Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время - Сергей Федорович Платонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Летопись сохранила нам любопытный рассказ о том, какую встречу приготовил Гермоген этим «воровским» боярам и дьякам. Когда королевские агенты явились в самую Москву и всем кружком пришли в Успенский собор, прося патриаршего благословения, патриарх сказал им слово. Он готов был благословить их, если они «пришли правдой, а не лестию» и не мыслят на православную веру; в противном случае он грозил им проклятием. М. Г. Салтыков спешил «с лестию и со слезами» убедить Гермогена, что Владислав «будет прямой истинный государь», и тогда патриарх смягчился и благословил пришедших, однако не всех. Исключение составил Михалко Молчанов, хорошо всем известный «изменник». Гермоген закричал на него и велел «его из церкви выбить вон безчестне». Так с первых шагов своих в Москве дельцы тушинского кружка были встречены с явным недоверием. А их исключительное положение при польско-литовском военачальнике боярине Гонсевском и влияние на ход дел в столице очень скоро возбудили против них не только московское боярство, но даже и самого Михаила Глебовича Салтыкова. Сохранились интересные письма того времени, посвященные как раз больному вопросу о взаимных отношениях лиц, столкнувшихся в Москве из-за власти. Федор Андронов, только что приехав под Москву в августе 1610 года, уже доносил Льву Сапеге, что необходимо изменить состав московской администрации: «В приказы б потреба инших приказных людей посажать, – писал он, – которые бы его королевскому величеству прямили, а не Шуйского похлебцы». На этот предмет он просил дать «полную об всяких делех науку», то есть инструкцию, Гонсевскому, который в то время должен был выехать от короля в Москву. Указывая на необходимость захватить в королевские руки тех московских деятелей, «которые туто были при Шуйском и болши броили (т. е. делали зло), нежели сам Шуйский», Андронов докладывал вместе с тем, что надо остановить самоуправство и другой стороны, именно слуг Сигизмунда. Он доносил, что Салтыков (Иван Михайлович, бывший тогда при Жолкевском) «дает листы на поместья» так же самоуправно, как дает их гетман и как «в столице дают поместья». Старшему Салтыкову, Михаилу Глебовичу, пришлось оправдываться против такого рода обвинений и доносов. Он, в свою очередь, жаловался Сапеге на Гонсевского и его «веременников», вроде Андронова, и писал, что в Москве дела идут неправильным ходом. Московских людей эти «изменники» притесняют и озлобляют и «гонят от короля», а Гонсевский «их слушает и потакает», «переимает всякие дела по их приговору на себя, не россудя московского обычая»; договор 17 августа не соблюдается, «все стало переменно, а не постоятельно». «Со Мстиславского с товарыщи и с нас дела посняты, – говорил далее Салтыков, – и на таком (как мужик Андронов) правительство и вера положена». Эти замечания подтверждаются с другой стороны. По воспоминаниям московских бояр, избранный на царство королевич еще в Москве не бывал, а у них у всех честь отнял; прислал в Москву с Гонсевским Московского государства изменников, самых худых людей: торговых мужиков, молодых детишек боярских, а подавал им окольничество, казначейство, думное дьячество. «Уж и не было в худых никого, – говорили впоследствии бояре панам, – кто бы от государя вашего думным не звался!» О поведении Гонсевского в Москве в 1610–1611 годах бояре говорили ему самому в лицо: «К боярам (в думу) ты ходил, челобитные приносил; только, пришедши, сядешь, а возле себя посадишь своих советников, Михайлу Салтыкова, князя Василья Масальского, Федьку Андронова, Ивана Грамотина с товарищи, а нам и не слыхать, что ты с своими советниками говоришь и переговариваешь; и что велишь по которой челобитной сделать, так и сделают, а подписывают челобитные твои же советники дьяки Иван Грамотин, Евдоким Витовтов, Иван Чичерин да из торговых мужиков Степанка Соловецкой; а старых дьяков всех ты отогнал прочь»[199].
Таковы отзывы современников о том порядке или, вернее, беспорядке в отношениях московских властей, какой создался после признания Владислава. Отзывы эти очень близки к истине. Можно точно установить, что боярское правительство в Москве очень скоро после договора с Жолкевским 17 августа было отстранено от дел и заменено новыми людьми. Уже в августе под Москвой и в самой Москве оказались думный дьяк Иван Грамотен с званием печатника или, как он сам себя величал, «печатника великие монархии Московские»; князь Василий Михайлович Масальский, которому был дан лист «на дворчество»; Федор Андронов, которому дана была должность казначея; отец и сын Салтыковы, оба бояре. За ними последовал десяток других думцев и дьяков, которые понемногу определялись к делам, пока наконец общим распоряжением короля 10 (20) января 1611 года они все были распределены по московским приказам согласно ранее составленному списку «урядов». Это распоряжение было последним ударом старому административному строю, в котором высшие места принадлежали «похлебцам» и «ушникам» Шуйского; теперь вместо них везде сели агенты короля. В то же время, как шли перемены в администрации, менялись отношения и в думе. Гонсевский перестал стесняться в отношении бояр с той поры, как возникло
