Жизнь графа Дмитрия Милютина - Виктор Петелин

В памяти Милютина возникали имена помощников, с которыми он реформировал русскую армию, порой удачно и не очень, но реформы шли с помощью замечательных сотрудников, таких как Федор Герасимович Устрялов (1808–1871) и Виктор Михайлович Аничков (1830–1877), которые удачно реформировали всю интендантскую часть армии, в Варшаве и Вильне тоже наладилась новая военная жизнь, военно-окружные советы под руководством назначенных Военным министерством членов постепенно входили в управление армией.

Но самый тревожный, тяжелейший вопрос был о финансировании русской армии, военного министерства, военно-окружной системы… То, что Министерство финансов выделяло на армию, лишь в малой степени удовлетворяло ее потребности. Только 18 апреля 1864 года Министерство финансов представило в Государственный совет 392 с половиной миллиона рублей на финансирование армии, из них только 346 миллионов в наличности, а 46 с половиной миллионов как дефицит. В 1863 и 1864 годах Россия истратила на усмирение Польского восстания больше 73 миллионов рублей, поэтому в будущем, на 1865 год, Россия должна была пойти на сокращение военных расходов, а критические реплики журналистов, что Военное министерство слишком много тратит, просто беспочвенны.

«Тем не менее я не скрывал от Государя в ежегодных своих отчетах, – вспоминал Д.А. Милютин, – что стремление к сокращению военной сметы должно иметь известный предел и что дальнейшие сбережения, какие могут быть еще достигнуты предстоящими преобразованиями, необходимо будет обращать на удовлетворение многих насущных нужд военного ведомства и на некоторые новые расходы, которые долее откладывать решительно невозможно. В числе таких настоятельнейших нужд указывалось на улучшение крайне скудного содержания всех военнослужащих, а в особенности строевых офицеров, продовольствия солдат, полкового хозяйства; затем на пополнение запасов всякого рода, на постройку казарм, на предстоящее перевооружение войск, на усовершенствование крепостей и т. д. Для удовлетворения всех этих нужд требовались весьма крупные денежные средства, а пока положение наших финансов не позволяло их удовлетворить, до тех пор благоустройство военных сил государства не могло считаться обеспеченным».

Вскоре пришла весть об отставке М.Н. Муравьева по его прошению, мятеж подавлен, нужны молодые энергичные люди по переустройству Северо-Западного края. Александр Второй высоко оценил деятельность Муравьева, присвоил ему титул графа с высоким рескриптом. И Милютин долго думал об этом удивительном человеке. Как-то князь Горчаков рассказал, что мысль назначить Муравьева внушил императору он сам, а сам получил рекомендацию от директора азиатского департамента генерала Игнатьева. А потом уж пришло и уточнение: оказывается, брат Муравьева, Андрей Николаевич Муравьев, был у Игнатьева и внушил ему эту мысль, а Игнатьев должен был передать князю Горчакову… Вот так и получилось назначение…

Глава 8

СМЕРТЬ ЦЕСАРЕВИЧА

Весь императорский двор был озабочен тем, что происходило в Ницце, – вот уж полгода плохо себя чувствовал цесаревич Николай, и вести из его окружения приходили разные: то цесаревич чувствует себя превосходно, шутит, весело смеется, то состояние его вызывает тревогу. Все обернулось драмой для дома Романовых: цесаревич Николай умирал, многие его любили, он был прост, хорошо образован, участвовал в управлении государством… Теперь над Россией нависла новая трагедия…

С 4 по 26 апреля ход болезни и кончину цесаревича Николая описывает Анна Тютчева в своей книге «Воспоминания»: то он плохо спал, то у него вообще установилась бессонница, его тошнило, за всем этим последовала жестокая рвота, врачи Шольц и Гартман постоянно утверждали, что все это временно, все это минует, все это желудочные несущественные явления. Но Анна Тютчева предчувствовала беду и попросила императрицу назначить консилиум, но императрица отказала, она полностью доверяет Гартману. Никто не хотел выкорчевать зло, которое таилось в цесаревиче. Вызвали доктора Здекауэра и принца Александра Гессенского, а императрица со своими близкими хотела уехать в Баден. Чувствовалось какое-то всеобщее ослепление: неужели она может куда-то уехать, когда ее сын в таком тяжком положении.

– Знаете, до чего расстроены мои нервы, – поделилась она во время этого разговора, – этой ночью я проснулась внезапно, словно меня кто-то позвал. Вначале я подумала, что внизу или вверху что-то случилось, я села на постели и, немного успокоившись, поняла, что слышала, будто кто-то сказал мне на ухо: «Берегитесь!» Я целый час лежала без сна, не могла уснуть от волнения.

– Сударыня, – сказала Анна Федоровна, – это предзнаменование.

– Ах нет, – успокоила она, – это нервы.

«На следующий день я все же снова стала умолять ее принять меры предосторожности в отношении великого князя, – вспоминала Анна Тютчева, – перевезти его от моря в горы, где не такой раздражающий воздух. Ее мистическое предупреждение подтверждало мою невыносимую тревогу, тем более что у меня уже несколько дней внутри, перед мысленным взором стояла закутанная в черное фигура, она всегда теперь была передо мной, особенно по вечерам, когда тревога становилась невыносимой».

Беда была в том, что граф Сергей Григорьевич Строганов (1794–1882), попечитель цесаревича, все время пытался ввести в заблуждение посетителей великого князя, говоря небылицы о его здоровье, получалось так, что его немощи – это так, сиюминутные, они скоро пройдут. И императрица чаще всего верила графу. Но горничная Анны Федоровны, увидев, что она поверила в улучшение здоровья цесаревича, сказала ей:

– Не спешите радоваться, слуги великого князя говорят, что ему очень плохо и это улучшение выдумано специально для государыни, чтобы не портить праздник (была Пасха. – Ред. ). Лакей великого князя говорит, что он наверняка умрет».

Черный призрак по-прежнему маячил перед Анной Федоровной.

– Наследнику очень плохо, – сказал вошедший к Анне Федоровне слуга.

Прибежавшая вниз Анна Федоровна спросила доктора Гартмана:

– Что случилось?

– Излияние в мозг, – пояснил Гартман.

– Но тогда… Тогда – это конец… Его надо причастить. Сам он не может отвечать за себя.

– Что мне писать государю в телеграмме? – спросила вошедшая императрица, знавшая, что дела цесаревича плохи.

– Сударыня, – медленно произнес Гартман, до сих пор скрывавший ход болезни цесаревича, – это излияние в мозг.

Она вскрикнула, потеряв на мгновение контроль над собой.

– Вы меня обманули, вы не сказали всю правду, – сказала императрица, схватившись за сердце. – Я должна быть спокойной, я должна думать теперь о государе.