Порфира и олива - Жильбер Синуэ

Он широко размахнулся, но его рука, описав круг, встретила лишь пустоту. Выручили навыки, полученные на арене и, казалось, забытые: Марсия, с невероятной ловкостью крутнувшись на месте, уклонилась и, повернув свой топор плашмя, погрозила разъяренному мужчине.

— Ну-ка, еще! — глухо выдохнула она. — Попробуй повторить, и от жреца Аполлона мало что останется!

— Да брось ты корчить из себя весталку. Девка вроде тебя, небось, привыкла и не к таким вольностям.

— Будь любезен оставить мою жену в покое!

Эдил резко обернулся. Перед ним стоял Калликст, только что появившийся из-за угла дома.

— Что ты плетешь? Она твоя сожительница, так и говори. Насколько мне известно, ты никогда не был женат.

— И это дает тебе право явиться сюда и взять ее?

— Почему бы нет? Создания вроде нее должны принадлежать всем, — осклабился эдил.

Марсия так стиснула топорище, что костяшки пальцев побелели. Она знала, что в отличие от матрон, охраняемых всей строгостью закона, вольноотпущенницы беззащитны — обычай позволяет каждому сколько угодно докучать им развратными домогательствами. Такое непрочное положение не оставляло большинству из них иного выхода, как торговать своими прелестями, — этим-то и объяснялась наглость властительного чиновника.

Калликст схватил его за ворот туники и, почти отрывая от земли, процедил:

— Тебе лучше удалиться, господин Атректус.

Натолкнувшись на пронзительно синий взгляд фракийца, непрошеный гость отвел глаза. Хотел было пробурчать какое-то ругательство, но рука Калликста стиснула его горло. Еще мгновение, и он пустился наутек.

— Ох, боюсь, что отныне у нас в Литии станет одним врагом больше, — вздохнула Марсия, глядя, как его силуэт, удаляясь, тонет в позолоченном закатом облаке дорожной пыли.

Назавтра, в час, когда солнце еще только разгоняет потемки, двое поселян, спозаранку выйдя поработать па своих полях, были напуганы диковинной встречей.

Они обходили рощицу, когда некто их окликнул. Человек или зверь? Голый — только старая зловонная баранья шкура, кое-как обмотанная вокруг бедер, прикрывала его наготу. Кожа неизвестного побагровела от загара, волосы в колтунах, под зарослями бороды угадываются ввалившиеся щеки, стопы кровоточат — ни дать ни взять призрак, выходец из Аида.

— Пан!

В ужасе поселяне собрались дать стрекача, но таинственное существо воззвало к ним, заклиная не бояться:

— Это же я, всего лишь я, Капито! Центурион Капито.

Поселяне переглянулись в недоумении. Подошли поближе, отчасти успокоившись, вгляделись в лицо странного человека. Да, это и впрямь был он. Личность, в некотором смысле бывшая гордостью Атрия. Он покинул городишко лет десять тому назад, но регулярно наведывался сюда. Все знали, что он служит в преторских когортах, этой отборной императорской гвардии — единственных войсках, которым разрешалось постоянно находиться в пределах Италии.

Теперь оба поселянина, полностью придя в себя, набросились на центуриона с расспросами. Оставив их любознательность неутоленной, Капито попросту взмолился, чтобы они сбегали домой к его родителям и принесли ему тунику — прикрыться.

Они исполнили это, а когда вернулись, их уже сопровождал целый кортеж односельчан, встретивших центуриона буквально как триумфатора и с почетом доставивших его в селение. Со всех сторон высовывались головы мужчин, женщин, детей, жаждущих поглазеть на пришельца, машущих руками из окон и с порогов своих жилищ. Под конец вся эта публика сбежалась на центральную площадь Антия, к крошечному местному форуму. Владелец единственной таверны уже притащил сюда несколько бочонков мармарикского вина, и все окружили Капито, чтобы послушать его удивительную историю.

Легионы Септимия Севера наводнили Италию, на улицах Рима при их приближении началась жуткая паника. Легаты преторских когорт, желая избежать гражданской войны, отправили военачальнику с берегов Истра послание, в котором заявляли, что признают его единственным законным императором. Север, казалось, не остался равнодушным и, разбив лагерь под стенами столицы, пригласил преторианцев, в числе коих был Капито, и принял их с почетом, соблюдая все подобающие церемонии.

— Мы, стало быть, вошли в его лагерь с лавровыми ветвями и, сохраняя отменный порядок, стали строиться перед трибуной для торжественных речей, вооруженные только своими парадными мечами. Но не успели выстроиться, как нас, откуда ни возьмись, окружила целая туча легионеров, закованных в железные латы. Пришло время сообразить, что мы глупейшим образом угодили в ловушку. А туг и Септимий Север появился на возвышении, тоже в доспехах и по-военному вооруженный.

Речь, которую он произнес, была яснее ясного: он обвинил нас, преторианцев, в том, что мы убили Пертинакса и обесчестили Рим своей алчностью. Потом он велел нам сложить наши мечи, а не то нас перебьют на месте. Он не оставил нам выбора. Так что мы исполнили приказ и молили нового властителя Рима о снисхождении.

«Так и быть, — отвечал он, — у меня пет никакого желания запятнать первые часы своего правления, устроив кровавую баню. Я только повелеваю вам сорвать знаки отличия, сбросить кирасы, а также всю свою одежду до последнего и убраться отсюда как можно дальше, исчезнуть. Тот из вас, кого застанут ближе, чем за сто миль от столицы, будет без промедления предан смерти!».

Когда рассказ дошел до этой сцены, у Капито горло перехватило, но щекам заструились слезы. Люди, стоявшие вокруг, безмолвствовали, пораженные тем, что один из их сынов так рыдает у всех па глазах. Тот, кого они всегда считали любимцем Фортуны, ныне впал в ничтожество, разом лишенный всего.

Калликст первым нарушил молчание:

— А Дидий Юлиан? Что сталось с ним?

— Как только легионы Севера вошли в Равенну, консул Сильвий Мессала в сенате объявил прежнего императора врагом Рима. Если верить последним новостям, он был убит неизвестным в парке императорского дворца.

— А Маллия? Императрица?

Все уставились на фракийца в недоумении. После таких удручающих известий как можно интересоваться участью женщины, будь она даже Августой? До того ли, когда на кону судьба Империи?

Капито уныло промямлил:

— Перед ней, небось, все еще шествуют весталки и носят священный огонь.

На краткий миг Калликст задумался о том, каково нынче вечером приходится той, что некогда была его любовницей. Супруг, которого она всегда отталкивала, мертв, а она до сих нор принимает почести согласно рангу, больше ей не принадлежащему.

Марсия, которая нарезала баранину, готовя мясо на ребрах, внезапно опустила нож и подняла глаза на своего друга: