Остров - Робер Мерль

Парсел снова повернулся к «па». Он ничего не мог разглядеть. Ни лица. Ни человеческой фигуры. Промежутки между кольями были переплетены ветками колючего кустарника.

— Иди! — сказал голос Тетаити.

Парсел выпрямился и пошел вперед. Двадцать метров, даже меньше. Он держался очень прямо и шел, твердо ступая ногами, но как ни напрягал свое тело, чувствовал где-то внутри слабость и страх. «Услышу ли я выстрел?» — спросил он себя с тревогой. Он задыхался. Тут он заметил, что задерживает дыхание, с силой вдохнул воздух и высоко вскинул голову. Мышцы его напряглись, и он подумал насмешливо: «Девятая голова, я несу ему девятую голову…»

«Па» приближался к нему слишком быстро, поэтому он понял, что сильно ускорил шаг. Он попытался идти медленнее и по усилию, какого ему это стоило, измерил силу своего страха. Он не шел к ограде, а мчался к ней.

В двух метрах от палисада он остановился. И сразу же ноги его задрожали. Прошло несколько секунд, показавшихся ему бесконечно долгими, вдруг «па» зашевелился. Вернее, кусок ограды сдвинулся и повернулся на своей оси, открыв проход между двумя кольями. В этом бесшумно и неожиданно открывшемся проходе было что-то угрожающее.

— Войди! — сказал голос Тетаити.

— Я говорил, что не хочу видеть голов, — ответил Парсел.

— Ты их не увидишь.

Что это значит? У него не будет времени их увидеть? Наступило молчание, и, словно угадав его мысли, Тетаити сказал:

— Можешь войти. С тобой ничего не случится.

Обещание или ловушка? Парсел сделал усилие, чтобы его голос не дрогнул:

— Выходи ты.

— Нет.

— Я не вооружен, — сказал Парсел, поднимая обе руки.

Он ничего не видел сквозь колья и ветки, но знал, что Тетаити следит за каждым его движением.

— Нет, я не хочу выходить.

Ясно. Он боится, что его настигнет пуля Ивоа.

— За этой дверью есть еще одна — ты не увидишь голов.

Приемная, вернее сторожевой пост. Чтобы задерживать приходящих или выслеживать нападающих. Калитка была слабым местом, и Тетаити построил сзади дополнительное укрепление.

— Останемся на своих местах, — сказал Парсел. — Мы можем поговорить итак.

Последовало молчание. Затем отверстие между двумя кольями закрылось. Но на сей раз калитка захлопнулась с треском. Парсел вздохнул. Возможно, он будет убит. Будущее покажет. Но одно теперь ясно; пленником он не будет.

Тетаити снова заговорил суровым тоном:

— Где Ивоа?

— В чаще.

— У нее есть ружье?

— Ты сам знаешь.

— А что она делает с ружьем в чаще?

— И это ты знаешь.

Но решив, что его ответ может показаться двусмысленным, Парсел добавил:

— Она боится, что ты меня убьешь.

Он ждал, что последует возражение, но Тетаити промолчал. Парсел был удивлен и почти обескуражен этими резкими вопросами, заданными в лоб, вопреки таитянским обычаям.

— Где Тими? — спросил Тетаити тем же сухим, — повелительным тоном.

— Не знаю.

В сущности, это была правда. Формально — правда. И как это ни нелепо, Парселу было приятно, что он солгал лишь наполовину.

— Где его ружье ?

Парсел заколебался и разозлился на себя за это колебание.

— У меня его нет.

Дурацкий ответ. Данный как нарочно, чтоб укрепить подозрения.

— Кто его взял?

Парсел снова заколебался и ответил:

— Никто.

И тут же поправился:

— Думаю, что никто.

Это тоже было глупо. Особенно оговорка.

— Оно у кого-нибудь из женщин? — спросил Тетаити.

Парсел пожал плечами и не ответил. Надменный тон, грубые, прямые вопросы. Как все это не похоже на церемонное красноречие при встрече «Ману-фаите». И вдруг Парсел понял. Это не разговор равного с равным. Это допрос военнопленного.

И в ту же минуту Тетаити сказал:

— Ты мой пленник, и я имею право тебя убить. Но я тебя не убью. Возьми одну из трех пирог перитани и отправляйся в море со своей женой.

Парсел помедлил с ответом. У него перехватило дыхание.

— Человек, я сказал, — повторил Тетаити.

— Тетаити, — заговорил наконец Парсел. — Я не поднимал на тебя оружия, а ты говоришь: «Ты мой пленник». Затем ты говоришь: «Я тебя не убью», а сам посылаешь меня в море, чтобы я утонул с моей женой, дочерью великого вождя Оту.

Теперь медлил с ответом Тетаити. Доводы Парсела не тронули его, но указание на родство Ивоа достигло цели. Оту и отец Тетаити были родными братьями, Ивоа доводилась ему двоюродной сестрой, и Парсел своими словами возлагал на него вину за смерть близкой родственницы.

— Все перитани плохие, — сказал Тетаити со сдержанной яростью. — Ты должен уехать! Но если моя сестра Ивоа захочет остаться — пусть остается.

Лицемерие этих слов было слишком очевидно, Тетаити не мог ни минуты сомневаться в решении Ивоа. Парсел был обескуражен. Такая ненависть, такое недоброжелательство… Договориться с Тетаити невозможно.

— Послушай, — начал Парсел. — Я не поднимал на тебя оружия. Я пришел в твой лагерь с «Ману-фаите». Моя жена ушла в чащу против моей воли. Почему ты так обращаешься со мной?

— Ты ловкий человек, — сказал Тетаити с презрением. — Вот почему ты все еще жив. А теперь ты должен уехать. Я не хочу ни одного перитани на острове.

Наступило молчание, и Парсел спросил:

— Что случится, если я откажусь уехать?

— Я тебя убью, — твердо ответил Тетаити.

— Сейчас?

— Сейчас.

Парсел взглянул на изгородь перед собой, но не увидел ни блеска глаз, ни дула ружья.

— Если ты меня убьешь, женщины отомстят за меня.

Тетаити издал глухое ворчание, которое можно было принять за выражение презрения, но не сказал ни слова. По-видимому, он остерегался оскорблять женщин, ведь этот перитани может передать им его слова. «Он считается с женщинами, — подумал Парсел, — иначе он бы меня уже убил».

Парсел молчал. Страх у него прошел, ум был холоден и ясен. Его так и подмывало сказать: «Остров такой же мой, как и твой. Я вовсе не пленник. И я никуда не уеду». Такой ответ был хорош своей ясностью, и все же в последнюю минуту Парсел заколебался. Будь перед ним Маклеод, у него бы не было сомнений. Маклеод взвешивал свои поступки с начала до конца. Значит, можно было предугадать его действия. Однако в действиях Тетаити Парсел был далеко не так уверен. Таитяне вполне способны на обдуманные поступки. Но они не всегда доводят свои решения до конца. В истории с отрубленными головами, например, Тетаити изменил своей репутации предусмотрительного человека. Несмотря на горячее желание не обижать женщин, он восстановил их против себя. «Если я пойду против него, он может даже решиться на открытый конфликт с женщинами, хотя бы из самолюбия или ради удовольствия воткнуть мою голову на копье».