Тени сна (сборник) - Виталий Забирко

Не заходя в лабораторию, я прямиком направился к директору. Как всегда с утра он проводил совещание, и я, немного поболтав с секретаршей, сел и тут же в приемной написал заявление на недельный отпуск за свой счет. Так что, когда директор освободился, я, как говорится, был во всеоружии.

— Можно? — спросил я от дверей, зайдя в кабинет.

Директор угрюмо кивнул, не поднимая головы и не отрывая взгляда от бумаг на столе. Свою фамилию Хмурый он оправдывал на все сто процентов. Его мрачное, синюшное то ли от какой-то болезни, то ли просто от душевной желчи лицо невольно наводило на мысль, что перед тобой либо отпетый человеконенавистник, либо отчаявшийся самоубийца — столько в его лице было открытой неприязни и отвращения к окружающему миру.

Я подошел к столу и протянул директору заявление.

— Здравствуйте, — сказал я.

— Садись, — буркнул он вместо приветствия.

Я сел.

— Сдашь аннотацию за квартал, и можешь идти в свой отпуск, — прочитав заявление, тяжело обронил Хмурый, по-прежнему не поднимая на меня взгляда.

Я нормально реагирую, когда ко мне обращаются на «ты». То есть, когда собеседник общается со мной на равных, без проявлений высокомерия или уничижения. Кем бы ни был собеседник — бомжем, или министром. Моего же директора мне всегда хотелось одернуть. Корректно, с чувством собственного достоинства объяснить, что какой-никакой, а я все-таки член Союза Писателей, что в табели о рангах несколько выше, чем его кандидатская степень. Но я никогда этого не делал. Внутренне морщился, но молчал. Мало того, знал, что никогда не скажу ничего подобного. Воспитание не позволяло, хоть и получил я его не в кадетском корпусе.

— До конца квартала еще месяц, — спокойно возразил я. — Выйду из отпуска и напишу.

Хмурый наконец одарил меня тяжелым взглядом. Ох, и не любил он, когда ему возражали.

— Пока я здесь директор, распоряжения отдаю я. А ты их должен выполнять.

И все же я не выдержал.

— В таком случае я уйду в отпуск без вашего разрешения.

Болезненно темное лицо Хмурого совсем почернело.

— А я тебя уволю! — твердо пообещал он.

Странно, но эта фраза меня развеселила. Вести мою тему в институте никто бы не смог. А это означало, что тему с моим увольнением придется закрыть. Откуда следовало существенное сокращение финансирования программ института Комитетом по науке, что, в свою очередь, вело к снижению фонда зарплаты, и, самое главное для директора, основательно уменьшало грабительские отчисления с тематик на накладные расходы, с которых кормилась администрация и которые сама же администрация и назначала.

Меня так и подмывало спросить: «А что, руководство моей темой вы возьмете на себя? Или повысите и без того непомерные отчисления на накладные расходы?» Но я не спросил.

— Договорились, — кивнул я. — Буду надеяться, что найду работу с зарплатой, позволяющей не только существовать, но и жить.

— Сядь! — с трудом сдерживая себя, прорычал директор. Понимал он прекрасно, кто от кого зависит, да и повышать накладные расходы было уже некуда — тогда бы нечего было платить непосредственным исполнителям. Но покуражиться Хмурый обожал. Все они такие — кто из грязи, да в князи…

И я, начав было вставать, сел. Действительно, будь проклято мое воспитание — нет, чтобы с достоинством удалиться!

Хмурый снова уткнулся в мое заявление и перечитал его.

— Что это значит: «в связи с личными обстоятельствами»? — мрачно изрек он. — Фининспекция меня оштрафует.

И вот тут я уже сорвался. Я прекрасно понимал корявость этой фразы. Но не это интересовало Хмурого. И не в фининспекции было дело. Однако всему должен быть предел. Даже директорскому любопытству.

— А что, фининспекция по-прежнему требует, чтобы в больничных листках писали диагноз? Хорошо, давайте допишу: «По поводу лечения сифилиса».

Вот этого Хмурый от меня явно не ожидал. Будучи мягким человеком по своей сути (той самой «манной кашей» по определению Татьяны), я старался по мере сил не конфликтовать ни с кем. Поэтому и директору зачастую объяснял подноготную своих редких просьб. А тут, видишь ли, взбунтовался!

— Ладно, иди, — многообещающе буркнул Хмурый.

— Спасибо, — корректно поблагодарил я и направился к двери.

«За что!? — возмутилась моя гордость. — Он что — тебя облагодетельствовал? Это его обязанность!» «Так же, как и моя обязанность — быть вежливым, — не очень уверенно возразил я сам себе. — Не моя вина, что в наше время элементарную вежливость почему-то принимают за подобострастие…» А когда те, к кому она обращена, понимают, что это действительно просто вежливость и ничего более, они становятся твоими врагами. Как сейчас. Хотя друзьями с Хмурым мы никогда не были — слишком разные у нас интересы. Ну и черт с ним! Как-то на одном из писательских семинаров мой старый приятель Юра Минский, дня три активно повращавшись среди литераторов, ошеломил меня неожиданной репликой: «Слушай, а ты знаешь, что у тебя здесь много врагов?» Ничего об этом и не подозревавший, я, естественно, опешил, но все же нашелся: «Это их проблемы. Не хватало мне из-за этого переживать. Я переживаю только за друзей».

Перед уходом из института я зашел в свою лабораторию и дал сотрудникам задание на неделю. Черта с два, чтобы в мое отсутствие хоть кто-нибудь из них палец о палец ударил! Как однажды ответила одна лаборантка на мое замечание по поводу ее опоздания: «Скажите спасибо, что за такую зарплату я сюда вообще прихожу!» И таки она была права. Но, определив фронт работ для сотрудников, я, по крайней мере, успокоил свою совесть. Остатки порядочности по отношению к научной работе у меня еще сохранились.

Я вышел за проходную института и в нерешительности остановился. Хорошее настроение рассеялось как дым. Теперь предстояло совершить нечто противное моему естеству — пойти и просить с протянутой рукой. Раньше меценаты искали таланты, но теперь места поменялись, и все, кто имеет хоть какое-то отношение к культуре, в том числе и литераторы, сами ищут спонсоров. Впору мне, как Кикеро (в наше время почему-то называемого Цицироном), воскликнуть: «O tempora, o mores!»* *О времена, о нравы! (лат.)

Но деваться мне из своего времени было некуда, поэтому я взял себя, фигурально говоря, за шиворот и поволок на поклон к Сашке Устинову. Страстному поклоннику фантастической литературы, с которым мы на этой почве когда-то сошлись на книжном рынке. Когда-то — это при социализме, когда мы с ним были практически равны в своих финансовых возможностях. Сейчас же Устинов стал крупным преуспевающим бизнесменом, из Сашки превратился в Александра Ивановича, но фантастику по-прежнему любил. И моя писанина ему нравилась. Как-то он даже предложил издать мою книгу за его счет. Но тогда мои произведения еще шли в издательствах нарасхват, и я отказался.