Вершины и пропасти - Софья Валерьевна Ролдугина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эй! Разве ж я на это соглашалась!
– А что, откажешься, что ли? – выгнул брови Алаойш. Тайра хмыкнула и скрестила руки на груди, но не сказала ни да, ни нет. – Тогда я пойду. – И он, откинув полог, шагнул через порожек, краем заметив, что черноглазый всадник бросился выполнять просьбу.
Ни ему, ни другим дружинникам словно бы и в голову не пришло, что киморт-чужак может оказаться врагом – или вредителем; отчего-то это грело душу – и казалось ещё, что в том немалая заслуга Фог.
В шатре же, вопреки всем подозрениям, не происходило ничего предосудительного. Он вообще выглядел… пожалуй, обычно. Три ширмы, делящие пространство надвое; несколько светоносных камней, наполненных морт, руку к которым явно приложил Телор, и маленькая медная жаровня для обогрева, тоже безопасная, без углей. У входа располагался низкий стол, сидеть за которым, похоже, приходилось прямо на земле или на подушке, на ишмиратский манер, чуть дальше лежали в беспорядке седельные сумки и стоял небольшой сундук, совсем простой, больше похожий на ящик, но с гербами: там, очевидно, тоже лежали личные вещи, которых наместнику полагалось чуть больше всё же, чем простому всаднику.
За второй же ширмой виднелись два силуэта: один склонённый над другим.
Когда Алаойш, предупредительно кашлянув, шагнул за неё, Мирра выпрямился, не спеша, впрочем, убирать руку со лба человека, лежавшего на постели. Отдалённо знакомого, к слову: в прошлый раз он путешествовал с Фогартой и помогал то с одним, то с другим – с младенцем нянчился, ухаживал за гурнами… А ещё запомнилось, что он, несмотря на простоватый облик и дурашливые манеры, сразу же догадался, что Алаойш – учитель Фог из той, прежней жизни, и назвал его правильным именем.
«Иаллам, – пронеслось в голове. – Да, точно. И почему говорят, что он южанин? От южного-то в нём только штаны, пожалуй».
Сейчас, впрочем, он лежал под одеялом, и штанов, конечно, не было видно. Зато видно было бледное лицо, беспомощно запрокинутое вверх: островатый подбородок, прямой нос, россыпь веснушек на переносице; глаза – по памяти ясные, серые – оставались закрытыми, верней, почти, так, что блестела влажно белая полоса.
– А, эстра, – ничуть не удивился гостю Мирра. Не расстроился, не испугался, не смутился тоже – он оставался странно спокойным, только немного печальным. Всклокоченные волосы в полумраке напоминали оттенком венозную кровь; рукава простой чёрной рубахи наместник закатал почти до плеч – и немудрено, из-за жаровни в шатре стало очень тепло; алые серьги-полумесяцы, полные морт, покачивались в ушах. – Ты сильно изменился. Сейчас отцова дружина, наверно, не отважилась бы тебя остановить.
– Зато ты бы не струсил, даже и сейчас, – усмехнулся Алаойш и присел рядом, скрестив ноги; так отчего-то казалось правильней. Затем добавил: – Я учитель Фогарты; то она меня искала, а нынче я её.
– О, – откликнулся Мирра коротко. – Значит, вспомнил… Ну, тебе к Телору нужно. Знаю только, что она в Ульменгарме вызвала на поединок того ублюдка-киморта, который помогал моему отцу. Вызвала – и победила, хоть стоило ей это дорого. Не бойся, жива… Дождись Телора, – добавил он, улыбнувшись мягко; Алаойш сначала удивился, но потом сообразил, что эта улыбка предназначалась не ему – и даже не Фог. – Ты посмотри, какая нелепая рожа.
Наместник, сместив руку, потыкал Иалламу пальцем в щёку; тот пошевелился, болезненно заломил брови, но не очнулся.
– Нужна помощь? – спросил Алаойш, уже зная ответ.
– Да этот дурень не ранен, спит просто, – качнул головой Мирра. – Он ведь не воин; и куда полез только?
Иаллам во сне поморщился, словно собираясь чихнуть, потом завозился – и наконец затих.
«Он просто истощён… Ну, ещё бы».
– Люди становятся способны на многое, если защищают то, что для них дорого, – вслух ответил Алаойш, пожимая плечами. – А если ему доверили жреческий кинжал, значит, он уже куда больше, чем обычный человек. Особенно если Ветер Карающий и впрямь может им овладеть.
Мирра в ответ ухмыльнулся и непристойно пошутил про овладение, как если бы он был уверен, что чужому божеству приходится ровней – или, по крайней мере, сумеет с ним договориться. А Алаойш шутку оценил, хотя не был уверен, оценит ли её Иаллам; потом спросил вдруг, неожиданно для самого себя:
– Ты, получается, путешествовал с Фогартой?
– Недолго, – отмахнулся наместник. И быстро глянул искоса. – Хочешь, расскажу?
Алаойш кивнул; Мирра начал рассказывать.
О том, как разверзлась земля у Кимень-горы и из разлома полезли кровожадные твари, а бывшие враги вынуждены были сражаться бок о бок, спиной к спине, чтоб не стать добычей; о том, как дева-киморт неожиданно явилась на поле боя, спустившись с небес; о том, как она спасла его, Мирру, и исцелила многих раненых. О сражении с чудищами близ лесной крепости; о том, как сомкнулся чудовищный разлом, о предательстве Биргира – и о новой битве, на сей раз не против подземных тварей, а против таких же обыкновенных людей, которые войны, может, и не хотели, но шли за своим наместником, ибо верили ему.
«Да-а, далеко же забралась Фог от дома, – думал Алаойш, слушая рассказ, и в груди отчего-то становилось тесно. Может, от жалости; может, от гордости за ученицу – или от того, и от другого одновременно, и стыдно тоже, но уже за себя, потому что исчез, пусть и не желая того, и бросил её одну в целом мире. – И ведь неплохо справилась… Но больше я никогда не позволю ей остаться один на один с бедой. Пока я помню; пока живу».
– Получилось! – раздался тут возглас снаружи; затем полог сам собой завернулся наверх, и в шатёр вошёл Телор, взъерошенный, с неряшливо заплетённой косой, с кафтаном, накинутым на плечи, как плащ. – Наконец-то получилось не подсмотреть одним глазком, а поговорить по-человечески. И, скажу тебе, надо бы поспешить в Ульменгарм, там беда, а у Эсхейд не так много воинов было. Что молчишь? Никак не можешь оторваться от своего друж… друга? – исправился он, едва заглянув за ширму. – Ого! Алар! Я думал, ты отправился на юг!
– Отправился, но уже успел вернуться, – улыбнулся Алаойш. – Думаю, нам многое друг другу надо рассказать… и заново познакомиться, пожалуй.
Они проговорили долго, несколько часов, попеременно удивляя друг друга. Весть о гибели старинного приятеля опечалила Телора, а рассказ об оазисе, где кимортов держали в клетках, как скот, и изготавливали дурман на продажу, изрядно
