Несущая смерть - Джей Кристофф

– Я больше никому не приказываю, – ответил Хиро. – Каждому воину у меня за спиной предоставлен выбор. И каждый выбрал борьбу. Как и я. Ради будущего страны.

– Вчера тебя совершенно не заботило будущее.

Хиро выдали глаза: быстрый взгляд на живот Юкико, затем снова на лицо.

– Вчера я не был в этом заинтересован. – Хиро пошел по мосту, пока не оказался лицом к лицу с Юкико и Буруу.

Затем юноша вытащил цепную катану, с явным трудом снял левую руку с перевязи, порезал ладонь и протянул ее Юкико. Кровь струйкой брызнула на камень, разбившись на крошечные дымящиеся капельки.

Она моргнула. Вгляделась в Хиро.

И заговорила.

– Между нами ничего не изменилось. Ты должен это понимать.

– Согласен. Но я хочу, чтобы они росли в мире, который помогаю создавать и я. Даже если они никогда не услышат моего имени, я буду знать, что отдал все, пытаясь обеспечить им восход солнца завтра. Вот за что стоит бороться.

Юкико простояла неподвижно целую вечность. Вокруг нее завывал ветер. Улетая вдаль на мили, оставляя позади целые жизни.

И наконец Юкико вытащила клинок, который ей дал отец, раскрыла ладонь и взяла руку Хиро в свою.

– За это стоит бороться, – ответила она.

Хиро опустил взгляд на кровь, пролившуюся между ними.

Затем посмотрел Юкико прямо в глаза.

– До конца.

Что будет, то будет.

Чему быть, того не миновать. Кин стоял в вестибюле, прислушиваясь к отдаленному шуму двигателей и шипению плавильных печей, в голове сквозь туман пробивалась только эта единственная мысль. Здание капитула, казалось, потеряло сознание, но не полностью, а наполовину. Оно было наполнено эхом отдаленных звуков жизни, слишком разреженных, чтобы имитировать шумную, гудящую атмосферу дома, в котором вырос Кин. Накануне вечером повстанцы перезапустили уцелевшие машины, и команда, обслуживающая каркас Землекрушителя, согласно указаниям Синдзи, соединяла воедино компоненты по наспех начерченным планам внутренностей-деталей, раскиданных повсюду.

В помещение вошел Синдзи, новый атмоскафандр юноши поблескивал в тусклом свете.

– Нервничаешь? – спросил он, наблюдая, как Кин расхаживает взад-вперед, сжимая и разжимая кулаки.

Кин пожал плечами, ничего не сказав. Ожоги до сих пор отдавались в теле удушливой болью, а скафандр казался тяжелее, чем все, что он когда-либо носил в жизни. Голову словно набили черным бархатом, заглушавшим почти все мысли, отдаваясь на языке горьким привкусом увядших цветов.

– Ты в порядке? – спросил Синдзи. – Или новая кожа тебе не подошла? Можем поискать…

– Не надо, эта прекрасно сидит. – Его голос отдавался эхом, будто доносился издалека.

Кин посмотрел на серебристо-серые завитки на перчатках и наплечниках, и в позвоночник мягко проникли холодные пальцы дежавю.

– Но мне бы хотелось, чтобы ты нашел что-нибудь менее показушное.

– Это скафандр кёдая. Большинство собравшихся – обычные сятеи. Ты был Пятым Бутоном, сыном уважаемого рода. После смерти Первого Бутона они будут обращаться к лидерам среди старших братьев.

– Брата ли они во мне увидят? Или предателя, который низложил Землекрушителя?

– Ты отключил их от мехабаков, Кин. И освободил от кошмарной песни. Если они будут сомневаться, то уже ничто не поможет.

Кин прикусил губу, испытывая страстное желание протереть глаза. На языке вертелся вопрос: неуместный, даже опасный. Хотя он продирался через огонь и кровь вместе с Синдзи, он до сих пор не был уверен, стоит ли ему кое-что озвучивать…

– Что ты видел, Синдзи? В ночь Пробуждения?

Юноша наклонил голову, медленно и размеренно дыша. Прошла минута, и промежутки между вдохами были заполнены воспоминаниями, каждый раз преследующими его.

– Да какую-то неразбериху, – пожал он плечами. – Ребенка из железа, который извивался, лежа на спине. Раздавался белый шум. Мимо проносились зеленые поля. Ничего такого, в чем можно найти хоть какой-то смысл. Инквизитор, который инструктировал меня, казался довольным, но я разочаровался. Самые благословенные гильдийцы, когда просыпались, видели то, что будет, ясно как божий день. Переживали величайший момент жизни снова и снова. И пока у меня не открылись глаза и я не понял, насколько Гильдия лицемерна, все было действительно круто.

– Это не так.

– А почему ты спросил, Кин-сан? И что было в тебя?

– Этот самый момент. И место. Я видел, что находится в конце… коридора. Я уверен.

– То есть наступает… твое то, что будет?

Кин кивнул.

– Мне ничего такого не хочется, – признался он. – И никогда не хотелось. Но тем не менее я здесь, на краю пропасти и не имею ни малейшего понятия, что говорить.

– Может, тебе надо попробовать сказать правду. Черт возьми, уверен, всем понравится.

– И зачем им слушать?

– А что они делают в твоих снах? Слушают?

Кин ничего не ответил, уставившись на черные узоры, мелькающие за закрытыми веками.

Синдзи похлопал собрата по руке.

– Давай. Они ждут. Если сейчас грядет твое то, что будет, от него уже никуда не деться. Лучше взгляни ему в глаза, когда оно придет за тобой, а потом пни по яйцам.

Кин прерывисто вздохнул и склонил голову, чувствуя тошноту в животе. Юноши протопали по коридору из пористого желтого камня, и песня машин эхом вибрировала в костях Кина. По телу катился пот, заставляя болью вспыхивать места ожогов, и когда он ступил на платформу, кожа показалась ему неимоверно тяжелой.

Искры и огонь, горькие стоны железа и яркие вспышки латуни. Они собрались внизу, целый океан кожи атмоскафандров: каждый гильдиец, служивший на Землекрушителе или флоте Тора, каждый мятежник, выживший после восстания в Йаме. Их оказалось больше сотни – мастеров-политехников, лже-особей и лотосменов. И все они смотрели на Кина безликими лицами, и глаза горели в темноте, как погребальные свечи.

На платформе находилась Мисаки, паучьи конечности покачивались, как перья на ветру. Она кивнула юношам и спустилась вместе с Синдзи на нижний уровень машинного отделения, оставив Кина одного под этими сверкающими, кроваво-красными взглядами.

Воздух потрескивал от ожидания, страха, гнева, вызывая привкус аккумуляторной кислоты на кончике языка. Содержимое желудка подступало к гортани.

Кин изо всех сил старался, чтобы голос не дрожал:

– Братья и сестры Гильдии Лотоса. Брат Синдзи попросил, чтобы сегодня вечером я сказал вам правду. Но я подумал и решил, что нам нужно поговорить о лжи. С ложью мы рождались, лгать нас учили с первых дней нашей жизни. Вранье мы проглатывали, извергали и постоянно увековечивали. Прикрыв глаза красным стеклом, защитившись от мучений атмоскафандрами из латуни с заводными механизмами, мы были слепы к страданиям других. Мы без устали повторяли ложь о том, что кожа крепка, а плоть слаба. – Кин потянул за металлические доспехи, в которые был заключен, и кончики пальцев зазвенели о латунь. – Я призываю вас