Бегущая в зеркалах - Людмила Бояджиева

— Пожалуй, мне лучше тоже выпить. — Она налила себе немного виски и не разбавляя, сделала большой глоток. — Я не видела Остина с того самого дня, как освободили Виченце Бенцоне… Понимаю, Лаура, как тебе трудно, но я тоже… Я тоже… сильно волнуюсь…

— Тоже! Ничего себе тоже. Хватит играть, подружка. Меня то уж не стоит дурачить… Еще тогда, в тот же день как ты появилась, с первой же минуты, я поняла все. Он никогда ни на кого так не смотрел! Никогда, ни разу… — Лаура вдруг зашмыгала носом и краем пончо утерла хлынувшие ручьем слезы.

— А как же водопады и бабочки с воробья? Ваша помолвка?.. распахнула глаза удивленная Алиса.

— Господи! Я же литературная дама — насочиняла, придумала себе рай хоть так хотела «завладела тенью», как япошка, ловящий ускользающий мир в дырявой савок своих танок… Все эти пять лет я не замечаю никого, я разогнала всех — поклонников, ухажеров, друзей. Я гонялась, как ищейка, за сенсациями, вынюхивала, выспрашивала, подкупала, унижалась — делала ИМЯ! Для себя? Нет, для него! Я украшала себя славой, как продажная девка, побрякушками… Знала — его женщина должна быть ему по плечу… Откуда ты взялась, зачем? Оранжерейная фиалка, игрушка!.. Уходи — ненавижу!.. Уйди, от греха… — Лаура угрожающе сжала в руке горлышко пустой бутылки. Алиса поднялась.

— Я уверена, что ты ошибаешься, — бросила она уходя.

Однако, уже подъезжая к дому, она знала, что солгала. Теперь, когда вся история с помолвкой, оказавшаяся блефом, рухнула как бутафорская ширма, когда все, заново собранные и пересмотренные Алисой обрывки прошлого сложились в единое целое, в ее отношениях с Остином появился новый, скрытый прежде смысл. Что-то, действительно, было не так. Волшебное появление Остина в те мгновения, когда она нуждалась в помощи — случайность, интуиция друга? Или же он просто никогда не выпускал ее из вида, таился, выступая из тени лишь за тем, чтобы протянуть руку помощи? Санаторий Леже, происшествие на горной дороге, Флоренция? Эти его меха, этот страх, спрятавший ее на другое полушарие, от беды подальше?

Нет, глупости. Остин был таким всегда — внимательным, заботливым, знал о Филиппе и Лукке, и никогда, ни единым словом, ни намеком не давал повода подумать о каких то его иных чувствах, кроме дружеского участия.

Алиса спорила сама с собой, в глубине души чувствуя, что неспроста ожил вдруг в их отношениях русский язык и не случайно притормаживал Остин машину у аэропорта, разоткровенничавшись вдруг, перед прощанием. И чем больше доказательств версий Лауры находила она, тем теснее сходились в ней радость и страх.

— Сеньор Жулюнос просил позвонить, — сообщила Дора, едва Алиса вернулась. — Все эти дни тебя ищет, волнуется.

Алиса неохотно набрала номер клиники. Альбертас ждал ее звонка и очень просил приехать тут же для сложной консультации. Но она была не в силах даже помыслить о чем-либо, не касающемся Остина.

— Не могу, Альбертас, ну пойми же — не-мо-гу! Не получится у меня все равно ничего. Подожди, пожалуйста… У меня серьезные дела.

Алиса понимала, что должна как-то действовать, попытаться разыскать Остина. «Вдруг сейчас именно ему нужна помощь? Эти радио-слухи: «тяжелое ранение», «в бреду»… Конечн же речь шла о нем. А если..? — от этой мысли Алиса похолодела. Как это раньше не приходило в голову самое простое… Милый, милый Остин, зачем ты с детства вбил в голову девчонке иллюзию своей неуязвимости, сказочного, невозможного бессмертия…

Вот оно, самое страшное. Оно идет за мной по пятам, дышит в затылок. Оно не позволяет мне любить и быть любимой. Алиса задохнулась от неожиданного удара: именно в тот момент, когда она, наконец, догадалась, что Остина нет в живых, ей разрешено было понять, что она всегда по-разному, в разных обличиях, зная и не зная этого — любила его.

— Алиса, Алиса, ты заглядываешь вниз с таким сладострастием, как самоубийцы на Бруклинском мосту, — тряс ее за плечо Альбертас, отводя от края веранды. Алиса смотрела на него круглыми невидящими глазами. — Да очнись же ты, слышишь? Что там увидела — какую-нибудь опухоль у меня в животе? Приехал за тобой сам — почувствовал, что хандришь — а это, знаешь, — хорошее состояние для ясновидца. Надеюсь, сегодня мы с тобой будем в ударе…

Она не заметила, как оказалась в машине Жулюнаса, направляющейся в клинику. В лунатическом трансе поднялась с доктором в больничную палату и оказалась у забинтованного человека, распростертого на хирургической кровати: поверх одеяла гипсовая лангетка левой руки, бинты скрывают лицо. Бинты, бинты, белая глыба, изувеченное лицо…

Алиса бросилась к Альбертасу:

— Это я, я виновата! Это мое ранение!

— Тише, тише, — успокаивал ее Альбертас. — Присмотрись спокойно, не бойся — все плохое уже позади…

— Все хорошо, Лизонька, — прозвучал тихий голос. И она долго, очень долго смотрела, как правая рука больного размачивала бинт, освобождая лицо Остина.

Алиса не отходила от него несколько дней, забыв о времени, а он выздоравливал, усилием воли вытягивая себя к жизни.

— Лиза, я все знаю про Луку, — одним прекрасным утром сказал Остин. Знаю о вашей встрече в Рио. И уже придумал, как помочь ему. Я понимаю, тебе очень тяжело, и сделаю все возможное, чтобы вы были вместе. Вы оба заслужили это. И… у тебя должна быть семья, — Остин отвернулся к распахнутому окну, рассматривая мокнущий под летним дождем кипарис. Капли еще продолжали густо падать, а солнце уже вовсю завладело воздухом и водяными брызгами, разбрасывая вокруг алмазные россыпи.

Алиса смотрела на усталое лицо, казавшееся маленьким и темным, на остро обрисованную худую скулу с сизой колючей щетиной, на синюю тень под ввалившимся грустным глазом и мальчишеский завиток, завладевший лбом.

«Вот он — всемогущий Остин Браун — таинственный мститель. Славный хлопчик Остин, граф Монте Кристо!» — пронеслось в голове и жалость стиснула сердце.

— Господи, что такое ты говоришь? А я с детства считала тебя самым умным… — Алиса развернула к себе тяжелую, не желающую повиноваться голову и продолжая удерживать, спросила: — Как по-твоему, похожа я на несчастную? Ну, посмотри же внимательно.

И не дожидаясь, пока в глазах Остина исчезнет удивление, прильнула к его губам.

Они долго молча смотрели друг на друга, пугаясь неточных слов.

— А это, Лиза, что значит это? — он вытащил из-под одеяла правую, здоровую руку и показал на полоску пластыря, идущую по тыльной стороне предплечья. Она ухватилась за кончик и потянула клейкую ленту. В грязных разводах на белой коже едва различалось: «Я люблю тебя».

— А это — это значит только одно: я теперь твоя семья, Остин» сказала Алиса по-русски раздельно и веско, как учат детей грамоте.