Устал рождаться и умирать - Мо Янь

Незадолго до этого, когда Хэцзо устроила мне спектакль с надписью кровью, я и вправду подумывал покончить с этим. Но время шло, от тоски по Чуньмяо я просто терял голову, не мог ни есть ни спать, и ни одно дело не клеилось. Никакая работа, мать его, в голову не шла. Вернувшись с собрания в провинциальном центре, я поспешил в книжный магазин, чтобы повидаться с ней. На её рабочем месте стояла незнакомая багроволицая женщина; она с невероятной холодностью сообщила, что Чуньмяо в отпуске по болезни. Знакомые продавщицы тайком посматривали на меня. Ну и смотрите, поносите, мне наплевать. Я нашёл общежитие магазина — её комната заперта. Через оконное стекло я смотрел на её кровать, на стол, на таз для умывания, бинокль на стене. На кровати разглядел розового игрушечного медведя. Где ты, Чуньмяо, милая? После долгих поисков нашёл дом Пан Ху и Ван Лэюнь со двором в деревенском стиле. На воротах висел замок, и мои попытки докричаться вызвали лишь бешеный лай соседских собак. Понимая, что Чуньмяо никак не может скрываться у Пан Канмэй, я всё же набрался смелости и пошёл к ней. Она занимала один из шикарных домов уездного парткома, небольшое двухэтажное здание, огороженное высокой стеной и хорошо охраняемое. Мне удалось проникнуть туда лишь после предъявления служебного удостоверения. И вот я постучался в её дверь. Во дворе залаяли собаки. Я знал, что над дверью есть видеокамера, и если кто-то дома, меня увидят. Но никто так и не вышел. Подбежал пропустивший меня охранник и с искажённым от страха лицом стал — нет, не приказывать, умолять меня уйти. И я ушёл. На запруженной транспортом и людьми улице я еле сдерживался, чтобы не закричать: «Чуньмяо, где ты? Я уже не могу жить без тебя, лучше умереть. Репутация, положение, семья, деньги — всё это мне не нужно, нужна только ты. Хоть глянуть на тебя в последний раз, если ты хочешь покинуть меня. Тогда я умру, а ты уходи…»

Я не стал ни извиняться перед всеми, ни тем более объяснять свою позицию. Опустился на колени, поклонился родителям, потом повернулся к семье Хуан и поклонился им тоже: что ни говори, они — мои тесть и тёща. Затем, повернувшись к Пан Ху и его жене, отвесил им самый низкий, самый торжественный поклон в благодарность за всю помощь и поддержку, а главное — за то, что они произвели на свет Чуньмяо. Взял двумя руками протез, этот символ истории и славы, на коленях донёс и положил на стол «восьми бессмертных». Потом встал, попятился к выходу, отвесил низкий поклон, повернулся, ни слова не говоря, вышел и зашагал по главной улице на запад.

Судя по отношению водителя, стало ясно, что поездки на служебной машине закончились. Когда я встретил Сяо Ху по возвращении из провинциального центра, он стал жаловаться, что жена пользуется машиной от моего имени. А когда на этот раз я собрался в деревню, он машину не подал — сказал, мол, неполадки в электрооборудовании. Так что добирался я на попутной машине отдела сельского хозяйства. Теперь я шёл пешком на запад в сторону города, хотя, по правде говоря, зачем мне туда возвращаться? Что мне там делать? Мне следует быть там же, где Чуньмяо, но где она?

Меня нагнал и бесшумно остановился рядом «кадиллак». Цзиньлун распахнул дверцу:

— Садись!

— Обойдусь.

— Садись! — тоном, не терпящим возражений, повторил он. — Надо обсудить кое-что.

Я забрался в его шикарный лимузин.

Вскоре я сидел в его роскошном офисе.

Откинувшись на пурпурную кожу мягкого дивана, Цзиньлун долго пускал кольца дыма, уставившись на хрустальную люстру, потом беззаботно бросил:

— Как по-твоему, братишка, не смахивает ли эта жизнь на сон?

Я молчал, ожидая, пока он выскажется.

— Помнишь, как мы пасли быков на берегу реки? — продолжал он. — Тогда, чтобы заставить тебя вступить в коммуну, мне приходилось каждый день колотить тебя. Кто бы мог подумать, что через каких-то двадцать лет коммуна будет этаким замком на песке, что через такое короткое время она рассыплется в прах. Мы и мечтать не могли, что ты станешь замначальника уезда, а я — председателем совета директоров. То, что мы почитали святым, над чем дрожали, сегодня, похоже, кучки собачьего дерьма не стоит.

Я по-прежнему молчал, понимая, что сказать он хотел совсем не это.

Он сел прямо, погасил в пепельнице выкуренную лишь на треть сигарету и упёрся в меня взглядом:

— В городе столько красивых девчонок, и чего ты на этой тощей обезьянке зациклился? Если так невтерпёж, сказал бы мне, найду какую захочешь — смуглую, белокожую, пухлую, тощую. Желаешь чего иностранного — тоже не вопрос, вон русские девочки всего-то и берут тысячу юаней за ночь!

