Берег Живых. Буря на горизонте - Анна Александровна Сешт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дипломат тихо рассмеялся.
– Для простого провинциального жреца, которым ты пытаешься казаться, ты чрезвычайно образован и слишком хорошо разбираешься в тайном устройстве мира. И я узнаю́ эту философию, да… узнаю́ даже слишком хорошо. Но ты ведь знаешь, почему был официально запрещён культ, эту философию проповедовавший? – во взгляде старшего царевича не осталось и толики весёлости, хотя ещё пару мгновений назад казалось, что он искренне наслаждается разговором о высоких материях. – Они потеряли контроль. Стали опасны и для себя, и для других. Первородный Огонь не знает других Владык, кроме Того, Кто воплощает его. Никому более не под силу укротить это пламя, носить его в себе. Жрецы оказались неспособны подчинить Силу даже внутри себя, в своём сердце и своём разуме. Они впадали в безумие, сеяли смуту. А в ходе последнего тёмного периода нашей истории… они и вовсе поддержали врагов Империи.
На это Перкау нечего было сказать. Несколько веков назад Таур-Дуат действительно переживала нелёгкие времена. Власть Императоров ослабела, и народ больше полагался на управителей сепатов, чем на династию Эмхет. Тогда же случилось несколько войн. Народ рэмеи не любил вспоминать периоды, когда проигрывал – неважно, врагу или обстоятельствам, – и в памяти большинства сведения о произошедшем были довольно скудными. Перкау не был исключением. Для жреца из провинции он имел весьма неплохое образование, но куда ему было до вельмож, тем более – до членов семьи Императора?
– Разумеется, знания культа не были похоронены навсегда. И кому-то совсем недавно было угодно открыть их… Как причудливо сплетается узор истории, – дипломат покачал головой.
Перкау опустил взгляд. Они подобрались слишком близко к опасной границе. Дальше ступать следовало чрезвычайно осторожно.
– Что ж, как ни приятно мне поговорить со жрецом удивительных и редких талантов, моё время не принадлежит мне, – проговорил дипломат и повернулся к Минкерру. – Я навещу вас завтра. Всё это чрезвычайно… любопытно.
Агатовые глаза Первого из бальзамировщиков распахнулись, и взгляд устремился на Перкау… сквозь него.
– Мы будем ждать, господин, – прошелестел Верховный Жрец.
Перкау надеялся, что Минкерру оставит его для разговора, объяснит хоть что-то, но вернувшиеся стражи увели его. Ему оставалось только ждать, терзаясь мыслями, не сообщил ли он ничего лишнего, и обдумывая, как повести разговор в следующий раз. Хотя… бальзамировщик, разумеется, понимал, что ведёт разговор совсем не он, а высокопоставленный собеседник, искушённый в политике и искусстве речей.
На следующий день стражи провели Перкау в тот же зал и удалились сразу же, да и Минкерру на этот раз был один. Очевидно, Великий Управитель заранее изъявил желание, чтобы разговор проходил при как можно меньшем числе участников, и дополнительные разъяснения не требовались.
Их разговор начался издалека – о жреческих культах, о традициях культа Ануи, и лишь потом вернулся к Сатеху. Перкау, как ни напрягал своё внутреннее чутьё, не чувствовал себя в ловушке, так искусно вились нити беседы, но притом не мог избавиться от ощущения, что его направляют, мягко подводят к тем поворотам дискуссии, которые гость оценивал как необходимые.
– А всё же, отчего ты не прошёл дальше по пути Силы, которая даруется немногим? Не погрузился глубже в знания столь… закрытые, – Великий Управитель не сказал «запретные», но слово это угадывалось отчётливо. – Не думаю, что причиной был страх. Ты прошёл посвящение, выжил и сохранил разум. Безумие едва ли коснётся тебя, раз уж не охватило ещё тогда – здесь железная дисциплина бальзамировщика служит тебе прекрасным подспорьем.
– Мне… сложно объяснить, господин, – Перкау старался говорить прямо, но под испытующим взглядом старшего царевича чувствовал себя нагим, лишённым какой бы то ни было защиты. – Да простишь ты мне это сравнение, господин, ибо я, разумеется, недостоин встать рядом с тобой даже на словах, в одном изречении… Но, возможно, как посвящённый жрец Ваэссира ты поймёшь меня. Таково было то, что мы называем жреческим призванием – я возжелал вернуться. Посвящение расширило мои горизонты, раскрыло пределы моей Силы, о которых я и не ведал. Вверенный мне храм стоит на границе с пустыней, и я не опасаюсь её тайн. Но во мне несравнимо больше от бальзамировщика, чем от колдуна. И от воина во мне не больше, чем заложено в моей рэмейской природе.
– Ты говоришь, что посвящение многое дало тебе.
– Безусловно, господин мой. Владыка Каэмит расширяет пределы восприятия, возносит над прежними горизонтами, хоть опыт познания и… болезнен. Но жрецам ли бояться Знания? Мне сложно представить мир, в котором и вовсе не будет места проявлению этих энергий. Я бы сказал, что соприкосновение с этими тайнами необходимо каждому в той или иной степени.
Дипломат окинул его долгим взглядом и неспешно кивнул.
– Я услышал тебя. Что ж, к добру или к худу вернулось в народ это знание, покажет история. Но дело в том, что история имеет свойство повторяться. И потому я не склонен ожидать блага от тех, от кого отказался один из моих предков, – по причинам более чем весомым и разумным.
Обвинение не было высказано открыто, но Перкау и без того понимал, что Боги неспроста предупреждали его, неспроста велели всё это время скрывать Хэфера. Оправдываться бальзамировщику было не в чем – ни за преступления, совершённые последователями культа Сатеха, ни за смутные
