Золотые миры.Избранное - Ирина Кнорринг

17. IV.39

«Мне всё равно — куда и от кого…»

Мне всё равно — куда и от когоЯ ухожу бесцельною дорогой.Мне всё равно…От счастья моегоОсталась только смутная тревога.

Тоска и жалость. Больше ничего.Слепая жалость. Да и той немного.

30. IV.39

«С каждом годом всё дальше и дальше…»

С каждом годом всё дальше и дальшеТак и будет — больней и больней.Сероглазый, беспомощный мальчикСкоро выйдет из жизни моей.

Станет скоро большим, своенравным,Плох, хорош ли — не всё ли равно?Будет брать он у жизни по правуВсё, что только ему суждено.

Расшибётся ли или добьётся, —Загорится ли ярким огнём, —Но уже никогда не вернётсяВ свой задорно покинутый дом.

В дом холодный, безмолвный, пустынный,Где осталась навеки молчатьНичего не принесшая сыну,Ничего не сумевшая мать.

2. V.39

PENTECOTE («Два быстрых дня, вернее — полтора…»)

Юрию

Два быстрых дня, вернее — полтора,И между ними — леденящий ветер.Кафе, да улицы — так до утра,И холод у вокзала на рассвете,

Прозрачный сумрак в улицах пустых,Когда мы снова шли, — и коченели.И первый луч, проникший сквозь кусты,Застывший на стволе высокой ели.

Пустынный лес. И холод без конца.И радость, наполняющая сердце.Две тени у дворцового крыльца,В бессмысленной надежде — отогреться.

Потом — большой, торжественный дворец.(Ведь это стоит многих километров!)И это солнце, солнце, наконец,Наперекор отчаянью и ветру!

Огромный лес, таинственный в глуши,Где дьяволом разбросанные скалы.И снова хруст велосипедных шин,И двое нас — весёлых и усталых…

И — всё! Чтоб много месяцев потомМне вспоминать о ночи у вокзала,О холоде, о радости вдвоём,И сожалеть бессмысленно о том,Что этого не повторить сначала.

30. V.39

«Обвей мой крест плющом зелёным…»

Обвей мой крест плющом зелёным,Чертой могилу обведи.И всё! Ни жалости, ни стона,Не поминай церковным звоном,И никогда не приходи.

Пусть зарастёт моя могилаКолючей, сорною травой.Ведь ты на кладбище уныломУже не встретишься со мной.

И только у окна, в столовой,В ночной, томящей тишине,Пусть будет тихой и суровойСкупая память обо мне.

24. VI.39

«Пасьянс не сошёлся. Я снова одна…»

Пасьянс не сошёлся. Я снова одна.За плотною ставней большая луна —Ясней фонарей освещает весь город.Все в доме уснули. И полночь скоро.

Как трудно подумать: война.

Я знаю, что надо бороться и жить,Почти — против силы. Почти — против воли.Что многое надо принять и простить.Ну, что ж? Я прощу. И приму — поневоле.

Я знаю, что надо быть твёрдой, как сталь,Что нужно поднять непокорные руки.И трепет — быть может, последней — разлукиБесследно нести в равнодушную даль.

Так надо. Я знаю.

А я — я готова без счёта платитьЗа зыбкое счастье не бывшего рая,За ветошь почти нелюбимого дома —Любым пораженьем, позором, разгромом —……………………………………………Конечно, об этом нельзя говорить.Я знаю.

30. IX.39. Шартр

«Это значат — никогда на свете…»

Это значат — никогда на свете,Ни на этом свете, ни на том.Это значит — только чёрный ветерЗа большим заклеенным окном.

Это значит, что во всей вселенной —Безнадёжный, бесконечный дождь.Значит, — ветры воют, как сирены,(Или — шум в ушах, — не разберёшь!)

Это значит, что не спится ночью,— Как-то нудно, холодно, темно…Ах, завыть бы с ветром заодно,Не по-человечески, — по-волчьи.

14. X.39

«Когда сердце горит от тревоги…»

Когда сердце горит от тревоги,А глаза холоднее, чем сталь, —Я иду по парижской дорогеВ синеватую, мглистую даль.

Начинает дождливо смеркаться,Тень длиннее ложится у ног.Никогда не могу не поддатьсяПритязательной власти дорог!

Как люблю я дорожные карты,Шорох шин, и просторы, и тишь…А куда бы ни выйти из Шартра —Все дороги уводят в Париж.

И часами безмолвно и строго,Плохо скрыв и волненье, и грусть,Я смотрю на большую дорогу,По которой назад не вернусь.

14. X.39.Шартр

«О чём писать? О лете, о Бретани…»

О чём писать? О лете, о Бретани,О грузном море у тяжёлых скал,Где рёв сирен (других сирен!) в туманеНа берегу всю ночь не умолкал.

О чём ещё? О беспощадном ветре,О знойной и бескрайней синеве,О придорожных столбиках в траве,Считающих азартно километры?

О чём,? Как выезжали утром раноВдоль уводящих в новизну дорог.И как старик, похожий на Бриана,Тащился в деревенский кабачок?

Как это всё и мелко, и ничтожноВ предчувствии трагической зимы.И так давно, что просто невозможноПоверить в то, что это были мы.

Теперь, когда так громко и жестоко,Сквозь нежный, синевеющий туман,На нас, потерянных — летит с востокаТяжелый вражеский аэроплан.

22. I.40.Шартр