Дикое поле - Василий Веденеев

— Там. — Грязной, дрожавшей от усталости рукой Илья показал на полусгнивший ствол дерева, за которым желтел песок.

Скорее всего, это маленький сухой островок, а где-то рядом должен быть чистый ключ. Прозрачный родник часто дает жизнь и светлой речке, и болоту одновременно, а то и великие реки берут начало в болотистых местах.

— Пошли. — Павлин первым направился к островку. Все равно, другого ничего не оставалось: на себе попутчика по болотине не потащишь, а пересидеть где-то нужно. Авось здесь собаки их не учуют.

Кусочек суши оказался маленьким, со всех сторон закрытым камышом и осокой. Илья устало рухнул на песок, крестом раскинул тонкие, жилистые руки, покрытые порезами и коркой грязи. Даже не верилось, что недавно он лежал на банном полке. Павлин присел на корточки и начал наводить порядок в своем хозяйстве, выясняя, что удалось унести при поспешном бегстве. Главное, драгоценная сумка с посылкой Любомира при нем, а остальное — ерунда, как-нибудь перемелется.

Вот сабля, которой он убил собаку, вот рубаха, кафтан, порты, один сапог, а где другой? М-да, второй, видимо, или где-то в трясине, или на дне реки. Обидно!

Как оказалось, еще он потерял один из пистолетов, шапку, кушак и почти все вещички Ильи, кроме его штанов и загадочного креста.

— Дай сюда! — приподнялся попутчик, увидев, что Павлин разглядывает крест.

— Лежи, — усмехнулся стрелец. — Хватит, поносил. Чуть на тот свет из-за него не отправились.

— Да ты… Ты откуда знаешь? — Илья вскочил, сжал кулаки и подступил к Тархову. Тот лишь рассмеялся: тщедушный попутчик едва доставал ему головой до середины груди.

— Охолони малость. — Павлин слегка толкнул его кончиками пальцев, и Илья свалился, застонав от бессильной ярости. — Жить хочешь? Тогда не за крест, а за меня держись, понял? Выведу к добрым людям.

— Куда же мы, голые? — пробурчал Илья.

— А голый — что святой: беды не боится! На вот, портки твои, а рубаху мою наденешь. Ну а мне придется накинуть кафтан на голое тело и босиком. Ничего, отсидимся. Жаль, пожевать у нас нету.

— Отдай крест! Сам не знаешь, чего схватил.

— Знаю, — прищурился стрелец. — Твои дружки нас порешить хотели, а не вышло. Теперь пора к моим дружкам подаваться. Все, замри, слышь, опять собаки гавкают!

— Долго мы тут будем сидеть? — вздрагивая от холода, шепотом спросил Илья.

— Сколько надо, пока не уйдут…

Из болота они выбрались только на третий день, распухшие от укусов комаров, голодные, грязные, с лихорадочным блеском в глазах. Павлин еще держался, а Илья был совсем плох — его тряс озноб, а в животе урчало так, что слышно было чуть не за версту. Поддерживая ослабевшего попутчика, Тархов повел его в сторону Вязьмы…

Глава 14

Макар Яровитов вернулся в Москву накануне больших торжеств в доме Бухвостова. Уже все было продумано и оговорено, куплены подарки и сшиты наряды, приглашены гости, дворовая челядь сбивалась с ног, готовясь к широкому пиру: Никита Авдеевич выдавал племянницу Любашу замуж за молодого татарского мурзу Рифата, нареченного при крещении Петром.

От имени жениха дьяк подал великому государю челобитную. Царь, выказав свое благоволение предстоящему браку, пожаловал его будущего родственника деревенькой и повелел впредь именовать выходца из орды Петром, сыном Ильиным. Никита Авдеевич посетил на торжище лавку Аббаса ар-Равина, пошептался с ним о делах, а после перс преподнес ему подарки для жениха и невесты. Но главным было не это, хотя восточные ткани, златотканая парча и бархат тоже пришлись кстати. Купец передал дьяку тяжеленный кожаный кошель с золотом.

— Это прислал отец жениха, — шепнул он. — Выкуп за невесту. Его человек видел Рифата.

— Рябой Хасан? — усмехнулся в бороду Никита Авдеевич и прикинул вес золотишка: пожалуй, в кожаном мешочке найдется еще одна деревенька и богатый дом для молодых. Быстро, однако, успел связаться ордынский купец с Алтын-каргой, а от Макара по-прежнему ни слуху ни духу.

Не успел Бухвостов вернуться с торга домой, как его ожидала новая радость: вернулся долгожданный Макар! Живой, невредимый, с письмами от Иляс-мурзы и есаула Паршина, сообщавшего о поимке изменника, его допросах и казни по приговору казачьего Круга.

— Слава тебе, пресвятая Богородица. — Никита Авдеевич перекрестился на образа. — Вырвал Федор ядовитую занозу!

