Deng Ming-Dao - ХРОНИКИ ДАО

Его метафизические рассуждения были не только просветляющими – они были практически неуязвимы для возражений. Глубина его познаний в области культуры Китая была просто поразительной. Он знал даже то, о чем не имела представления моя бабушка, а в некоторых случаях он оказывался даже более традиционным и консервативным, чем она. Но стоило мне вспомнить мгновения тренировок, когда он демонстрировал воздействие того или иного удара, как все сомнения отпадали сами собой. Его умение было очевидным. Никто не в состоянии имитировать талантливость.

Слушая о его путешествиях по США, я знал, что и ему приходилось идти на компромисс а иногда и совершать неизбежные ошибки. Может, кто-нибудь даже сказал бы, что иногда он вел себя «не духовно». Что ж, тот, кто дрался с уличным хулиганьем, работал поваром и официантом, кто наравне с другими иммигрантами отчаянно цеплялся за жизнь, вполне мог не подпадать под понятие святого монашка, еще больше стремящегося к святости. Но человек, который лицом к лицу встречается с самыми заковыристыми вопросами жизни, редко получает удачу и существование, лишенное конфликтов и сомнений. Духовность, которая никогда не проверяется огорчением, которой никогда не приходится сталкиваться с дилеммой противоречивого опыта, никогда не станет ни сильной, ни честной, ни истинной.

Именно к такой целостности несомненно стремился господин Кван. Он недвусмысленно заявлял, что не считает себя особенным. Он объяснял, что его единственным секретом является то, что он старается сохранять линию своего мастера, заботится о своем здоровье, ищет смысл жизни и помогает всем, кто ему встретится, не заботясь о том, чтобы привязать этих людей к себе. Его даосизм представляет собой несгибаемую, практичную, трудную и дисциплинированную систему. Ои был приверженцем обета безбрачия, воздержания от спиртного, наркотиков, определенных видов мяса, дурных мыслей, а также выступал против излишней увлеченности мирским. Для него существовали только ежедневные занятия, дисциплина, честь и понимание.

Возможность следовать за учителем требовала от потенциального ученика серьезных жертв. Я не удивлялся количеству учеников, которые бросили Квана, – их было в десятки раз больше, чем тех, кто решил остаться. Уходившие не хотели приносить жертвы в виде собственных удовольствий, отношений или соображений карьеры. Кван однажды сказал мне, что, поскольку далеко не каждый может остаться и учиться, у него не остается иного выхода, кроме как отпускать прочь всех недовольных. Тогда я подумал: это очень прискорбно; но сейчас через много лет после этих слов, я вынужден согласиться с тем, что Кван был прав.

Я также не избежал жертвоприношений, хотя это было делом совершенно добровольным и постепенным. В частности, иногда я любил выпить. Когда-то я начал изучать цигун, господин Кван предупредил меня: брось пить. Когда тело очистится, оно само освободится от всего вредного. Я лишь внутренне посмеялся над таким советом. Разве можно верить, что все эти «вдох-задёржка-выдох» и прочая чепуха возымеют какое-нибудь действие? Лучше подождем, посмотрим – подумал я. Другим прискорбным увлечением была любовь к пирожным.

Вскоре я обнаружил, что переношу спиртное уже не так, как раньше; хуже того – удовольствие от этого занятия стало блекнуть. Наверно, чисто психологическая реакция, решил я, упрямо отказываясь меняться. К окончательному решению меня подтолкнул настоящий кризис.

…Господин Кван тогда был в далеком отъезде. А я только что переехал в новый дом и на следующий день собирался устроить вечеринку. Внезапно меня начало жестоко тошнить – я проснулся ночью с ощущением, что вот-вот умру. Безусловно, вечеринку можно было отменить, но я не желал расстраивать праздник. Но также я не мог придумать и спасения от кошмарного Состояния. Я стоял в уборной на коленях и, сотрясаясь от озноба, ожидал, когда это начнется. Я ненавидел* когда меня мутит; и мне совсем не нравилось блевать. Чувствуя, как желудок корчится в сухих, бесплодных спазмах, я проклинал Квана.

«Знаю, это ты мне все подстроил, – с подозрением шептал я. – Или какой-нибудь твой сообщник сверху. Хорошо же: по рукам. Дай мне только поправиться до вечеринки, и я брошу пить».

К моему величайшему изумлению, на следующий день я чувствовал себя прекрасно. Я решил сдержать свое обещание – оно было ничем не хуже Любых других оправданий перед друзьями, которые в тот вечер не могли надивиться моей упорной трезвости.

