Я помню...(Автобиографические записки и воспоминания) - Фигуровский Николай Александрович

В распоряжении нашей группы было довольно много профессоров, главным образом московских и ленинградских вузов, которые имели задачей вести в Германии оперативную работу по выявлению и осмотру и, конечно, — оценке имущества, пригодного для учебных целей и исследовательской работы в вузах. Руководство этой группой профессоров осуществлялось Скородумовым и мною.

Мы выехали из Москвы 5 мая 1945 г., получив военное обмундирование далеко не офицерское. Будучи подполковником, я мог еще пользоваться кителем и шинелью, оставшимися у меня после военной службы. Мы летели в самолете ИЛ-4 и через три часа были в Варшаве.

Очень грустное впечатление произвел этот разрушенный войной город. Тогда я не знал подробно о событиях, которые произошли в Варшаве за год до окончания войны, и, приехав сюда, лишь удивлялся огромным разрушенным районам. Собственно, других впечатлений от Варшавы у меня в то время не осталось. Впрочем, одна мелочь уцелела в памяти. Меня удивило, что молодые ребята-варшавяне, ставшие взрослыми лишь в годы войны, как правило, болтались без дела и пытались торговать. Вот один из них разложил перед собой десяток папирос и продавал их поштучно. Таких «торговцев» оказалось немало. Между тем в городе начались работы по расчистке завалов, по ремонту сколько-нибудь пригодных для жилья зданий. Кто-то из нас спросил одного из таких «торговцев», почему он не хочет работать для восстановления города, на что был получен весьма уклончивый и неясный ответ. После этого парень тотчас же смылся.

В Варшаве мы пробыли недолго и утром на следующий день были в Берлине (7 мая) и высадились на аэродроме в центре города. Сойдя с самолета и ожидая указаний, куда именно нам следует направиться, рассматривали с интересом остатки «былого величия» этого центрального германского аэродрома, способного, несмотря на некоторые повреждения, принимать и отправлять самолеты. Сидели мы часа два, и вдруг к нам весьма приветливо обратились какие-то американские офицеры. В то время «дух союзничества» между США и СССР еще не подвергся дискриминации, и американцы искренно восхищались победами Советской Армии. Они обратились к нам по-английски, мы отвечали им по-русски, но это не помешало и нам, и им понять, что между нами существует, по крайней мере, внешне искренняя симпатия. Среди офицеров был американский полковник. Посоветовавшись с П.Н.Скородумовым, мы решили угостить американцев русской водкой, которую мы не забыли захватить с собой из Москвы. Тотчас же все было организовано по-походному, и вскоре американцы быстро захмелели и начали проявлять тенденцию обнимать нас. У нас был и спирт, и с его помощью мы буквально свалили с ног американского полковника. Через некоторое время американские солдаты принесли санитарные носилки и куда-то унесли полумертвого полковника. Мы были «на высоте».

Вскоре мы узнали, что нам отвели помещение в Карлсхорсте, куда нас и отвезли на машине и где мы ночевали. Но на другой день нас перебазировали в небольшой городок километрах в 20 от Берлина — Нейенхаген. Мы заняли здесь вдвоем со Скородумовым большой двухэтажный дом, довольно хорошо обставленный, и поселились в нем с полными удобствами.

Война еще формально не кончилась. В Берлине кое-где слышалась стрельба. Тем не менее с первого дня своего пребывания мы большую часть времени проводили в Берлине, знакомясь с городом и его центральными районами. В то время Берлин представлял собой страшное зрелище. Вся центральная часть его была в развалинах. Всюду еще дымящиеся следы только что закончившихся боев. Из всех окон многоэтажных домов виднелись «белые флаги» — простыни и прочее, означавшие, что жители соответствующих квартир капитулировали. Однако ходить по такому капитулировавшему Берлину было далеко не безопасно. Отдельные отчаявшиеся снайперы брали «на мушку» любого советского военнослужащего. На улицах было еще немало неубранных трупов. Особое чувство производили огромные бетонные сооружения — бункеры-бомбоубежища. Всюду торчали еще фашистские плакаты. Больше всего было плакатов, призывавших к бдительности — надписи на них «хорьх». Небезынтересно было смотреть на многоэтажные здания, прошитые бомбами до основания. Некоторые из таких зданий как бы представляли жизнь немцев «в разрезе». Вот здание, на всех этажах которого обнажены кухни, ванные комнаты, бывшие довольно роскошные залы. Любопытство толкало нас, впервые очутившихся за рубежами своей страны, посетить уцелевшие от разрушений районы города. Пользуясь картами, планами — немецкими и русскими, которых было достаточно, мы знакомились с городом.

