Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не может быть! Он совершенно здоров! Мы не восприимчивы к ядам… Не может быть!
Потому Лысый не сразу услышал ее отчаянный окрик:
— Воды! Воды принеси, болван! Скорее!
Но бежать никуда не потребовалось. Нелюди слетелись на вопли, как стая безмолвных стервятников. Кто-то уже несся от реки с полным ведром в руках, кто-то помогал Олге снять с агонизирующего Мастера окровавленную рубаху. Молодняк столпился вокруг, оттеснив Ящера в задние ряды, но тот был только рад скрыться от чужих глаз, чтобы в одиночестве принять новое и такое болезненное для гордеца ощущение страха. Барсук, нависая над Змеей, внимательно наблюдал за ее судорожными движениями, изредка переглядываясь с Выпью, молча и хмуро глядящим на Пернатого, что уже перестал дергаться и лишь хрипел, захлебываясь пеной и обильной мутно-желтой слюною. Олга высосала яд, одновременно пытаясь удержать его проникновение в тело, выгребая ребром ладони к ране, но было уже поздно, слишком долго она приходила в себя, и отрава поразила сердце, что с каждой секундой билось все медленнее, не способное перегонять загустевшую кровь. Мысли в ее голове сновали перепуганными водомерками и разлетались в разные стороны, как только она пыталась поймать хоть одну из них. Творец всемогущий, что же я наделала! О нет, белки потемнели! Господи, они меня убьют! Я… я убила его! Только не слезы! Нельзя реветь, успокойся, дура! Что же делать? Да проснись же ты, чертов Змей! Умоляю! Яд пахнет полынью. Неужели я отравила его той самой дрянью. Кровь густеет. Как и говорил Белослав. Белослав… Белян… противоядие! Каким образом в ее искаженном страхом сознании встретились два этих понятия, Олга не знала, но тут же ухватилась за спасительную идею. Прополоскав рот водою, она положила одну ладонь поверх еле трепещущего сердца, другой сжала руку Сокола чуть выше запястья и замерла, прикрыв глаза и сосредоточившись. В носу засвербило от резкого приторного запаха переспелых фруктов, язык сковала горечь крепкого соляного раствора. Змея открыла глаза и вонзила клыки в запястье Пернатого, а после и в сонную артерию на могучей шее йока.
— Отнесите его в мой дом, положите на кровать, — обратилась она к собравшимся, не поднимая глаз. Усталость, неимоверно сильная и гнетущая, навалилась внезапно, не позволяя шевелиться. Голова превратилась в чугунную болванку.
— Я позже приду, только… отдохну… чуток, — и Змея тихо осела на землю, свернувшись калачиком, чтобы спастись от озноба. Сквозь густой туман, настойчиво проникавший в каждую частичку ее сознания, она еще некоторое время слышала взволнованные голоса и чувствовала, как ее, будто чужое, тело поднимают чьи-то сильные руки, но вскоре и эти ощущения угасли, втянутые топким болотом беспамятства.
* * *
— Ну, Барсук, рассказывай, что случилось на этот раз?
— Да ничего особенного, намма. Сцепилась она с твоим щенком одноглазым, а Сокол по дурости в драку и влез.
— Мда, ни на миг нельзя Лысого одного оставлять, обязательно когти выпустит, дурак. Похоже, она его не только глаза, но и разума лишила.
— Что так?
— Он, видимо, печатью повредился. Чем дальше, тем хуже контролирует свою ярость, тем более похож на того подонка, из которого я его вылепил.
— Своди Ящера к оракулу.
— Да сколько можно уже водить!
— А девушку не винишь?
— Виню? Нет. Я бы и сам этого идиота пришиб, если бы он ко мне полез со своими притязаниями. Опасаюсь? Да. Вижу, на что способна в гневе и опасаюсь, как бы и она по чьей-то неосторожности не потеряла контроль.
— А с мальчишкой этим что будем делать?
— С шептуном-то? С тем, что вчера приблудился? Да бес с ним. Покорми, да пусть спит. Вижу я, какой он тощий да умученный, и тоска берет, что и моя душа где-то в таком же теле, никчемном и слабосильном. После отправь в приют с провожатым. Кого ему здесь надо-то, говорит?
— Да все ее ищет.
— Змею? Хм, неужто тот самый малый, на которого мы ее и словили в прошлом году?
— Он самый. Белобрысый такой, что оракул. Сказать девчонке о том, что он здесь, или не стоит?
— Пожалуй, повременим. Сначала пусть Сокола на ноги поставит. Не зря ведь Альба не пускала ее в приют, видимо, не хотела, чтобы эти двое встретились. Запри-ка шептуна в доме советов, и всем щенкам накажи, чтоб не тявкали и тихо сидели. Змея не должна знать о шептуне… до поры.
Сокол поднял тяжелые веки и сосредоточенно уставился на потолочные балки, пытаясь избавиться от размытой пелены перед глазами. Спустя некоторое время зрение восстановилось, и он, наконец, смог оглядеться. В комнате царил полумрак, неясный свет луны серебрил лоснящиеся пряди той, что дремала на широкой скамье у окна. Трогательно обхватив голые коленки руками и опершись на них щекой, она мерно дышала в такт ветра, что колыхал тонкие занавески, словно нежной рукою оглаживая склоненную голову льняной ладонью. Пернатый улыбнулся и попытался сесть, но, удивленно охнув, вновь откинулся на подушку, ощущая непривычно большой вес тела. Змея встрепенулась и, потирая красные от усталости глаза, спустила ноги со скамьи и склонилась над нелюдем, озабоченно вглядываясь в его лицо.
— Как ты себя чувствуешь?
— Вроде нормально, — Сокол, наконец, сел. — Сколько я провалялся?
— Двое суток, — она опустила глаза, избегая его взгляда. Йок нежно коснулся ее плеча, щеки.
— Чувствуешь себя виноватой? Брось, не стоит.
Она вскинула на него возмущенный взгляд.
— Я чуть тебя не убила!
— Но ведь я живой, — он улыбнулся ей, вновь опуская голову на подушку. Она резко поднялась и отошла от кровати, наново забравшись с ногами на скамью. “До чего красивая девка, ласково глядя на Змею, думал Сокол, особенно когда вот так сосредоточена. Эта ее дикость и воинственность бесподобны. Воистину, Богиня Вод, Золотой Дракон”. Неожиданно она заговорила.
— Помнишь, ты когда-то дал мне яд, и предоставил выбор. Ты ведь не знал, что дурман на меня не действует.
Он сделался суров и спокоен, чувствуя важность момента.
— Значит, ты хотел, чтобы я умерла. Почему ты решил пойти против воли наммы?
— Ты опасна, — он спустил ноги с кровати, твердые половицы под босыми пятками придавали ему уверенности, — опасна для всего клана и для меня в частности. В тот миг я знал это так же четко, как и то, что совать руки в огонь чревато ожогами.
— Может, ты прав, — золотые глаза были пусты и безучастны, но невыразимая