Яровитова дьяк не отпускал до вечера, желая знать даже о мельчайших подробностях его разговоров с Алтын-каргой: как тот относится к хану Гирею и Азис-мурзе, что думает о возможности войны между русскими и татарами, готов ли он отложиться от орды и перейти под руку великого государя? Никита Авдеевич жадно слушал рассказы Макара о дворце Иляса, его нукерах, доме в горах и приключениях на обратной дороге, внимательно прочел послание мурзы к сыну и со всех сторон разглядел жемчужину.

— Иляс беспокоится за сына. Когда убедится, что с Рифатом все в порядке, будет помогать нам, — заключил Яровитов.

— Отчего же ему тут должно быть плохо? — засмеялся Бухвостов. — Окрестился, великий государь ему деревеньку пожаловал за будущие службы, а скоро и свадьба. Глядишь, к следующему лету порадуют мурзу внуками.

Пригласив Макара на свадебные торжества, дьяк отпустил его и велел позвать Петра-Рифата. Тот сразу прибежал. Лицо молодого мурзы было спокойно, но глаза смотрели настороженно: что могло стрястись, почему Никита Авдеевич позвал его в неурочный час?

За последнее время Рифат научился носить русскую одежду, перестал дичиться, завел несколько приятелей из числа боярских детей и уже не раз, под присмотром надежных стрельцов, выезжал на охоту, где показал себя азартным ловчим и лихим наездником. Он послушно ходил в церковь, садился за общий стол с хозяевами и больше не вставлял в свою речь татарские слова. Бухвостов видел, с какой радостью воспринял Рифат согласие отдать за него Любашу, с каким нетерпением ждал свадьбы. Но дьяк помнил и старую пословицу: сколько волка ни корми…

— Зачем звал? — Рифат поклонился.

— Смотри. — Никита Авдеевич протянул на раскрытой ладони жемчужину Алтын-карги. — Знакома тебе сия вещица?

— Отец? — Молодой человек поднял на дьяка полные тревоги глаза. — Это жемчужина отца! Что с ним?

— Успокойся. — Бухвостов подал ему письмо. За время странствий гонца шелк изрядно истрепался, однако все же дошел до адресата. — Иляс-мурза шлет тебе свое отцовское благословение. Матушка твоя тоже, слава Господу, жива и здорова.

Рифат впился глазами в строки письма: нет никаких сомнений, это рука его отца! Значит, кто-то из людей дьяка недавно побывал в Крыму.

— Я могу написать ответ?

— Пиши, — согласился Никита Авдеевич. — Только не болтай никому: кроме тебя и меня, ни одна живая душа не должна знать о письмах. А то не было бы худа в орде!

— Я буду нем, как камень, — заверил Рифат и неохотно вернул послание отца. — Когда мурзе передадут мое письмо?

— Ты сначала напиши, — усмехнулся дьяк. Ишь какой шустрый, все-то ему нужно знать. — Иди, милай, завтра у нас большой день, а у меня еще много дел.

Проводив молодого мурзу, Бухвостов взял небольшой сверток и, тяжело отдуваясь, поднялся на самый верх терема. Постучал в неприметную дверь и назвал себя. Ему открыли. На пороге стоял рослый стрелец с саблей на боку и с пистолетами за поясом.

— Что там? — спросил Никита Авдеевич.

— Сегодня лучше, — с поклоном ответил стрелец.

— Бог милостив, — перекрестился дьяк.

Он прошел через комнату со сводчатым деревянным потолком и открыл дверь, ведущую в низенькую светелку. В ней на широкой кровати лежал Иван Попов, похудевший, с забинтованной головой.

— Не вставай, — предупредил его движение Бухвостов. — Зашел вот тебя проведать. Лекарь говорит, что ты уже молодцом, скоро хоть на коня. Давай, дружок, выздоравливай, некогда валяться. Голова болит?

— Болит, — поморщился Иван. — Крепко меня приложили, как только жив остался… Что у меня дома?

— Все хорошо, — успокоил его дьяк. — Ждут твоего возвращения из дальней поездки. Не тревожь сердце, я твоих домашних заботами не оставляю.

— Спасибо. А что бродяжка, который меня сюда приволок?

— Я его под стражей в дальнее именьице отправил, — улыбнулся Никита Авдеевич. — Нечего ему тут глаза мозолить. Конечно, расспросили его с пристрастием, да он к разбойникам отношения не имеет. Говорит, бежал из монастыря — всю жизнь мечтал стать бортником. Вот его в деревеньке при пчелах и определят. Хватит по белу свету шататься, пусть пользу приносит… А я тебе подарочек приготовил.

Попов приподнялся на локте и заинтересованно поглядел на сверток в руках дьяка. Тот неторопливо развернул кусок суровой холстины, и стрелец ахнул, увидев булатный нож с черной костяной ручкой — тот самый, подаренный ему отцом. Но как нож попал к Никите Авдеевичу?