Бегущая в зеркалах - Людмила Бояджиева

«Лично мне вся эта история кажется сильно преувеличенной. Дело движется к выборам городских властей и вы успели заметить, что этот сезон особенно богат сенсациями… Не проще было бы организовать операцию по спасению заложника, чем готовить пышные декорации к спектаклю».

— Мы знаем, сеньор, супрефект, что вы заботливый отец. Как поступили бы вы в подобной ситуации? — поинтересовался репортер.

— Прежде всего, я не могу представляю себя в подобной ситуации, посольку даже гипотетически не допускаю мысли о связи с мафиозными структурами… А если бы опасность угрожала по моей вине моему сыну, я прежде всего внимательно посмотрел бы на себя — достаточно ли я чист, что бы быть достойным отцом».

— Он прав, прав! Я был плохим отцом, слишком плохим, чтобы рассчитывать на помилование, — Лукка говорил тихо, не глядя на Алису, терзая нервными пальцами хлебный мякиш. — Если уж они не пристрелили меня я должен буду взять на себя эту заботу сам… Виченце никогда не хотел учиться. Он гонял на этом проклятом мотоцикле лет с двенадцати и однажды я ударил его. По лицу, на глазах Арманды и младшего брата. Он взял без спроса какие-то деньги, чтобы починить свою вечно битую «Хонду»… Он тогда так посмотрел мне в глаза, с такой болью за меня, за мое непонимание, за то, что я не стал другом…, за то, что вынудил его лгать и хитрить… И знаешь, он стал лучшим — лучшим из всех этих сорвиголов, которые гоняют по скоростным трассам. Призы и кубки Виченце прятал в своей комнате, не показывая мне, он уже разделил себя и меня. И начал сам зарабатывать деньги…

— Ты собирался пойти на площадь?

— Я был бы сейчас уже там. Вчера меня буквально выкрали из полицейского карантина, где меня стерегли от возможных покушений и откуда я должен был прибыть на место казни. Помощник прокурора, которому я должен дать показания против «семьи» убедил меня в важности моего предполагаемого свидетельства. Я мог дать в руки закона необходимые факты, смертельные для мафии. И обещали спасти Виченце. Осталось сорок минут. Я должен немедленно сделать заявление… Быстрее, в полицию! И что будет, то будет! — Лукка решительно рванулся к двери.

— Постой! — Алиса замерла, прислушиваясь.

«Главной новостью последнего часа стало известие о перестрелке в сицилийском городке, — сообщил диктор. — Нам только что стало известно, что акция по освобождению заложника прошла благополучно. Шестнадцатилетний Виченце Бенцоне находится под защитой полиции, проявившей подлинный героизм. Захвачена группа бандитов, состоявшая из трех человек, один террорист застрелен полицейским. В перестрелке пострадал неизвестный, доставленный в муниципальную больницу Палермо. Это событие еще раз призывает итальянскую общественность к…» — Лукка щелкнул выключателем и закрыл глаза, бессильно припав к стене. По его неподвижному лицу медленно потекли слезы. В комнате повисла тишина, которую сразу же заполнило жужжание большой мухи, упрямо бившейся о стекло. Жужжание, шлепок о стекло, пауза слепого ползанья и новый разгон, новый шлепок…

Алиса бесшумно поднялась и вышла на улицу. Сгущались быстрые южные сумерки, превращая окружающие лачугу развалины в фантастический ландшафт. Мальчик-хозяин все не появлялся и ей пришлось самой решить вопрос с туалетом — благо вокруг не было ни души, а остатки стен каких-то ангаров, превращенные в свалку, имели достаточно укромных уголков. — «Вот тебе и «испанка молодая оперлася на балкон», — поправив юбку Алиса осторожно уселась на обломки досок с клыками ржавых гвоздей. Небо быстро чернело и тут же загорались яркие, совсем иные, непривычно расположенные звезды. Алиса услышала за спиной скрип двери и чьи-то шаги.

— Эй, сеньорита Ромуальдес, ради бога простите, вы не подскажете, где здесь находится туалет? — обратился к ней Лукка. — Могу предложить вам, реббе, нечто получше, вон за тем углом, — отозвалась Алиса.

Спотыкаясь о доски, Лукка скрылся в указанном направлении и оттуда донеслось тихое журчание.

— Это тебе не туалет Клеопатры, знаменитый герой, — крикнула ему Алиса.

— Черт! Прямо на гвоздь! — Лукка собирался присесть рядом, но тут же вскочил он, потирая зад. — Как все-таки прекрасна и непостижимо остроумна жизнь! Гвоздь в задницу вместо пули в сердце — я сегодня, считай, заново родился!

7

Случилось так, как бывает только в сказке: она «увидела» и спасла Виченце — старшего сына Луки, подсказав сицилийский номер велосипеда и, главное, улицу! Успел-таки Остин, вот чудеса-то!

Голова кружилась от пьяной усталости. Алиса смотрела в небо, выискивая среди звезд свою — путеводную.

— Ничего не соображаю. Вот уже и щипал себя и на гвоздь сел, а все не верится — сон! Нет, нет, нет — исчезни, Алиса, — это невероятно… Вот значит, как сходят с ума… Что сейчас — утро, день?

— Сейчас поздние осенние сумерки. И ты даже не забыл пароль. Только почему все же ты не вспомнил о нем раньше, в самолете?

— Мне сказали, что я должен обратиться к светловолосой медсестре, ну из этих, благотворительных служб. Так просто — белое платьице и значок на груди… Вот почему ты выбрала такой экстравагантный костюм?

— Насчет гардероба у меня выбора не было, хотя если бы и был, медсестра меня явно не соблазнила бы. По-моему, Лусита, Лусинда — фу, черт, забыла! В общем — она милашка…

Лукка рассматривал ее, словно только что увидел и медленно протянув руку, притронулся к волосам, погладил и вдруг, схватив за плечи, сильно тряхнул:

— Живая, живая! Кажется, я начинаю приходить в себя… Постой-ка! Лукка сбегал в дом и вернулся с пирогом и банками пива, разложив еду прямо на досках. — Угощайся! Я — ем и, следовательно, существую! — Ты-то почему здесь? Какими судьбами занесло Мадонну на бразильскую свалку?» — Лукка притянул Алису, но, почувствовав легкое отстранение, отпустил.

— Долго объяснять, да и не важно. Наверное, все-таки потому, что мы должны были увидеться.

— Думаешь, я не помню, что на май была назначена наша свадьба? Думаешь я не мечтал об этом дне все месяцы разлуки — страшные и глупые месяцы… Знаешь, еще вчера, собираясь на Пьяцца дель Пополо, где меня должен был на глазах честного народа, бессильного полицейского кордона и телекамер расстрелять невидимый снайпер, я думал, как будет житься сыну с такой-то ношей — гибелью отца. И еще представлял тебя у экрана, а на брусчатке — свое скорчившееся, холодное тело. «Ни черта себе — свадебный подарок!», — проклинал я всех, предавших меня… И ужасно хотел к тебе, Лиса… — Лукка сгорбился, спрятав в ладони лицо. — Я остался жить, но свадьбы не будет. Никогда. Теперь уже ясно — никогда! Жуткое слово — если бы знать раньше… Ах, кабы знать!.. Я теперь — живая мишень, приманка для охотников. И что бы не придумали во спасение мои друзья — я должен быть один. Совсем один, Лиса…