Рубеж - Андрей Валентинов

— Ваше желание, госпожа Загаржецка, является законным. Его Светлость князь Сагор ведать… знать желает следующее. Первое: в чем состоял обряд, о котором мы с вами имели беседу в предыдущий раз. Второе: Его Светлость желает получить подробную информацию… подробные сведения о стране, называемой Войско Запорожское, а также о соседях упомянутой страны с рассказом о структуре управления, финансовой… денежной системе, дорогах, крепостях и вооруженных силах.

Почему-то Ярина не удивилась. А если и удивилась, то самую малость. Что обряд сатанинский кнежу не для ученых штудий требуется, то сразу она поняла. А коль через Рубеж треклятый переходить, то с миром ли? Вроде бы и нечего черкасам кнежских сердюков страшиться — ни гармат у тех, ни рушниц, — да на войне всякое бывает. Дороги, крепости, войска!

Ну уж нет! И еще поняла — неспроста пан Иллу про все это поведал. Словно бы подсказывал, совет давал. А если так…

— То пан прокурор должен понимать, — девушка вздохнула, собирая остаток сил. — Расспросы такие пленным предлагать мочно. Между державой же кнежа Сагорского и Войском Запорожским войны отнюдь нет, а посему отвечать на них воли моей не будет. Тако же требую я, дабы пан державный прокурор Иллу озаботился обвинение мне предъявить, по какому я банована. Ежели же такового отнюдь нет, то требую освобождения и должной сатисфакции, как и водится в державах просвещенных, к варварству не склонных!

Сказала — и чуть не задохнулась. Не черкасское дело словеса вить, но тут даже краснобай Хведир остался бы ею доволен. Жаль только, не услышит!

Ярина ждала ответа, но пан Иллу не спешил. Наконец медленно встал, дернул щекой:

— Вон! Все вон!

В голосе уже не было скуки. «Гишпанец» гневался. И, дивное дело! — кажется, вовсе не на ее упрямство.

Сердюки послушались сразу — затопали сапожищами к двери. Писарь недоуменно моргнул, потоптался на месте, но затем последовал за ними. Старикашка же явно не спешил уходить.

— Я сказал — вон! Оставьте меня с нею! Крик сорвал гриба-поганку с места. Пан Иллу поморщился, рука заскользила по столу, по богатой скатерти, нащупала глиняный кубок, за ним — кувшин. Забулькала вода.

Ярина ждала. Стоять не было мочи, опустилась на скамью — боком, лишь бы не упасть. Понимала — не освободят и в суд законный не отправят.

Тогда что?

«Гишпанец» обернулся, поглядел на закрывшуюся дверь, потер щеку.

— Госпожа Загаржецка! Я должен… обязан изложить вам некоторые неизвестные вам факты… обстоятельства.

Пан Иллу вновь поморщился, словно не говорил, а уксус хлебал.

— Сведения, которые желает получить от вас Его Светлость, требуются не для оккупации… захвата вашей страны. Речь о другом. Незаконный… несанкционированный переход господина Мацапуры через Рубеж каким-то образом нарушил его функционирование… существование. Более того, вероятна угроза нашему миру… Сосуду… реальности.

То ли невидимый толмач окончательно сбился, то ли у самого пана прокурора со словами вышла заминка. Ярина даже головой помотала, понять пытаясь. Что же это за Рубеж такой? Хоть бы объяснили!

— Его Светлость, как глава государства, обязан предусмотреть возможность эвакуации… вывоза населения из нашей реальности… Сосуда. К сожалению, обычные пути через Рубеж в настоящее время блокированы… непроходимы. Поэтому обряд, проведенный господином Мацапурой, очень важен.

— Не понимаю! — Ярина даже привстала, опираясь рукой на теплое дерево скамьи. — Так пусть пан Мацапура сам и расскажет! И эта ведьма проклятая — Сало!

Крикнула — и сама себя за язык укусила. Ее ли дело — такое советовать? Или сами не догадаются?

Пан Иллу вновь хлебнул воды, покачал головой:

— Госпожа Загаржецка не до конца представляет себе ситуацию… обстановку. По серьезным причинам господина Мацапуру мы расспросить пока не можем. Сведения же госпожи Сале нуждаются в проверке, поскольку ее верность Его Светлости, как нам недавно удалось узнать, сугубо сомнительна… под вопросом. Кроме того, ни она, ни господин Кириченко не знают о вашей стране достаточно фактов… сведений.

Ярина не знала, что и думать. Неужто правда? Выходит, антихрист Мацапура целый мир губит? А не врет ли пан Иллу?

Она поглядела на «гишпанца» и поняла — не врет. Не врет — но и всей правды не говорит. Видно, приказано ему рассказать, он и рассказывает. А правда то или нет, похоже, ему и самому неведомо.

— Поэтому относительно вас Его Светлость приказал применить всякие… любые меры, которые в обычных условиях не используются. Более того, относительно вас запрещены любые воздействия экстрасенсорного… колдовского… нематериального свойства, дабы случайно не подсказать вам неправильные ответы. И еще…

Прокурор вынул платок, тщательно вытер губы, быстро оглянулся.

— И еще… В случае вашего отказа сотрудничать… помогать нам, Его Светлость возьмет следствие под свой личный контроль… персональное наблюдение.

Слова были непонятны, но от них веяло смертью. Пан Иллу явно намекал, подсказывал. Но что? Начать говорить? А как же — крепости, дороги, войска?

Рука «гишпанца» нырнула куда-то за обшлаг черного каптана. Миг — и на ладони появилось что-то маленькое, яркое. Ни дать ни взять леденчик, что на ярмарке россыпью за грошик.

— Действует мгновенно, госпожа Загаржецка. Вы не будете страдать. Это все, что я могу для вас сделать.

Она поняла. И не только потому, что чаклун-толмач на этот раз не сбился ни в одном слове.

И вновь — знакомая тьма подземелья, боль в избитом теле, глиняный кувшин под рукой.

Полный до краев — кто-то озаботился.

Яркий леденчик зажат в кулаке. Ярина так и не выпустила его из рук. Спрятать негде, и положить некуда. В первые минуты, как с допроса привели, страшно было — в собственной ладони свою же смерть держишь. Но после — быстро привыкла. Так оно и есть, смерть — рядом, совсем близко.

Теперь уже — ближе некуда.

Три раза подносила леденчик ко рту, трижды пыталась разжать ладонь, выбросить — избавиться от страшного соблазна. Не вышло. Ничего не вышло. Виданное ли дело — самой себе наглую смерть учинить? Такое и на Страшном Суде не простится! И если не в пекле она еще, так после такого уж точно — иного пути не будет. Значит — ждать?

Чего? Ярина несколько раз вспоминала недавний разговор. Все не вязалось у пана прокурора. Если и вправду Божьему миру от Мацапуриного колдовства беда грозит, то отчего ее, словно преступницу, в подземелье держат? Или по-людски поговорить нельзя было? А то — грозят, плетью увечат, а после вроде как о спасении просят?

Нет, нет, не так все это! Недоброе кнеж Сагорский затеял! Недоброе! Сперва напугать думали, после — в душу достучаться… Ведь если бы миру их беда грозила, стал бы ей «гишпанец» отраву смертную предлагать? Или он — самоубийца?