Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

справа жирной черной полосою вздувшегося моря. Лес здесь был молодой, не слишком густой — йоки прореживали его на дрова, — довольно низкорослый, и местность сквозь редкую крону просматривалась хорошо. Над поляной, где располагалась деревня, клубился густой и грязный не то дым, не то туман. И все же было ясно, что это не пожар. Было в нем что-то пугающее и противоестественное. Темная масса курилась над вершинами деревьев, не поднимаясь и не опускаясь, словно возникла уже в пространстве между небом и землею. Медведь ошалело глянул в сторону своего спутника, но того, кажется, не занимало жуткое марево над темным горизонтом. Еж, тяжело дыша, пристально вглядывался в чащу справа, и когда намма тронул того за плечо и указал на происходящее за леском, Иголка лишь мельком скользнул взглядом по облаку, рассеянно кивнул головою и произнес:

— Иди, ты там нужен. А я передохну.

Бурый удивленно покосился на собрата, успел подумать, что здесь не все чисто, но эта мысль потонула в очередной волне беспокойства: облако над деревней забурлило, клокоча, и выбросило в воздух несколько темно-синих молний. Он сорвался с места и бросился через заросли напролом.

* * *

— Ну, что тут у вас, Клыкач?

Кабан глянул на Медведя, дескать, сам не видишь что ли, потом смачно и с раздражением сплюнул, втаптывая плевок в землю голой пяткой — сапоги обуть он, видимо, не успел. Бурый несколько раз глубоко вдохнул пахнущий грозою воздух, восстанавливая после долгого бега дыхание, и зашагал следом за йоком. Изба Сокола осаждалась по всем правилам военной фортификации. Молодняк залег под стенами, что изредка, будто живые, перетряхивали свои бревнышки, выпуская сквозь щели тонкие струйки черного дыма; те немногие Старшие, кто был в деревне, оккупировали окна и двери.

— Почему не войдете?

Кабан покосился на начальника, усмехнулся в жидкие щетинистые усы и неприятным тоном произнес:

— Как же. Входили. Да только что толку. Один убыток с такого дела.

Он неопределенно махнул в сторону.

— А погляди сам, сейчас опять… крепость брать будут… Эх, бесово семя.

Узкобровый скривился, ковыряя указательным пальцем в ухе. Примерно в это же время йоки вокруг дома зашевелились, в воздухе повисло напряженное молчание, дверь тихонько скрипнула и через порог совершенно бесшумно скользнула тощая фигурка Мотылька. “Хорошо пошел, — с удовольствием подметил намма, — тихо, даже я не слышу его шага”. Секунда молчания оборвалась громким, невозможным для ушей звуком. Визг подобной силы разорвал бы легкие любому нормальному существу.

Рама завибрировала, вздувшись пузырем от натуги, и лопнула, выплевывая вместе с осколками стекла и древесными щепками, безвольное, словно кукольное, тело Младшего в облаке черного липкого дыма. Тяжело рухнув на землю, Мотылек остался недвижим, застыв в неудобной позе. Двое Учеников тут же оттащили раненого собрата в сторону и вернулись на свои позиции. Медведь вопросительно глянул на Кабана, что, продолжая елозить пальцем в ухе, пожал плечами и спросил:

— Лазарет показать?

Намма нахмурился и зашагал следом за узкобровым. Следующая странность застала главу клана через десяток шагов. Сначала Клыкач приостановился, исступленно тряся головою так, будто набрал полные уши воды.

— Началось! — свирепо прошипел он и, неуклюже опускаясь на землю, обхватил голову руками. Медведь недоуменно огляделся вокруг, подмечая на лицах всех своих братьев гримасу боли. В той или иной мере каждый испытывал неприятное ощущение: неподалеку Выпь, привалившись к стене, потирал висок, впрочем, не теряя способности к самоконтролю, в отличие от неинициированного еще щенка, что в приступе бился головою о землю, постанывая; Барсук, старина Безухий, проверенный огнем и сталью безжалостный убийца, сидел, подобрав ноги под себя и опустив крепко сжатые кулаки на колени, не дышал — хрипел, а по щекам катились слезы. Изумленный происходящим на его глазах, Медведь не сразу услышал собственную боль, сверлящую толстую черепную кость. Но стоило нелюдю впустить в свой разум осознание этой боли, как она прошила его скелет насквозь. Правый глаз тут же перестал видеть, сдавленный отеком, голова затряслась, как у столетнего старика. Намма шагнул к лазарету — избушке Ежа, и остановился: на крыльце, судорожно обхватив лысый, исцарапанный в кровь череп руками и раскачиваясь из стороны в сторону, что церковный кликуша на паперти, сидел Ящер. Его единственный глаз, выпученный и остекленевший, буравил безумным взглядом пространство, а прямо перед ним лежал тощий, скрюченный в предсмертной судороге Мотылек, точнее то, что от него осталось — обожженный дочерна по рукам и ногам трупик с почти бескровным отверстием под пятым ребром справа. Тонкое серебряное жало ритуального клинка, расчехленного и поблескивающего в неясных предрассветных сумерках, повергло намму в ярость. Лучшие гибнут! Это непозволительно!

Отличительной чертой Медведя была его невероятная даже по меркам йоков устойчивость к боли и скорость восстановления. Он по праву считался лесным князем — самым выносливым и могучим в клане, и звание наммы получил не случайно.

Отодвинув с пути скулящего щенка, Бурый шагнул в сенцы осаждаемой избы. Дверь в горницу была распахнута настежь и в проеме клубился черный обжигающий туман. Только здесь, отгородившись от стонов товарищей прочной дубовой стеною, он услышал, как рыдает Змея: захлебываясь и постанывая, она кричала странным утробным криком, громким и в то же время неслышным. Медведь представил как выглядит лицо несчастной девчонки и поморщился, переступая порог спального покойчика, но то, что он увидел, когда туман расступился, пропуская его в комнату, заставило намму судорожно сглотнуть и нахмуриться, готовясь к бою.

В горнице было жарко и темно, лишь дым, живой и подвижный, как рой, испускал мрачный синеватый свет. Он пульсирующим коконом одевал пространство так, что нелюдь на время потерял ощущение реального объема помещения. В центре туманного кокона из кучки серебристого пепла торчал меч — знаменитый соколиный клюв, на рукояти которого тяжело повисло странное и страшное существо. Черное чешуйчатое тело, границы которого терялись на общем фоне, лоснилось синим, длинные пальцы с навершиями стальных когтей безбоязненно и с некоторым трепетом ласкали острое лезвие клинка, окрашивая его поверхность багрянцем крови.

Намма знал кое-что о Черном Драконе. Знал не понаслышке, а выудил из памяти своего зверя. Единственное воспоминание, что доступно было Медведю, предстало перед ним во плоти через многие сотни лет. И это было плохо. Очень плохо! Бурый попытался представить, что здесь на самом деле произошло, но не мог собраться с мыслями, так как сам лишенный страха, слишком ясно чувствовал панику своего духа. Единственное, на чем нелюдь смог заострить внимание, так это на том, что Змей оплакивал Сокола. Учитывая то, до какого состояния довело Великого Духа горе, он оплакивал не просто