Докер - Георгий Холопов

— Нет, — сказал он старику, думая, что тот продает овцу. — Овца мне не нужна. Мне нужны арбузы.

Но старик поставил овцу на верхнюю ступеньку, а потом, подтолкнув ее в тамбур, сказал, что он не продать хочет овцу, а просит за нее щепотку чая на заварку. Да, да, щепотку чая на одну заварку!.. Он неделю не пил чаю, он умирает без чаю, ради чашки чая он пешком прошел двадцать верст по степи и всю ночь проторчал на полустанке.

Тогда, побежав в купе, он открыл чемодан, выхватил из него начатую пачку чая и протянул старику. Отдал он ему и овцу. В это время поезд тронулся. Потрясенный его щедростью, старик побежал рядом с вагоном, сперва пытаясь открыть дверь тамбура и вернуть ему чай, потом — поставить на ступени овцу. Но поезд уже набрал скорость. Тогда старик остановился и стал кланяться поезду… Уже замелькали вдали яркие огни Баскунчака, вскоре показались фантастические горы десятикилограммовых арбузов, сложенные вдоль железнодорожного полотна, галдящие толпы торговок, закутанных по-зимнему в шали, а далеко-далеко все виднелась фигура старика казаха…

— Что же ты, брат, давно не сказал мне про чай?.. Как же казаху можно без чаю?.. — Схватив Узунбекова за руку, майор чуть ли не насильно тащит его в свою землянку, под подозрительным и настороженным взглядом связного смело открывает свой бывалый в переделках чемодан, сует снайперу в карман давно хранимую пачку индийского чая, взахлеб рассказывает ему о случае со стариком на полустанке перед Баскунчаком…

Вечером к майору заходит с докладом командир роты.

— Есть еще одна приятная новость, — сообщает он среди других дел. — Сегодня поправился наш Узунбеков. После обеда он пошел на «охоту» и прямо с разлету срезал немецкого обера… Для верности даже «законтрагаил» его, всадил вторую пулю.

За перегородкой, тяжело вздохнув, связной с укоризной произносит:

— За этого паршивого обера я не только пачку, щепотки не дал бы индийского чая.

Майор молчит, почему-то стыдливо опустив глаза. А командир роты, не поняв, к чему относится реплика связного, продолжает рассказывать о ротных делах.

МУЗА

Машина наша останавливается по красному сигналу. Поднявшись со снега, обочиной дороги к нам идут три привидения с автоматами на груди. Крайний справа, зажав в руке карманный фонарь, заслоняется им от света фар, требовательно спрашивает:

— Пропуск!

— Муза! — погасив фары, басом отвечает шофер.

— Пропуск!!! — угрожающе произносит привидение.

— Мушка, мушка! — на этот раз торопливо, дискантом отвечает шофер.

— Ну, это другое дело, — ласково говорит привидение, подходя к машине, и просит достать у него из кармана маскировочного халата кисет с махоркой, свернуть цигарку. У привидения замерзшие руки, а курить страсть как хочется.

Но шофер достает свой кисет, хвалит свой табак, со всей щедростью скручивает автоматчикам по толстой цигарке, дает им прикурить, и они, пожелав нам счастливого пути в Кобону, уходят за обочину дороги, сразу же по пояс проваливаясь в снег и слившись со снегом.

Машина трогается, и мы снова едем ночной пустынной дорогой.

— Надо же такое сморозить: «Муза»?.. — хмыкнув, смущенно произносит шофер и качает головой.

— Что это за Муза? — спрашиваю я.

— Да котенок в нашем автобате!.. Снял с крыши во время пожара вчера… Такая смешная холера…

БЕЛОСНЕЖНАЯ ПОСТЕЛЬ

Вторую неделю идут дожди. Болота набухли, и над ними висит промозглый, сизый туман. Сквозь туман в просветах проглядывает черный заболоченный лес без листвы. А там, дальше, тянется чахлое мелколесье, по которому проходит передний край.

По траншее, прорытой меж двух болот, я возвращаюсь из боевого охранения в расположение КП роты. Уже сумеречно, здесь мне ночевать, а утром ехать дальше… Со мной идут три солдата. Они молча шагают по колено в воде, одной рукой захватив полу мокрой шинели, другой прижав к груди мокрый автомат.

Войдя в землянку, солдаты снимают шинели и первым делом принимаются за растопку печи, сделанной из бочки от бензина.

Двое это делают со знанием дела, и мокрые дрова вскоре начинают чадить в печке. Третий топчется около них, не зная, к чему приложить руки, потом забирается на нары, сложенные из тоненьких жердочек, и, вытянувшись, дремлет. Сквозь накаты на живот солдату короткими струйками стекает вода. Солдат отодвигается, не открывая глаз, нащупывает за спиной котелок, ставит его рядом и снова дремлет.

В печке дрова наконец разгораются и вспыхивает пламя. Два солдата снимают мокрые сапоги, портянки навешивают по ободку железной бочки. Я следую их примеру.

— Эх, ребята! — говорит первый солдат, положив на колени сапоги подошвами вперед и совсем близко придвинувшись к огню. — Хорошо бы сейчас очутиться в каком-нибудь ресторанчике!.. С музыкой!.. Или хоть в забегаловке, тоже ничего… Чтоб было светло, тепло, а мы бы тихо сидели где-нибудь в уголочке и по-дружески попивали водочку под соленые грибки…

— Оно, конечно, было бы неплохо, — говорит второй солдат, осторожно вращая свой сапог перед огнем. — Но я бы многое отдал за то, чтобы вырваться из этого проклятого болотного края и попасть на какой-нибудь степной фронт… в знойную степь, где нет ни глотка воды, где люди задыхаются от жажды…

Тогда на нарах приподнимается третий солдат, берет переполненный котелок, выплескивает воду под нары и, свесив ноги, говорит:

— Слушая вас, я вот о чем помечтал, ребята. Хорошо бы сейчас вдруг перенестись домой!.. Попариться бы в баньке и лечь в постель — белоснежную, с хрустящей простыней и наволочкой. Вытянуться в такой постели и заснуть крепким сном! Спать день, спать два, пока не надоест…

— Белоснежная постель! — хмыкнул первый солдат, выворачивая голенища дымящихся сапог и снова протягивая их к самому огню…

Ночью противник атаковал оборону роты, и в болотах завязалась ожесточенная схватка. Продолжалась она до самого утра.

На нашей стороне было много раненых, один пропал без вести. Им оказался солдат «белоснежная постель».

Раненых подобрали на поле боя и увезли в медсанбат. Долго искали пропавшего без вести. Его нашли только к вечеру. Он был втоптан танкетками в разжиженную дождями болотную грязь. Похоронили его тут же, недалеко за болотом.

Спящим на белоснежной постели я не желал бы, чтоб даже приснился такой сон.

«ПРОТИВОЧЕРТОВО РУЖЬЕ»

«Язык» Лятти Рейно, солдат отделения противотанковых ружей, своего ротного пастора называет «противочертовым ружьем». Так, говорит он, солдаты нарекли пастора за его молитвы, в которых он просит бога покарать «русских чертей». Но бог, видимо, оглох на старости лет, не слышит молитв пастора, и «противочертово ружье» вынужден изо дня в день стрелять одними и теми же холостыми патронами.