Когда я решился на такое самопожертвование, с другими пошло гораздо проще. Постепенно я старался приводить мою жизнь в соответствие с путем, который я изучал. Конечно, было много ошибок, но я был настойчив. Господин Кван всегда делал особое ударение на дисциплине. Имея уже опыт собственных жертв, я понял: дисциплина – действительно синоним свободы. Самоотречение в чистом виде не имеет никакой внутренней ценности. Зато дисциплина и самоконтроль позволяют устанавливать себе цель и совершать все необходимое для ее достижения. Я ценил наши отношения с г-ном Кваном, и в этом заключалась часть причины, по которой я не возражал ничего против перспективы мяться в ожидании на углу улицы китайского квартала.

Наконец на ступеньках появился г-н Кван. Я тут же отставил свои воспоминания. Он был одет в тренировочный костюм и беговые туфли. Лицо у Квана было широким, почти квадратным, и красным. Меня всегда поражали его большие, неизменно блестящие глаза. Когда он пересек улицу, сердце мое опустилось: г-н Кван был в дурном расположении духа.

– Здравствуйте, Сифу, – уважительно поприветствовал его я.

– Эти люди не ведают, к кому пристают, – начал он без околичностей. Что случилось? У него неприятности? Но расспрашивать было невежливо.

– У вас какие-то трудности? – наконец осторожно выдохнул я. Но г-н Кван уже вполне овладел собой:

– Да так, пустяки, – отмахнулся он. – Наверное, я единственный занимающийся даосизмом, который вынужден батрачить, добывая себе на пропитание. Но мне необходимо поговорить с тобой.

Я изумился: Кван редко говорил в таком тоне.

– В этой стране они забрали у меня все. Я подвергаюсь дискриминации. Я потерял очень многое. Но я хочу дать тебе кое-что, что никто не в состоянии отобрать.

– О чем вы, Сифу? – спросил я, надеясь, что это не какая-нибудь безумно ценная реликвия. У меня была склонность терять вещи. Может, попробовать заказать себе сейф?

– Духовное наследие. У тебя есть отец. Когда-нибудь он оставит тебе наследство. Это будет твое материальное наследство. Учитель же – вроде духовного отца. Его наследство духовно. Оно передается от учителя к ученику. Это живет внутри. Никто не сможет забрать у меня это, но это великий подарок.

Я просто не верил своим ушам: мне? Он дарит это мне?

– Я буду стараться, Сифу, – поспешно отозвался я.

– Хорошо. А теперь пойдем, купим кое-чего.

Мы сели в мою машину. Итак, он попросил меня взять на себя обязательство и я взял его. Теперь, говорил я себе, обязательно начнется новая ступень в моей жизни.

– Сифу, – обратился я к нему, берясь за стартер. -Да?

– Есть только один вопрос который я хотел бы вам задать.

– Давай.

– Что вы такое сделали, чтобы отучить меня от алкоголя? Обычно стоически-серьезный, Кван сейчас побагровел от смеха.

– Я бы не стал применять к тебе магию, даже если бы владел ею, – сказал Кван, вдоволь насмеявшись. – Ты молодой, почти оформившийся мужчина. Ты знаешь, как принимать решения в жизни. С моей стороны было бы неправильно околдовывать тебя, потому что ты никогда бы не понял причину этого. Я могу лишь высказывать предположения в надежде, что ты выслушаешь их. Если бы ты был ребенком, все было бы иначе – когда ребенок делает что-то неправильно, взрослые наказывают его. Если бы я так же относился к тебе, то лишь отдалил бы тебя.

Я хочу, чтобы мы сотрудничали. Ты должен делать усилия. Я не пытаюсь I наполнить твою голову, словно сосуд. Ты сам создаешь себя. Я – скульптор i который немного уберет здесь, чуть-чуть добавит там, но не способен изменить природную структуру материала.

И я стал скульптурой, которая участвует в своем собственном изготов- лении. С этого момента мои знания начали значительно углубляться. Кто-то сказал, что ученик не может учиться без благословения учителя. Это оказалось правдой. Даже обнаружив в книге подробное описание какого-либо дей-| ствия, я не мог добиться результатов, пока Кван не учил меня этому, – и ! каждый раз оказывалось, что в книге не хватало каких-то существенных мелочей. Думаю, именно это и называлось «непосредственной передачей знаний». В этом не было ничего мистического или сверхъестественного – только стремление передать знания в надежные руки, сила древнего рода и повышенная жизнеспособность от ощущения, что тебя учат.