Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После таких взрывов и бурь наступали самые счастливые дня, – точно невидимая рука хотела восстановить нарушенное равновесие. Она делалась такой кроткой, любящей, покорной, ласковой, тем ребенком, которого он так любил в ней. У него делалось хорошее, счастливое лицо, и в маленьком флигельке весело горел огонек семейного счастья.
– Аркаша, я часто думаю о том, как жизнь в сущности проста, – часто говаривала она в задумчивости. – И все просто… А мы сами ее портим, и своими руками отравляем свое короткое счастье. Не правда ли?..
Он этого не находил и каждый раз только хмурился. Ребенок успокаивался и забывал недавнее горе, но это не мешало ему мучиться, мучиться одному, безмолвно, ужасно мучиться, как молча страдает живая рыба, когда ее распластывают ножом. Она не должна была даже подозревать этих мук, наглухо запертых в его тайничке. Часто, когда она спала своим детским сном, он подолгу любовался ее чудной головкой, серьезным видом этого остановившегося лица, этими белокурыми волосами, обрамлявшими белый лоб, темными ресницами, от которых падала стрельчатая тень на легкий румянец, разлитый под тонкой кожей… О, она была такая красивая, особенно на этой белой подушке, и он чувствовал, как глубоко любит ее. Но бывали минуты, когда он вздрагивал и отвертывался именно от этого лица… Да. Это было самое ужасное, что он только переживал, что никому никогда не высказывал, и о чем боялся даже думать. Да, вот эти детские глаза искали другого, эти детски-пухлые губы улыбались, эта головка была полна мыслью о другом, эти руки обнимали другого… Аркадий Васильич даже стонал, когда в его мозгу проносились ревнивые картины. О, она ничего не должна знать, и это умрет вместе с ним: его любовь освящала все, как огонь очищает грязную руду.
Да, это были они, муки безумной ревности. Это было то, что отравляет жизнь, что доводит людей до страшных преступлений, что заставляет, наконец, лишать себя жизни. Аркадий Васильич, закрывая глаза, видел ужасные картины… Он видел свою встречу с ним, видел свое искаженное лицо, судорожно сжатые руки и… В нем просыпалась неистовая жажда мести, крови, уничтожения. Да, этот добрый по натуре человек мог сделать все, и с радостью пошел бы на встречу возмездию. Тогда у него свалилась бы с души целая гора… «Я убил его, потому что любил ее. Судите меня… Я ничего не имею сказать в свое оправдание». Да, он много раз видел себя на скамье подсудимых, видел удивленные лица знакомых, не понимавших, как мог сделать это именно он, такой добрый человек… «Да ведь я любил ее!.. – кричал он им. – Меня давило горе, а теперь мне легко. Я счастлив, что могу страданиями еще раз купить эту любовь!» В самом деле, как странно люди смотрят на преступления и преступников: это какие-то ужасные люди, исключительные, порочные, а между тем в каждом человеке сидит такой преступник. Нужна только причина, чтобы он проснулся… И как это просто!.. (Надя такими же словами говорила о жизни.) Когда в первый раз Аркадий Васильич почувствовал в себе такого именно преступника, он даже испугался… Ведь это другие делали и делают преступления, а он – такой простой, любящий, честный. Читая в газетах о разных уголовных процессах, Аркадий Васильич удивлялся всегда одному: как эти господа преступники не подумают об одном, именно, что нужно только отойти от ненавистного человека, и роковая причина устранена самой простой переменой места. Но тут картина изменилась: Аркадий Васильич чувствовал, что он не только не может никуда уйти, да и нет такого другого места. В преступлениях есть своя фатальная арифметика. Жизнь ставит иногда в бессмысленные положения, как в данном случае поставила его: он любил жену, и в то же время ненавидел ее, отыскивая в ней с упорством сумасшедшего роковых следов, оставленных другим. Да, они есть, они должны быть, и он уничтожит их в корне, чтобы самому прийти в равновесие и найти душевный покой. Животное в этом случае счастливее человека, потому что бросается на кровного врага без рассуждений. О, это такая зоологически жестокая правда, от которой ничто не спасет, и в мужчине она должна проявляться особенно рельефно, поскольку он – настоящий мужчина. В этом коренится и настоящий источник жалких семейных сцен, семейной несправедливости и вообще несчастия его жизни. Странно, что если бы ему предложили другую жизнь, он не взял бы ее: он сжился с своими муками, выносил их, воспитал, как мать выкармливает собственной грудью ребенка.
Вот это прошлое, которое служило «подводной частью» настоящего.
Аркадий Васильич Меркулов, «сын бедных, но благородных родителей», состоял на третьем курсе медицинского факультета казанского университета. От природы это был неглупый человек, отличавшийся выдержкой, как большинство бедных молодых людей, которым не на кого и не на что рассчитывать, кроме своей головы и пары рабочих рук. Он отлично знал, что будет: кончит курс, поступит лекарем в родную провинцию и посвятит свою жизнь страждущим. О своих идеалах и стремлениях он не любил говорить, потому что все это было так просто и естественно с одной стороны, а с другой – он чувствовал органическое отвращение к болтунам. Слишком уж много хороших людей, потому что в двадцать лет это решительно ничего не стоит, да и хороших слов сколько угодно. Вот другое дело – вытянуть целую жизнь честным работником, быть справедливым до последней мелочи. Прежде всего, нужно уметь быть рядовым, а остальное придет само собой, и жизнь скажет, кто чего стоит. Настоящее тяжелое зерно, «князек», в силу удельного веса, падет в центре, а мякина разлетится по ветру. В университете Меркулов чувствовал себя немного чужим, потому что не мог разделять розовых надежд и радужных увлечений, – он знал и людей, и нужду, и то, что его ждет впереди. Поэтому, вероятно, в течение университетской жизни у него не нашлось ни одного «друга», а были просто товарищи и знакомые. Вообще, он вел замкнутую, суровую жизнь и ничего не хотел знать, пока сам не встанет на ноги. Когда он был на третьем курсе, неожиданно умер отец, оставив семью без куска хлеба. Пришлось самому позаботиться о своем существовании и, прежде всего, обратиться к урокам.
Вот здесь Меркулов и столкнулся с Надеждой Петровной.
Он отлично помнил, как пришел в первый раз на урок, полученный через десятые руки. Это было на городской
