5 лет среди евреев и мидовцев - Александр Бовин

Родители, братья и сестры Амира обратились с письмом к семье Рабина и к всему народу Израиля.

«Огромное горе обрушилось на нас и на весь еврейский народ из-за убийства главы правительства Ицхака Рабина нашим сыном.

Это отвратительное преступление явилось катастрофой и для израильского народа и для нас, потрясло все основы нашего воспитания и все духовные ценности, которые мы старались внедрить в сердца наших детей, — любовь к еврейскому народу, уважение человека человеком, любовь к родине и веру в Бога.

С позором и стыдом, скорбью и раскаянием мы просим прощения у Ицхака Рабина, у его семьи, у всего израильского народа и объявляем о своем полном неприятии и отмежевании от любых проявлений насилия!!!»

Не все просили прощения.

«Мы не намерены осуждать убийцу, — заявил лидер крайне правой еврейской организации ЭЯЛ Авишай Равив,[52] — это не наше дело. Ицхак Рабин был виновен в гибели сотен израильтян и сам стал жертвой того мирного процесса, который был начат по его инициативе. Теперь этому процессу, разрушающему наше общество и создающему в стране крайне напряженную ситуацию, пришел конец».

Амир пожизненно заключен в тюрьму.

«Израиль сразу после Рабина» — так было озаглавлено политическое письмо, которое посольство отправило в МИД в конце ноября.

Смерть Рабина вызвала шок в израильском обществе. «Еврей убил еврея!» — ужаснулись евреи. Отсюда неоднократно повторяемая мысль: теперь Израиль уже не тот, что был до убийства Рабина; теперь мы оказались в другом государстве, в другом обществе…

Раздавались и более трезвые голоса. Одни вспоминали Каина, который убил Авеля. Другие — «Альталену», потоплением которой командовал, кстати, Рабин. Третьи вообще высказывались против публицистических преувеличений.

«…Стоит ли бросаться из одной крайности в другую и утверждать, что после смерти Рабина Израиль стал иным? — спрашивал министр энергетики Сегев.[53] И отвечал: — Мне кажется, он тот же. Страна не может резко измениться за считанные дни. Просто-напросто не стоит успокаивать себя сладкоголосыми гимнами о национальном единстве. О нем пока не может быть и речи».

Да, Израиль остался прежним. Но возросла (пока, во всяком случае) потребность разорвать привычный круг мифов и легенд, разобраться в том, что же происходит на Земле Обетованной, какова та совокупность обстоятельств (условий, причин), которые привели Игала Амира на площадь Царей и вложили «Беретту» в его руку. Иными словами, возросла потребность в социальном самопознании, в демифологизации идеологии, в критическом реализме как методологии исследований и оценок..

Высказываются разные суждения. Но большинство аналитиков склонны видеть корни преступления в затяжном политическом кризисе, охватившем Израиль, «в глубочайшем, как пишет юридический советник правительства М. Бен-Яир, расколе, который происходит в израильском обществе в последние годы» и который порождает «дух вседозволенности». Линия раскола — отношения к мирному процессу, к компромиссным соглашениям с арабами.

Некоторые наблюдатели не ограничиваются движением мысли по политической плоскости, а пытаются заглянуть под нее, выявить социальные предпосылки случившегося.

«Жестокость порождена нетерпимостью, непримиримость — бескультурьем и глупостью, — утверждает обозреватель газеты «Луч» Р. Москович. — Среди хулиганья, которое громче всех вопит на митингах «правых», нет интеллигентов. Кто-то может предъявить университетский диплом, но люди, не скрывающие расистского отношения к арабам и пещерной ненависти к «предателям родины», — это современные дикари, это позор еврейского народа».

Убийство премьер-министра вложило в руки «разгребателей грязи» оружие, которым они не преминули воспользоваться. В чем истоки этого ужаса, этого позора еврейской нации и еврейской государственности? — задает вопрос В. Топаллер. И отвечает:

«Они во всем. В извращенной и искусственной экономике и политике. В дичайшем антагонизме и взаимной ненависти социальных и этнических групп. В клокочущей нетерпимости и омерзительной левантийской ментальности… Во вседозволенности и безумной агрессивности. В процветающей продажности и коррупции. В отупении и равнодушии «квиютного» населения. В пустых, пережаренных мозгах огромной части израильской молодежи, воспитываемой по принципу «лучшее воспитание — это полное его отсутствие»… В позорном для моего народа фанатизме, мракобесии и жугчайшей провинциальности. В снобизме, ничем не оправданной вере в собственную исключительность, в непомерной узости и спеси. В экзальтированности, приличествующей лишь престарелой истеричке».

Каждое из утверждений Топаллера следует делить «на шешнадцать». И все-таки они отражают не только пристрастия автора,[54] но и какие-то — пусть искаженные, деформированные критическими гиперболами — фрагменты израильской действительности, той почвы, на которой созревают гроздья экстремистского гнева — Барух Гольдштейн и Игал Амир.

Политические аналитики правительственного лагеря, остерегаясь трясины метафизических умозаключений, стремятся сосредоточить внимание на конкретных проявлениях правого экстремизма, на тех действиях и публикациях правого толка, которые могли бы спровоцировать смертельный исход. Здесь имеются в виду и шумные демонстрации под лозунгами «Рабин-предатель», «Рабин-убийца», и портреты Рабина, одетого в эсэсовскую форму, и систематические публикации явно подстрекательского свойства. В качестве примера подобного рода публикаций можно привести пассаж из статьи А. Цукермана в газете «Ха-Шавца»:

«Настанет день и израильское общество посадит Рабина и Переса на скамью подсудимых, и тогда перед ними замаячат альтернативы: либо виселица, либо сумасшедший дом. Ибо у этих двоих и всей их компании либо мозги усохли, либо они сознательные предатели».

Эта же газета приводит мнение руководителей «национально мыслящих религиозных евреев»: «с одной стороны, не может быть и речи о возможности убить Рабина или Переса, но с другой, — всем важно знать, что правительство «не подпадает под законы о царе (царя нельзя убивать) и что оно — враг Израиля».

Под обстрелом оказались позиции религиозных ортодоксов, наиболее непримиримой части антиправительственного лагеря. Еврейский религиозный фанатизм квалифицировался как «еврейский хомейнизм», ставящий религиозные установки выше законов государства и толкающий Израиль в пропасть гражданской войны. Не случайно Амир четко заявил: «По Галахе следует убить еврея, который отдает в руки врага свое государство и свой народ». Вот он и убил.