Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 1 - Александр Дюма

Д’Артаньян еще раз успел убедиться, что Портос, отличный инженер и топограф, плохо посвящен в государственные тайны.

«Конечно, – подумал он, – в Ванне я за полчаса узнаю больше, чем Портос узнал в Бель-Иле за два месяца. Но чтобы узнать кое-что, надо, чтобы Портос не прибегнул к единственной военной хитрости, которую я оставил в его распоряжении. Надо помешать ему предупредить Арамиса о моем появлении».

Теперь все заботы мушкетера заключались в том, чтобы присматривать за Портосом.

Надо заметить, однако, что Портос совсем не заслуживал такого недоверия. Он и не помышлял о худом. Может быть, в первую минуту своего появления д’Артаньян и внушил ему некоторое подозрение; но почти тотчас же д’Артаньян снова занял в его добром и мужественном сердце то место, которое он занимал в нем всегда, и ни малейшая тень не омрачала взгляда Портоса, когда он с нежностью устремлял глаза на своего друга.

Когда они высадились, Портос спросил, ждут ли его лошади; действительно, они ждали на перекрестке дороги, которая, огибая Сарзо, идет к Ванну.

Лошадей было две: одна для дю Валлона, другая для его конюшего.

С той поры как Мушкетон передвигался только в тележке, Портос завел себе конюшего.

Д’Артаньян ждал, что Портос предложит послать конюшего за лошадью, и собирался отказаться от этой любезности… Но ничего подобного не случилось. Портос просто приказал слуге сойти с седла и ждать его возвращения в Сарзо, а д’Артаньяну предложил сесть на лошадь конюшего.

Тот так и сделал.

– Ну, вы человек предусмотрительный, Портос, – сказал мушкетер своему другу, садясь на лошадь.

– Да, но это любезность Арамиса. Моих лошадей здесь нет, и Арамис предоставил в мое распоряжение свои конюшни.

– Черт возьми! Отличные лошади, хотя и епископские, – заметил д’Артаньян. – Впрочем, ведь Арамис не обыкновенный епископ.

– Святой человек, – гнусаво произнес Портос, воздев глаза к небу.

– Значит, он сильно переменился, ведь мы знали его нечестивцем.

– На него снизошла благодать.

– Великолепно! – воскликнул д’Артаньян. – Теперь мне еще больше хочется его видеть.

И он пришпорил лошадь, ускорив ее шаг.

– Ого, – сказал Портос, – если мы поедем так, то будем на месте через час, а не через два.

– А далеко это отсюда?

– Четыре с половиной лье.

– Значит, надо ехать быстро.

– Знаете, мой друг, – заметил немного погодя д’Арта-ньян, – ваша лошадь уже вспотела.

– Да, очень жарко. Видите, показался Ванн?

– Отлично вижу; кажется, очень красивый город.

– А вы никогда не бывали в нем?

– Никогда.

– И не знаете города?

– Нет.

– Так смотрите, – сказал Портос, привставая на стременах, что заставило его лошадь присесть на передние ноги. – Видите вон там залитый солнцем шпиль?

– Вижу.

– Это собор Святого Петра. Теперь смотрите: видите в предместье второй крест?

– Вижу.

– Это Сен-Патерн, любимая приходская церковь Арамиса. По преданию, святой Патерн был первым ваннским епископом. Правда, Арамис говорит другое. Но ведь он такой ученый, что, может быть, это только паро… пара…

– Парадокс? – подсказал д’Артаньян.

– Вот именно. Благодарю. Язык плохо слушается меня. Очень жарко.

– Продолжайте, мой друг, – сказал д’Артаньян, – продолжайте свои интересные объяснения. Что это за огромное белое здание, в котором много окон?

– А! Это коллегия иезуитов. Вы попали в самую точку. Видите рядом с коллегией большой дом с башенками прекрасного готического стиля, как говорит этот дурак Жетар? Там живет Арамис.

– Как? Не в епископстве?

– Нет, епископский дом – развалина. Кроме того, он стоит в городе, Арамису же больше нравится предместье. Оттого он больше и любит Сен-Патерн, что эта церковь в пригороде. К тому же в предместье есть фехтовальный зал, площадка для игры в мяч и доминиканский монастырь. Вот он, с колокольней до самого неба. Предместье точно отдаленный город: стены, башни, рвы; даже набережная доходит до него, и к ней пристают суда. Если бы наш капер не сидел на восемь футов в воде, мы бы подплыли, распустив паруса, к самым окнам Арамиса.

– Портос, друг мой, – воскликнул д’Артаньян, – вы сущий кладезь премудрости, источник глубоких и остроумных размышлений. Вы меня поражаете.

– Вот мы и приехали, – сказал Портос, с обычной скромностью меняя тему разговора.

«И кстати, – подумал д’Артаньян, – лошадь Арамиса тает на глазах, словно сделана из льда или снега».

Они въехали в предместье, но едва сделали шагов сто, как с изумлением увидели цветы и листья, покрывавшие улицу. На древних ваннских стенах висели старинные, редкие ковры. С железных балконов свешивались белые драпировки, усеянные букетами. На улицах не было ни души: чувствовалось, что все население собралось где-то в одном месте.

Внезапно, повернув за угол, д’Артаньян и Портос услышали пение. Разряженная по-праздничному толпа виднелась сквозь дым ладана, который синеватыми клубами поднимался к небу; целые тучи розовых лепестков взвивались до окон вторых этажей. Над потоком голов виднелись кресты и хоругви, под сенью которых шли молодые девушки в белых платьях и в венках из васильков.

По обеим сторонам улицы двигалась процессия, шли солдаты гарнизона с букетами в дулах ружей и на концах пик.

Это был крестный ход.

Пока д’Артаньян с Портосом, скрывая свое нетерпение, почтительно смотрели на процессию, к ним приблизился роскошный балдахин. Перед ним шло сто иезуитов и сто доминиканцев, а позади два архидьякона, казначей, исповедник и двенадцать каноников.

Под балдахином взору друзей представилось благородное бледное лицо, обрамленное черными с проседью волосами, с тонкими, строго сжатыми губами и узким, выдающимся вперед подбородком. Эта гордая голова была увенчана митрой, благодаря которой лицо епископа казалось не только величественным, но и аскетически сосредоточенным.

– Арамис! – невольно вскрикнул мушкетер при виде столь знакомого лица.

Прелат вздрогнул. Казалось, этот голос произвел на него такое же впечатление, как голос Спасителя на воскрешаемого мертвеца. Он медленно поднял глаза и посмотрел туда, откуда раздалось восклицание.

Невдалеке от себя он сразу заметил Портоса и д’Артаньяна.

Благодаря остроте своего взгляда д’Артаньян в несколько секунд увидел очень и очень многое. Образ прелата навсегда запечатлелся в его памяти.

Больше всего д’Артаньяна поразило одно обстоятельство.

Узнав его, Арамис покраснел, потом мгновенно потушил мелькнувшее в его пламенных глазах властное выражение и почти неуловимую дружескую нежность. Было очевидно, что Арамис мысленно спросил себя: «Как это д’Артаньян очутился тут с Портосом и зачем он явился в Ванн?»