Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время - Сергей Федорович Платонов

гораздо худшим, чем поведение даже князя Ю. Н. Трубецкого, который открыто служил Вору, а потом и Сигизмунду. Все это заставляет думать, что И. С. Куракин после свержения Шуйских стал решительно клониться в сторону Сигизмунда, отошел от «седмочисленных бояр», стоявших на почве договора с Владиславом, и соединился с «русскими мятежниками», упразднившими власть семи бояр[191].

Если эти соображения соответствуют действительности, то ясно, что в современном перечне семи бояр мы имеем точный состав Семибоярщины в тот момент, когда ее власть уже кончалась, именно в конце сентября, через два месяца после свержения царя Василия, пред занятием Москвы гетманскими войсками. В начале же того двухмесячного срока, в течение которого бояре, по выражению хронографа, «наслаждались» властью, то есть летом 1610 года, в состав боярской думы входил, без сомнения, и князь В. В. Голицын. Был ли он восьмым, или же при нем не бывал в думе кто-либо из «семи» прочих, мы не знаем, но, во всяком случае, от перемены одного-двух имен в среде «седмочисленных» бояр общий характер этого правящего круга в наших глазах не изменится. Он таков, как выше мы его определили. В Семибоярщине соединились остатки олигархического круга княжат времени Шуйских (Голицыны и Воротынский с близкими к ним Мстиславским и Трубецким) и сторона Романовых (Ив. Н. Романов и князь Б. М. Лыков с близким к ним Ф. И. Шереметевым). Семибоярщина явилась как бы компромиссом между двумя слоями старого боярства, сошедшимися в одном намерении посадить на царство чуждого обоим слоям иноземца.

Современник говорит, что боярам не удалось править страной и что они должны были передать власть в руки «литовских воевод». Он не объясняет, как это произошло, но самый краткий обзор событий за конец лета и осень 1610 года удостоверит нас в том, что седмочисленные бояре не сумели или не смогли удержаться на вершине московского порядка и действительно попали в позорную зависимость от польских людей и московских «мятежников».

Уже было упомянуто, что в июле 1610 года бояре заботились о созвании в Москву выборных от городов для царского избрания и что потом они сами открыто сознавались, будто на их зов из городов в Москву «никакие люди не бывали». Попытка созвать выборных представителей от местных миров, если бы даже велась энергичнее, чем взялись за нее бояре, вряд ли могла бы привести к успеху в те тревожные дни. Южная половина государства давно не слушалась Москвы; центр его был ареной смуты, а северные города слишком далеко отстояли от столицы, чтобы поспеть в короткое время прислать в Москву выборных. Москва же не могла ждать, потому что находилась между двух огней. Вор присылал в столицу своих агентов, а гетман писал боярам о Владиславе и спешил сам от Можайска к Москве. Бояре не могли на долгое время оттянуть начало переговоров с гетманом, тем более что сами они уже предрешили не только выбор Владислава, но и самые условия этого выбора. К тому же они, очевидно, желали придать делу такой вид, как будто Москва по доброй воле сама пришла к мысли о Владиславе; этого требовало чувство национального достоинства. Вот почему дума почин в переговорах взяла на себя. По летописи выходит, что бояре первые «послаша к гетману о съезде». По словам Жолкевского, бояре, назначив время для съезда с гетманом, при первом же свидании с ним объявили ему, что имеют полномочие (potestatem statuendi) от всех «чинов» и действуют «именем всего царства». Они говорили, что Владислав избран всем государством, и сразу же предъявили гетману условия избрания, которые вслух читал ему думный дьяк Василий Телепнев[192].

Таким образом, на первый взгляд представляется бесспорным, что боярская дума обстоятельствами была приведена к некоторому самоуправству и объявила за собой такие полномочия, каких, пожалуй, и не имела. С нашей точки зрения, она не могла действовать именем государства, если не собрала в Москву выборных из городов, а она сама, уже совершив избрание королевича, признавалась, что «из городов посяместа никакие люди не бывали». Однако приложимы ли наши мерки к понятиям того времени и можно ли обвинить бояр, безо всякой оговорки, в том, что они пошли на открытую ложь, когда говорили и писали, что королевич избран не ими одними, а «всякими людьми»? Думаем, что нет. Сохранились некоторые указания на то, что бояре не были столь легкомысленны и лживы в деле такой исключительной важности, как избрание царя. Если им и не удалось собрать в столицу выборных представителей земщины, они все-таки сохранили возможность прибегнуть к старому порядку составления «совета всея земли» на начале представительства не по земскому выбору, а по правительственному избранию. Можно не сомневаться, что они так именно и поступили. В грамотах из Москвы, которыми объявлялось избрание королевича, находим заявление, что бояре, князь Мстиславский «с товарищи», действовали «всем Московским государством, советовав со святейшим с Ермогеном патриархом всея Русии, с митрополиты и с архиепископы и со всем освященным собором, с бояры и с окольничими и с дворяны и с дьяки думными, и с стольники и с стряпчими и с дьяки, и с дворяны и с детьми боярскими, и с гостьми и с торговыми людьми, и с стрельцы и с казаки, и со всякими служивыми и с жилецкими людьми всего Московского государства». Такой перечень московских чинов, обычно призываемых на Земские соборы, приводится не в одной, а во многих грамотах Семибоярщины; некоторые же грамоты составлялись прямо от лица этих чинов, в числе которых были называемы не один раз и «дворяне из городов». Можно даже утверждать на основании одной частной разрядной записи, что эти городские дворяне были из тех, «которые служат по выбору», то есть принадлежа к городскому списку, служили, однако, не со своим «городом», а с московскими дворянами в самой Москве. Так обнаруживается возможность существования в Москве совета всех чинов, своего рода Земского собора, которому седмочисленные бояре предъявили дело о царском избрании и об условиях принятия королевича на московский престол. Но эта возможность станет для нас действительностью, если мы вдумаемся в состав посольства, отправленного в сентябре 1610 года из Москвы к Сигизмунду под Смоленск по делу об избрании Владислава. Известен список лиц, вошедших в свиту главных послов. Собственно послами были от освященного собора митрополит Филарет и от думы по человеку из каждого думного чина, – боярин князь В. В. Голицын, окольничий князь Д. И. Мезецкий, думный дворянин В. Б. Сукин и думный дьяк Томило Луговский. Это были послы от высшего московского правительства. С состоявшим при них дьяком Сыдавным Васильевым они представляли уполномоченную для переговоров коллегию, на имя которой были составлены