— Если ты затащил меня сюда, чтобы это сказать, — поднялся я, — я пошёл!

— Стоять! — В сердцах он хлопнул по столу так, что в воздух поднялся пепел из пепельницы. — Да ты болван стопроцентный! Кролик, и тот не объедает траву вокруг своей норки, тем более если эта трава не так уж и хороша! — Он закурил ещё одну сигарету, закашлялся и погасил. — Ты знаешь о моих отношениях с Пан Канмэй? Она — моя любовница! Если хочешь знать, эта особая экономическая зона по туризму в Симэньтуни — наше с ней дело, это наша прекрасная перспектива, а ты своей елдой всё портишь!

— Ваши дела меня нисколько не интересуют, меня интересует лишь Чуньмяо.

— Значит, складывать руки не собираешься? И впрямь решил жениться на этой девчонке?

Я решительно кивнул.

— Ну нет, ничего у тебя не выйдет! — Цзиньлун вскочил и принялся расхаживать взад-вперёд по просторному кабинету. Остановившись передо мной, он ткнул мне в грудь кулаком и безапелляционно заявил: — Немедленно прекрати с ней все отношения, а дальше уж положись на меня. Со временем ты поймёшь, что такое женщины.

— Извини, — сказал я, — но от твоих слов просто тошнит. Ты не имеешь права вмешиваться в мою жизнь, и тем более я не нуждаюсь, чтобы ты помогал налаживать её.

И повернулся, чтобы уйти. Но он схватил меня за плечо и сказал уже более мягко:

— Ну да, возможно, такая штука, как любовь, мать его, действительно существует. Давай обсудим компромиссный вариант: сначала ты успокоишься, не будешь кричать о разводе и на время откажешься от контактов с Пан Чуньмяо. Мы постараемся перевести тебя в другой уезд или даже подальше, в городскую территорию, центр провинции, минимум на такой же уровень, а поработаешь немного — ещё и на повышение пойдёшь. До этого времени все твои дела по разводу с Хэцзо беру на себя. Весь вопрос в деньгах: триста тысяч, полмиллиона, миллион — ну нет, мать его, такой женщины, чтобы смогла оторвать глаза от денег! Потом Чуньмяо к тебе перевезём, и наслаждайтесь любовью сколько влезет! Вообще-то, — тут он сделал паузу, — идти на такое мы совсем не хотели, денег потребуется уймища. Но ведь я твой старший брат, а она её старшая сестра.

— Спасибо, — сказал я. — Спасибо за ваши хитроумные планы, только я в них не нуждаюсь, правда, не нуждаюсь. — Я дошёл до двери, потом сделал пару шагов назад. — Как ты только что сказал, мы с тобой братья, а они сёстры, поэтому прошу не очень-то входить во вкус. Как говорится, из небесных сетей ничто не ускользает, у правосудия длинные руки! Да, я, Лань Цзефан, прелюбодей, но это в конечном счёте вопрос морали, а вам как бы не заиграться…

— Ещё учить меня вздумал, — презрительно хмыкнул Цзиньлун. — Тогда не обессудь, церемониться не буду! А теперь катись отсюда!

— Где вы Чуньмяо прячете? — ледяным тоном осведомился я.

— Пошёл ты! — Его злобный крик поглотила обитая кожей дверь.

Я шёл по главной улице Симэньтуни, и в глазах стояли слёзы. На западе сияло солнце, мир играл всеми цветами радуги. За мной увязались двое подростков и пара собак. Я шагал широко, дети за мной не поспевали. То ли посмотреть на мои слёзы хотели, то ли поглазеть на уродливую синюю половину лица. Обогнали бегом, а потом, уставясь на меня, пошли назад.

Проходя мимо усадьбы Симэнь, я даже не взглянул в ту сторону, хотя понимал, что из-за меня родителям долго не протянуть, что я непочтительный сын. Но я и тут не отступил.

На большом мосту дорогу мне преградил Хун Тайюэ. Уже хорошо нагрузившийся, он не вышел — выпал из ресторанчика у моста. Крепкой, как клещи, рукой схватил меня за грудки и заорал:

— Цзефан, сукин сын! Вы меня арестовали, арестовали старого революционера! Верного бойца Председателя Мао, борца с коррупцией! Меня вы арестовать можете, но правду не арестуешь! Настоящему материалисту ничего не страшно, я вас не боюсь!

Из ресторанчика выскочили двое и оттащили его от меня. Из-за застилавших глаза слёз я так и не понял, кто это был.

Я взошёл на мост. Река блистала золотистым светом, словно великая дорога. За спиной раздался громкий вопль Хун Тайюэ:

— Верни мосол, сукин сын!

ГЛАВА 49

Хэцзо чистит нужник в грозу. Избитый Цзефан делает выбор