Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время - Сергей Федорович Платонов

I

Шестой момент Смуты – установление королевской диктатуры. Решение народного совещания 17 июля 1610 года. Группировка лиц во временном московском правительстве. Состав правительства: «седмочисленные» бояре – земские представители. Порядок избрания Владислава и договор 17 августа 1610 года

Было показано, что при низложении царя Василия 17 июля 1610 года московским вечем за Арбатскими воротами руководили люди двух кругов. С одной стороны, действовали против Шуйских Ляпуновы, имея за собой князя В. Голицына, с другой – действовал Ив. Н. Салтыков, имея за собой, как «начального человека», тушинского патриарха Филарета. Обращаясь, по естественному ходу мысли, к вопросу о том, кому следует передать отнятую у Шуйских власть, З. Ляпунов со своими рязанцами стали «в голос говорити, чтоб князя Василия Голицына на господарстве поставити». У Салтыкова же и прочих связанных с Тушином русских людей, до Филарета включительно, был иной взгляд на дело. Он ясно был выражен в известной нам тушинской «конфедерации» – договоре, которым взаимно обязались русские тушинцы после побега Вора из Тушина, в январе 1610 года. Они условились жить в мире, держаться заодин, не приставать к Шуйскому, «равно и бояр его и племянника и из иных бояр московских никого на государство не хотеть». Оставаясь верными этому принципиальному решению, Салтыков и вся его сторона не могли допустить воцарения Голицына. Они уже избрали в Тушине Владислава, иноземного королевича, и теперь должны были противопоставить его имя имени Голицына. То же самое народное сборище, которое свергло Шуйских, было вовлечено и в суждение о том, кому наследовать престол царя Василия. Оно слушало крики рязанцев в пользу князя Василия Васильевича; оно знало, разумеется, об избрании Владислава тушинскими боярами. Но оно не приняло сразу ни того ни другого имени, а остановилось на том, что усвоило принцип тушинской конфедерации: «никого из Московского господарства на господарство не избирати».

Это среднее решение было принято народным вечем, как кажется, не вполне сознательно и единодушно. Одно современное известие говорит, что крестным целованием утвердились на том, чтобы не выбирать своего, именно «лучшие люди» – бояре и придворные дворяне. По другому известию, патриарх с московским духовенством и московская толпа и после решения 17 июля продолжали думать о «своем» государе из московских родов, голицынского или романовского. Соображая все эти данные, можно догадаться, в чьи руки попало руководство делами в то время, когда ни Голицын, ни тушинская сторона не могли возобладать друг над другом на московском вече. Их разлад выдвинул вперед третью группу лиц, принадлежавших к высшему боярскому кругу, во главе которых были князья Ф. И. Мстиславский и И. С. Куракин. Именно эта группа бояр скорее всех прочих московских деятелей могла настоять на том осторожном решении, чтобы принять принцип тушинской конфедерации, не принимая пока тушинского договора с Владиславом 4 февраля[187].

Настроение этого боярского круга можно определить только наугад, однако же без большого риска впасть в грубую ошибку. Надобно помнить, что Куракин и Мстиславский входили в состав олигархического правительства, с которым Шуйские думали произвести в государстве княжеский, реакционный переворот. Они были ближайшими свидетелями постоянных неудач Шуйского и тех вопиющих злоупотреблений властью, перед которыми не останавливался царь Василий, обещавший стране справедливость и законность. Лучше других могли они понять, как слабо и неустойчиво было господство боярина, не имевшего в стране иной опоры, кроме родословных притязаний; как мало могло оно обеспечить порядок и охранить интересы населения; как мало, наконец, представляло оно гарантий для сохранения единства и согласия в самом правительстве. Чувство глубокого разочарования должны были вынести эти княжата из допущенного ими опыта боярского государствования. Естественно, что они не желали его повторения и не допустили провозглашения царем князя Голицына. Они должны были признать справедливой и правильной высказанную в Тушине мысль о том, чтобы не избирать на царство никого из бояр; эта мысль была им тем ближе, что сами они не искали царства – Мстиславский по внутреннему убеждению, а Куракин потому, что не принадлежал к старшим ветвям своего рода. Более того, московские княжата, получив от Сигизмунда в его редакции статьи договора 4 февраля, не только знали об избрании Владислава, но и имели время обсудить эти статьи, оценить как условия предположенной унии с Речью Посполитой, так и основания того правительственного порядка, какой желали создать для Москвы тушинские политики. Кандидатура Владислава, речи о которой шли между московскими боярами уже в 1605 году, не пугала княжат, и они охотно склонялись в ее сторону; по словам Жолкевского, князь Мстиславский был даже весьма расположен к Владиславу. Но статьи февральского договора не могли нравиться московским княжатам. Мы видели, что, при общем национально-охранительном характере, эти статьи носили на себе отпечаток определенной политической тенденции против московской княжеской знати и в пользу новой аристократии дворца и приказа. Февральский договор вовсе не помнил о «московских княженецких родах», но очень заботился о людях «меншаго стана». Уже потому княжата не могли принять договора без дополнений и оговорок. А кроме того, несовместно было с высоким положением московских думных людей, представлявших собой правительство всей страны, принять документ, составленный «воровским» боярством в королевском стане. Избрание Владислава Москвой должно было совершиться вне всякой зависимости от тушинских соглашений и на условиях, редактированных самим московским правительством. Вот почему на сборище за Арбатскими воротами князья-бояре, не допустив до власти Голицына, не провозгласили сразу и Владислава. Они лишь подготовили избрание королевича тем, что настояли на решении избрать государя из иноземных родов. Одна интересная подробность указывает на то, что такое решение было проведено очень видными и влиятельными людьми: сам князь В. В. Голицын, который не прочь был взять царство себе, был вынужден «укрепиться крестным целованием» с прочими «лучшими» людьми на том, чтобы не выбирать на царство своих московских людей[188].

Такова была группировка лиц в московских руководящих кругах во время низвержения Шуйских. Познакомясь с ней, не повторим, вслед за С. М. Соловьевым, его мысли, что «тотчас по свержении Шуйского самой сильной стороной в Москве была та, которая не хотела иметь государем ни польского королевича, ни Лжедимитрия, следовательно, хотела избрать кого-нибудь из своих знатных людей». Напротив, сильнейшей была та сторона, которая желала королевича при условии заключения с ним нового договора. Люди этой стороны и стали во главе временного московского правительства, именуя себя обыкновенно общей формулой «бояре князь Ф. И. Мстиславской с товарищи». Можно думать, что они немедля занялись обсуждением тех оснований, на каких могло бы произойти признание Москвой Владислава; по крайней