврета. Кожей ощутил волнение тягучего, аки мед, воздуха, но остался

неподвижен – что толку дергаться?

Из тени шатра появилась облаченная в алую накидку девушка.

– Отдыхай, мой господин. Я Фатира, подарок великого кагана. Любое твое

желание для меня закон.

Дыхание перехватило. С замиранием сердца парень разглядывал смуглокожую

молодицу. Высокая, ноги в кожаных сандалиях, овязывающих до колена. Пояс, увенчанный золотыми цепочками и монетками, округлая чаша живота с маленькой

ложбинкой над пупком. Небольшие, острые груди, стройные руки. Лицо

худощавое, овальный подбородок, пухленькие, поджатые губы. Пряди волос

спадали на лоб, а зеленые, глубокие как озеро глаза, то устремляли свой взор на

юношу, то стыдливо смотрели в земляной пол.

– Ты… ты очень красива, Фатира. Я еще не видел такой стройной и статной

девицы.

Наложница вспыхнула, на щеках заиграл румянец.

– Подай мне чашу с маисовым настоем. Растолки алоэ и добавь в пиалу. Нужно

наложить повязки со снадобьем на плечо и бок.

– Повинуюсь, господин. Я добавлю тагорский порошок и мумие, чтобы

приглушить боль.

Девушка приготовила мазь и натерла опухшие места.

– Через неделю о боли даже не вспомнишь.

– Откуда ты знаешь искусство целительства?

– Нас многому учат.

– Нас?

– Да. Каганат отбирает девушек из полона для заботы о раненых воинах, гостях, в качестве живого подарка князьям. Мы учимся всему – кухне, разговорам, музыке, целительству… любовному искусству.

– Но ты не похожа на хуннку, и я не встречал таких как ты в этих землях.

Фатира горделиво задрала носик:

– В ханском гареме есть девушки для гостей разных рас и культур. Меня

привели к тебе по цвету глаз. Боги соделали мир таким, что глаза выдают род, племя. Некоторые волхвы даже могут проречь о семье. Девушек своей культуры

хунны не отдают в гарем – они соблюдают чистоту рода, также как и знатные

мужчины во время набегов, и сам великий каган. А для гарема хватает «дани» с

поселений. Я – дочь Турманских земель.

– Спасибо за помощь, Фатира, уже почти не болит.