Прорыв под Сталинградом - Генрих Герлах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наблюдавший всю сцену капитан смутился совершенно.
– Право, не знаю, господин полковник, – он покачал головой. – В голове не укладывается… “Сражаться до последнего”?..
– Что вам неймется? – полковник сплюнул на землю тлеющий окурок. – Разве мы не сражались? Еще как сражались! Ведь сегодня конец всему!
Доходит черед и до Айхерта. События разворачиваются стремительно, без драматизма. Когда новость о появлении русских наконец долетает до их подвала, офицеры поднимаются, молча берут свои скудные пожитки, вещмешки, одеяла, ранцы, бросают пистолеты в каминную трубу и выходят на улицу. Бройер пробирается через застывшую толпу к двери. На дворе уже стоит румынский генерал и ведет беседу с русским офицером, при котором вооруженные солдаты.
– У нас раненые: человек двести примерно могут идти самостоятельно, но тяжелых около пятисот. Что с ними будет?
Русский смотрит на него спокойно и бесстрастно.
– Врач есть среди ваших? – спрашивает офицер по-немецки. – Он останется здесь. Посмотрим! Ходячие пусть выстраиваются в колонну по четверо, офицеры в авангарде! Оружие сложить перед зданием! И поторопитесь, времени мало.
В коридоре подвала толкутся люди, капитан встает на стул.
– Товарищи! – обращается он к людям, и голос его хрипит. – Много лет мы шли бок о бок, подчиняясь приказу, не задавая вопросов и искренне веря, что делаем правое дело. Многие, очень многие из наших рядов отдали за это свои жизни. Теперь мы знаем: нас обманули и предали…
Бройер стоит, прислонившись к стене. Он вглядывается в окружающие лица, на которых оставили неизгладимые следы три месяца Сталинградского котла – три месяца, способные с лихвой перевесить три с половиной года войны и десятилетия мира. Это другие лица, и они не похожи на лица молодых, начищенных до блеска солдат, явившихся вчера в Берлине перед расфуфыренным рейхсмаршалом. Они видели больше, чем все остальные. Они видели пучину ада.
Сейчас на лицах происходят странные изменения. До этой минуты люди продолжали верить и в безумном своем отчаянии надеяться, надеяться, несмотря ни на что, даже на обращенную к ним погребальную речь, невольно вчера услышанную. Теперь наступило прозрение – все кончено, на этот раз по-настоящему. Лица каменеют, и бессильные руки сжимаются в кулаки. Вдруг кто-то кричит:
– Благодарим нашего фюрера! Хайль Гитлер!
Остальные вторят ему. Стены подвала сотрясаются от многоголосого “Ха-а-а-а-айль Гитлер!.. Ха-а-а-а-айль Гитлер!” Клич этот, в истерическом экстазе подхватываемый прежде миллионами, еще никогда не звучал так, как здесь. Не насмешка, не сарказм в нем звенели, но хладнокровное, живое и страшное возмездие. Как будто упала секира…
Бройер чувствует, как увлажняются глаза. “Неужто нельзя по-другому? – думает он. – Нет, нельзя!”
– Мы дошли до последней черты, – говорит капитан. – Никто не хотел всего этого. Но в безропотном своем послушании мы были слепы. Вины это с нас не снимает … Давайте и сейчас пройдем вместе последний трудный путь. Никто не знает, как встретит нас будущее. Но что бы оно ни готовило, примем его как искупление… У кого еще есть оружие, пусть сложит его во дворе! Мы были солдатами фюрера. С этого момента будем людьми. Так вперед, вольным шагом!
Последний расчет
Группа войск, взятая на севере города в окружение, с 26 января потеряла всякую связь с руководством армии, но еще в течение двух дней продолжала держаться под массированным артиллерийским огнем и ожесточенными атаками с воздуха.
Северная часть котла находилась в подчинении командующего 11-м корпусом[64], к нему-то и обратились дивизионные начальники – с мольбой положить конец бессмысленному кровопролитию. Презрев все правила устава, командиры полков и эскадронов пали на колени. Старый вояка ответил отказом – твердолобый пруссак с востока так и не вырвался из каменного лабиринта формальностей и предубеждений, в котором пребывал замурованным более сорока лет:
– Я не могу! Как я буду потом смотреть в глаза немецкому народу?!
В ночь на 1 февраля он слушал по радио состряпанную в Берлине фронтовую сводку о “героической финальной битве группировки Паулюса”. “Находясь в своей ставке, фельдмаршал Паулюс собственноручно предал огню секретные документы. Они сражались до последнего человека и до последнего патрона!”
У генерала сложилось впечатление, что Паулюса уже нет в живых.
Второго февраля между третьим и четвертым часом утра пришла радиограмма от Гитлера:
“Каждый день, каждый час, который вам удается продержаться, делает возможным формирование нового фронта. Я уповаю на то, что группа «Север» так же справится с заданием, как и доблестный «Центр»!”
На тот момент северный котел распадался на глазах. Солдаты толпами переходили на сторону русских, командиры полков и дивизий самовольно устанавливали связь с противником, замкнутые соединения складывали оружие. Когда 2 февраля около 11 часов утра по немецкому времени генерал-полковник подписал указ о капитуляции, армия как таковая уже перестала существовать…
Битва за Сталинград завершилась.
Двадцать две лучшие дивизии и другие части вермахта были уничтожены. Германия потерпела самое сокрушительное за всю свою историю поражение.
На месте боев русские собрали и предали земле 147 200 тел немецких солдат и офицеров.
Более 91 тысячи человек отправились в плен, среди них 2500 офицеров и служащих. Это меньше одной трети от общего рядового состава и примерно половина офицерского корпуса. Из тридцати двух немецких генералов семь человек эвакуировались, один погиб в бою, один застрелился и еще один со 2 февраля 1943 года числился пропавшим без вести. Двадцать два генерала во главе с фельдмаршалом сдались в плен.
Позже четыре пятых из числа рядовых военнопленных умерли от последствий перенесенных страданий, корпус офицеров и служащих сократился наполовину. Из двадцати двух генералов один скончался от рака желудка.
Весной 1943 года генерал-фельдмаршал Максимилиан фон Вайхс, командовавший группой армий “Б” (до ноября 1942 года – Сталинградской армией), и его начальник генерал фон Зоденштерн явились в штаб-квартиру фюрера. Как раз накануне этого визита в Германию прибыла первая почта от немецких солдат, взятых в плен под Сталинградом. Во время обеда господа генералы заговорили о том, сколь значительно, оказывается, число оставшихся в живых, и о великом облегчении, какое, безусловно, испытали их родные и близкие.
Взгляд, которым Гитлер посмотрел на офицеров, заставил их сразу замолчать. После этого фюрер сказал: “Те, кто сражался за Сталинград, должны быть мертвы!”
Послесловие автора
Перед нами роман. И потому усматривать в биографиях его героев (если это, конечно, не такие заметные и известные фигуры, как фельдмаршал Паулюс или генерал фон Зейдлиц) реальных людей неправильно и, наверное, даже несправедливо по отношению к живым и к мертвым. Тем не менее: в книге
