Мария Федоровна - Юлия Кудрина

Прямо у моей кровати он поставил часового и сказал, что я должна встать. Когда я начала протестовать, что не могу это сделать в их присутствии, он вызвал отвратительную караульную, которая встала у моей постели. Я была вне себя от гнева и возмущения. Я даже не могла выйти в туалет. У меня было немного времени, чтобы набросить на себя домашний халат и затем за ширмой — легкую одежду и красивый пеньюар.

Офицер вернулся, но уже с часовым, двумя рабочими и 10–12 матросами, которые заполнили всю мою спальню. Он сел за мой письменный стол и стал брать все: мои письма, записки, трогать каждый лист бумаги, лишь бы найти компрометирующие меня документы. Даже мое датское Евангелие, на котором рукою моей любимой мамы было написано несколько слов, — все было брошено в большой мешок и унесено. Я страшно ругалась, но ничего не помогло.

Так я сидела, замерзшая, в течение трех часов, после чего они направились в мою гостиную, чтобы и там произвести обыск. Матросы ходили по комнате в головных уборах и смотрели на меня; противные, дрянные люди с нахальными, бесстыжими лицами. Нельзя было поверить, что это были те, которыми мы прежде так гордились. Никто не может представить себе, что я чувствовала от гнева и негодования! Такой стыд и позор! Никогда в жизни я не забуду этого и боюсь, что никогда не смогу простить это их ужасное поведение и беспардонное обращение. Все мы были арестованы, каждый в своей комнате, до 12 часов, после чего, наконец, получили первое кофе, но не получили разрешения покинуть дом. Ужасно!

Я думала о А. М. (великий князь Александр Михайлович. — Ю. К.), который был разбужен таким же образом, и у него тоже все было перерыто и разбросано по полу. Я никогда в своей жизни не видела ничего подобного. Все это было для меня шоком. Я чувствовала себя убийственно плохо и совершенно не могла после этого спать. Невозможно было поверить, чтобы наш собственный народ обращался с нами так же, как немцы обращались с русскими в Германии в начале войны…»

По свидетельству лейб-казака Тимофея Ксенофонтовича Ящика, женщина, состоявшая в команде, была так активна и изобретательна, что перевернула в доме содержимое шкафов и чемоданов и советовала солдатам вспарывать подушки и одеяла, чтобы посмотреть, не скрыто ли что-нибудь внутри.

Обыск был произведен также у Александра Михайловича. У него потребовали ключ от его бюро и оружие. При обыске матросы обнаружили лишь два десятка старых ружей винчестер с яхты, принадлежащей великому князю, о существовании которых, по свидетельству Феликса Юсупова, совершенно забыли. «После полудня офицер, командовавший экспедицией, человек крайне нахальный и неприятный, — вспоминал Феликс Юсупов, — явился известить великого князя, что он должен арестовать Императрицу, которую называл „Марией Федоровной“. Он утверждал, что она оскорбляет Временное правительство. Тесть с трудом его утихомирил, указав, что не следует запускать матросов в комнату к пожилой даме, тем более в 5 часов утра, и вполне естественно, что она сочла это возмутительным».

У Марии Федоровны изъяли все письма, некоторые вещи и Евангелие (позже его вернули), привезенное из Дании. По счастливой случайности не тронули семейную шкатулку с драгоценностями. Когда императрице предложили подписать показания как «бывшая императрица России», она написала: «вдова Императора Александра III».

«Я была бы счастлива умереть, — писала Мария Федоровна Ольге Константиновне, — только бы не переживать весь этот ужас. Однако на все Воля Божья! Но все-таки трудно понять, как Господь допускает все эти несправедливости и все плохое, что происходит вокруг».

Обыск был произведен также в Чаире, где проживал великий князь Николай Николаевич. О том, кто дал санкции на проведение обыска и был инициатором этих действий, рассказывает Роман Романов, находившийся в то время в Крыму. По его свидетельству, в ту ночь в Чаир прибыл комиссар от Временного правительства и потребовал встречи с великим князем Николаем Николаевичем. Камердинер разбудил великого князя, который принял посланца в гостиной. Комиссар, представившийся подполковником Верховским, заявил, что он по приказу Временного правительства должен произвести в доме обыск. Как свидетельство своих полномочий он предъявил приказ, полученный им от командующего Черноморским флотом контр-адмирала Лукина, а также копию телеграммы Временного правительства. «Когда дядя Николаша, — пишет Роман Романов, — прочитал оба текста, он в присутствии Верховского сделал копии и попросил комиссара поставить на них подпись, подтверждающую точность написанного, что Верховский и сделал». В документе говорилось:

«Срочно. Секретно

Подполковнику Верховскому

Согласно приказу Временного правительства Вам поручается отправиться в Ялту вместе с членами Севастопольского Центрального комитета, представителями армии, флота и рабочих организаций и по договоренности с местными комиссарами принять меры к обеспечению безопасности Южного берега Крыма от контрреволюционеров и контрреволюционной пропаганды.

При сем прилагаем копию телеграммы Временного правительства за ном. 4689 от 17 апр. сего года для исполнения.

Контр-адмирал Лукин

В телеграмме Временного правительства, представленной Верховским, говорилось:

«В Севастополь.

В соответствии с решениями Временного правительства комиссарам на местах приказано взять под охрану бывшую Царскую семью, установить комендантский надзор над всеми воинскими подразделениями, расположенными вокруг Ялты. Все члены Царской семьи по возможности должны быть сконцентрированы в одном или в двух именьях. Военный надзор должен быть усилен, и по команде местных Советов должны быть созданы состоящие из офицеров, матросов и солдат войсковые подразделения. Членам Царской семьи запрещается принимать с фронта военных лиц. Использование автомобилей временно и под охраной разрешить. Вся корреспонденция должна контролироваться. Наблюдение за пребыванием членов Царской семьи по возможности возложить на Исполнительный Комитет и лично Верховского.

Необходимо также устранить от членов Царской семьи всех военнослужащих и людей иностранного происхождения. План привести в исполнение сразу, без предупреждения. Немедленно проинформировать об исполнении приказа.

Подлинность копии подтверждена временным начальником штаба Черноморского флота капитаном 1-го ранга Смирновым. На документе, с которого великий князь Николай Николаевич сделал копию текста телеграммы Временного правительства, стояла подпись: «Подтверждаю. Подполковник Верховский».