Особенно вспоминается День Победы — 9 мая. Мы приехали на машине в центр — Тиргартен. Помню огромные толпы наших ликующих солдат с небольшой примесью иностранных солдат — французов и англичан. Все кричали, шумели, иногда стреляли в воздух из различных автоматов, винтовок и пистолетов. Радость была всеобщая. Победу отмечали знатно и внушительно, хотя выражение радости у наших солдат «славян» было непосредственным и искренним. Конечно, было в толпе солдат и довольно много «выпивших» где-то. Вероятно, были ликвидированы некоторые запасы «сталинских 100-граммовок». Мы бродили в толпе ликующих и сами были полны радости и восторга.

После праздника первого дня Победы, носившего по инерции еще чисто фронтовой характер (стрельба из ручного оружия), для меня и П.Н.Скородумова начались будни работы, ради которой мы приехали в Германию. Нам надлежало обследовать исследовательские, вузовские и промышленные лаборатории и собрать все, что могло бы пригодиться в учебном процессе наших учебных заведений и облегчить тяжелое положение вузов, которые были на территории, оккупировавшейся фашистами в годы войны.

В нашем распоряжении была довольно многочисленная группа ученых из Москвы, Ленинграда и других центров. Среди них были видные квалифицированные специалисты в различных областях науки и техники. Всем им было выдано военное обмундирование, и они прицепили себе погоны, какие кто хотел, вплоть до полковника. При этом все они не имели никакого представления об армейском порядке, о дисциплине и прочем, что вело иногда к смешным недоразумениям. Но об этом после. Каждое утро в нашей резиденции в Нейенхагене появлялись многие из этих ученых, получали (по согласованию) конкретные задания и уезжали в Берлин и другие города. Хотя они нам и подчинялись, но в сложившейся обстановке работали и вели себя самостоятельно. Они добывали себе автомашины — «Опель», БМВ и другие — и ездили по всей Германии и иногда даже по другим странам. Иной раз лишь через неделю-две они являлись к нам с докладами и получали указания.

После утреннего приема ученых и различных должностных лиц мы сами отправлялись в Берлин для ознакомления с достаточно хорошо известными вузами, лабораториями и учреждениями. Пользуясь старыми планами Берлина и некоторыми книжками, описывавшими город, мы обследовали не только то, что уцелело от бомбежек, но и среди развалин находили книжные магазины и пытались найти магазины лабораторного оборудования.

Надо сказать, что помимо большой группы ученых к нам было прикомандировано командованием несколько десятков офицеров, оставшихся за штатом при реорганизации частей после окончания военных действий, и из фронтовых резервов. Конечно, среди них были разные люди, весьма предприимчивые. Они ничего, конечно, не понимали в лабораторном оборудовании и во время рекогносцировок по нашим заданиям находили всякие склады различного ценного имущества, в том числе и вина. Иногда с этой братией приходилось поступать сурово. Часть прикомандированных к нам офицеров жила в нашем же доме на первом и полуподвальном этажах. Жили они беззаботно. Их кормили в столовой, но больше они сами добывали себе приличное пропитание.

Хозяева нашего дома были люди довольно зажиточные. Самого хозяина не было на месте, он, как сказала мне хозяйка, был в армии, от него не было давно известий и, может быть, он находился у нас в плену. Отец хозяина — старик, выселенный из дома и живший где-то у соседей, с утра до вечера работал на огородном участке около дома, то удобряя (из выгребной ямы у дома) те или иные грядки, то вскапывая новые грядки, на которые он сажал овощи. Он собирал несколько урожаев за лето и, сняв урожай с одной из грядок, он тут же ее перекапывал и сажал что-то другое. В саду было много фруктовых деревьев, выращенных так, что их ветви образовывали разные причудливые фигуры. Жена хозяина, 35-летняя фрау, очень редко показывалась на дворе. Впрочем, она однажды пришла ко мне с какой-то просьбой по дому и удивила меня, проведя пальцем по столу: «Фу, штауб!», и попросила разрешения сделать уборку в моей комнате. У нас была специальная уборщица из русских, и я сказал, что доволен ее работой. Она с возмущением спросила меня, как я могу жить в такой грязи. Пришлось разрешить ей сделать уборку в моих апартаментах. Через два часа мои две комнаты были «вылизаны». Действительно, после уборки стало ясно, что у меня было порядочно грязно и пыльно. Я поблагодарил и вместе с тем удивился такой приверженности немок к наведению чистоты. Впрочем, я скоро убедился, что главным занятием немецких хозяек было ежедневное усердное мытье окон снаружи (внутри я не знаю). В сущности, такими столкновениями ограничивались наши редкие встречи с хозяевами дома.