ГНИЛЬ - Константин Соловьёв

Пятнадцать человек — значит, подняли два отряда. Много. Очень много. Столько поднимают для зачистки глубокого опасного «гнезда», но не для поимки одной «двойки». Пятнадцать к одному. Без учета Кулаков, которых не меньше десятка. Но в некоторых случаях, видимо, такой расклад вполне объясним. Мунну виднее. При мысли о Мунне, сидящем сейчас в своей крошечной коморке, потирающем маленькие старческие ладони, ждущем отчета о проведенной операции, Маан задохнулся от ненависти и сам не заметил, как прутья разошлись в стороны. Зазор получился невелик, парой месяцев раньше он ни за что бы не пролез в эту щель. Но за это время многое изменилось, и не только его тело. Маан повел плечами, отходя на шаг. Он был готов.

Сделать несколько глубоких вдохов, сосредоточиться. И броситься вперед. Он чувствовал близкое присутствие помеченных печатью Гнили, но зыбкой, слабой, колеблющейся. «Нули». Инспекторы. Псы Мунна. Маан ощутил присутствие двоих неподалеку от пустыря. Он не привык к новому ощущению и не ориентировался в расстоянии. Они могли быть под окнами или в двадцати метрах от них. Двое грамотных сильных ребят из Контроля. Быть может, из его, Маана, отдела. Двое славных ребят, которые с удовольствием разрядят в него свои пистолеты. С чувством выполненного долга. С ненавистью к отвратительному порождению Гнили. И потом будут рассказывать об этом другим славным ребятам за бокалом джина в «Атриуме». Они все славные ребята, но если кто-нибудь из них преградит ему дорогу… Маан крепче сжал свой бесполезный «ключ».

Он не успел сделать и двух вдохов. Из прихожей раздался негромкий треск, точно кто-то наступил ногой на старую прогнившую половицу. Но в этом звуке звучала какая-то недосказанность, звук не был полон, и Маан, разворачиваясь к окну, вдруг понял, что сейчас услышит.

Но он не услышал ничего. Потому что спустя крошечный отрезок времени, которого ему сердцу не хватило бы даже для одного удара, в гостиной что-то скользнуло — белесое, почти невидимое, тонкое, как разряд крошечной белой молнии, плывущее над полом, прерывистое. Точно кто-то начертал тончайший, стелющийся над полом пунктир. Но еще прежде, чем он коснулся стены, мир вдруг дрогнул, сжался упругим комом, завибрировал, прыгнул в сторону, покачнулся, просел. Воздух отчего-то стал невообразимо прозрачен, звонок, но окружающие предметы — покосившаяся дверь, письменный стол Бесс, оконный проем — вдруг причудливо выгнулись, поплыли, точно в искривленных зеркалах, стали переплетаться друг с другом. Маан оказался в центре искаженного мира, знакомая комната обернулась лабиринтом, в котором постоянно что-то плыло, менялось, скользило. Маана удивило, что все это происходило совершенно бесшумно. Он видел, как медленно, как в замедленной съемке по теле, осыпается, распухая на глазах, облако штукатурки в том месте, где белесая линия коснулась стены гостиной, но не слышал ни малейшего звука, лишь ощущал удары своего сердца, медленные и низкие.

«Оглушило», — понял он и стал протискиваться в окно.

Он никогда прежде не ощущал, как воздействует «римская свеча» на находящегося в замкнутом помещении человека. Но догадывался, что Кулаки решат применить тяжелую артиллерию.

Продираясь через решетку, он изо всех сил зажмурился, и не зря — в комнате что-то полыхнуло, запахло горелым пластиком и чем-то еще, на сетчатке отпечаталась ослепительно-яркая клякса. Если бы он не успел отвернуться, сейчас бы валялся на полу, скорчившись от нестерпимой боли в выжженных глазах. Но и без того его тело слушалось неохотно, шаталось, как у пьяного, дрожало, едва держалось на ногах. Обычный человек при воздействии звуковой волны подобной мощности чаще всего лишается чувств на месте. Некоторым разрывает барабанные перепонки. Тело Маана оказалось крепче обычного человеческого, но Маан не собирался задерживаться здесь достаточно долго чтобы проверить это наверняка. Он знал, что сейчас через развороченный дверной проем протискиваются люди с оружием в руках, кажущиеся неуклюжими в тесном коридоре, целеустремленные, стучащие тяжелыми подошвами по полу. Они рассыпаются по дому, прикрывая друг друга, выносят прикладами тонкие внутренние двери, обмениваются лаконичными и четкими командами.

«Чисто» — говорит где-то сейчас Геалах. И эфир, этот маленький невидимый мирок, существующий лишь в шлемофонах и наушниках, сейчас гудит как потревоженный улей, полнится голосами знакомых ему и незнакомых людей.

«Понял. Вторая группа — контроль».

«Двигаюсь».

«Чисто. Прием».

«Продолжаем».

«Наружное наблюдение — порядок».

«Комната два — чисто».

В какой-то момент Маану показалось, что он не протиснется в проем. Его тело застряло между прутьями, зацепившись каменно-твердыми струпьями на боку, так, что захрустели остатки рамы. Маан выдохнул и потянулся вперед, понимая, что первая его попытка станет и последней. Он рванулся сквозь сталь, забыв про то, что способен чувствовать боль, что в мире вообще есть боль. Будь его покров не так крепок, он бы, наверно, разорвал себя на части. Хрупкая плоть не смогла бы сопротивляться этой силе, лопнула бы, как перегнившая ткань. Но его новое тело было куда крепче. Он услышал скрежет чего-то твердого по металлу и почувствовал, как сопротивление медленно исчезает. Слишком медленно. Он еще не мог ничего слышать, но ощущал вибрацию сродни небольшому землетрясению — это люди, пришедшие за ним, бежали по гостиной, расшвыривая в стороны то, что когда-то было мебелью. Жалко Кло. Она любила эту мебель, и любила этот дом, который уже наполовину уничтожен. Но у Кло сейчас должны быть другие проблемы.

Они успели раньше, чем он ожидал. В комнату ворвались сразу трое. Двое Кулаков впереди — Маан даже не успел рассмотреть их обычно безразличные глаза в прорезях масок — сосредоточенные, невероятно гибкие фигуры, двигающиеся с пленительной и гибельной грацией. Точно и не люди, а хитрые механизмы, разворачивающиеся в боевое положение, упруго, быстро, контролируя каждый квадратный миллиметр окружающей поверхности. За ними Маан разглядел знакомый костюм и ежик светло-русых вихрастых волос. Лалин. С пистолетом в руке, бледный от напряжения, до такой степени, что лицо выглядело заострившимся, хрупким, он ничуть не походил на вчерашнего мальчишку.

— Контроль! — рявкнул он, опережая Кулаков, которые наводили на Маана свои уродливые черные автоматы, — Стоять!

Маан даже не понял, как ему удалось выскочить. Кажется, он бессознательно вложил в последний рывок все свои силы, и прутья все-таки не выдержали. В первое мгновенье он даже не понял, что у него получилось. Просто небо кувыркнулось перед глазами, скакнуло куда-то вверх в облаке мелкого сора, и несколько раз перекатилось. Тупая боль в животе — наверно, ударился при падении. Как кулаком поддых. Он лежал на земле, чувствовал ее отталкивающий и в то же время невыразимо приятный сырой запах, и пытался восстановить выбитое из груди дыхание. Стена собственного дома, уходившая вверх, казалась высоченной башней, поднимающейся до самого купола. Где-то там, в высоте, горели осветительные сферы, безжалостные и ослепляющие.