В гору - Анна Оттовна Саксе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А все же непорядков еще очень много, — покачал кто-то головой.
— Мы этого не отрицаем и боремся с недостатками, — продолжал Озол. — Но тех, кто с ними борется, и тех, кто честно работает, вы как будто не замечаете. А на каждого подлеца и растяпу все пальцем указывают.
— Да, верно, о хорошем меньше говорят. А как заметят плохое, вся волость начинает языки чесать, — засмеялся молодой Пакалн.
— Непорядки нельзя скрывать, — указал Озол. — Одними разговорами за глаза не поможешь. Надо прямо, открыто говорить. Если мы с Ванагом обижаем вас, пишите или поезжайте в уезд. Если там наших ошибок не исправят, сообщайте в Ригу. Пишите письма в «Циню».
— Жаловаться-то не так просто, — кто-то из крестьян махнул рукой. — Еще узнают, обозлятся, так тебе житья не будет. Вот за мной числятся двадцать шесть гектаров. По ним и начислены поставки — двести десять килограммов с гектара пашни. Но тут приезжал один представитель из Риги и сказал, что за болото сдавать не надо. А у меня часть топкого болота — белый мох да чахлые сосенки. Там скотину пасти и то нельзя, да и вообще от него никакого прока. Я как-то заикнулся агенту по заготовкам, чтобы не засчитывал болото. Так он заорал во все горло — известны, говорит, эти кулацкие штучки. Я решил, бог с ним, буду сдавать, пока могу, а то еще беды наживешь.
— Какую беду вы можете нажить? — удивлялся Озол. — Раз Советская власть издала такой закон, то, наверно, признала его справедливым. Сколько у вас болота?
— Да всего гектара три.
— Вот видите! Три гектара не засчитали бы, и вам пришлось бы сдавать только по сто двадцать с гектара. При хорошем урожае могли бы сдавать сверх нормы.
— Боязно спорить, — махнул крестьянин рукой. — Лайвинь этого так не оставит, если на него пожаловаться. Вот я теперь проболтался, а вы возьмете и передадите ему.
— Кто вас так запугал? — не понял Озол.
— Ты бы послушал, как Лайвинь с нами разговаривает, — вмешался в беседу какой-то старичок. — Только одно и знает: «Я вас проучу, я из вас все соки выжму». Поди, знай… — он безразлично махнул рукой.
— Послушайте, я хочу, чтобы вы мне все откровенно рассказали, — продолжал Озол, чувствуя внутреннюю дрожь. Так вот что происходит у него в волости перед самыми глазами, а он этого даже не подозревает.
— Да чего там много рассказывать! И так уж слишком дали волю языкам. Может, и не так уж все это страшно. Попал Лайвинь на должность — и бахвалится, — примиряюще сказал крестьянин, стараясь сгладить впечатление от своих слов.
— Давайте, поедем, — предложил Лауск. — С одного раза всех нас не рассудишь. Надвигается дождь. Как бы зерно не замочить, придется обратно везти.
Старый Пакалн пошел рядом с Озолом.
— Ты надо мной не смейся, — усмехнулся он. — Я как-то раз подумал, когда зашла речь о колхозах: «Вот у пчел колхоз!» Если бы так все работали, тогда без всякого сомнения можно было бы вступить.
— А разве мало у нас колхозов, где люди работают куда сознательнее пчел, — убеждал Озол. — Есть уже немало колхозов-миллионеров.
— Но скажи по правде, бывает в некоторых артелях скудновато с хлебом? — допытывался Пакалн.
— Да, бывает, — признался Озол. — Если в председатели втерся жулик или растяпа, а колхозники рассуждают так, как и вы, будто нельзя и пикнуть. Или же — сами работать не желают.
Услышав, что речь идет о колхозе, крестьяне опять начали собираться вокруг Озола — они шли с ним вровень, перепрыгивая через лужи и канавы, стараясь не пропустить ни одного слова.
— А зачем эти колхозы вообще нужны? — спросил кто-то. — Земли, что ли, от этого станет больше, ила урожай богаче?
— И земли больше, и урожаи выше, — возразил Озол. — Сколько земли лежит у вас под пустырями потому, что сил не хватает всю вспахать! На маленьких клочках трактору негде развернуться. Но если распахать межи и пустить тракторы и другие машины, то и земли прибавится, и людям будет легче.
— Значит, скоро, верно, погонят в эти колхозы, — вздохнул кто-то.
— Как странно вы думаете и говорите! — рассердился Озол. — Никто и не собирается вас туда гнать. Но если бы вы сами поняли, что такое общее хозяйство выгоднее, неужели стали бы противиться?
— Тогда, конечно, нет, — сказал кто-то тихо и пошел к своей повозке.
— Как вы считаете, — обратился Озол к остальным, — стала бы промышленность выпускать больше товаров, если бы каждый рабочий устроил себе маленькую мастерскую? Например, каждый ткет дома, хлеб для магазинов печет дома, плуги, машины делает дома. Могли бы они производить то, что и большие фабрики?
— Где там! Одна ерунда получилась бы! — раздалось со всех сторон.
— То же самое и в сельском хозяйстве. В крупных хозяйствах, так же как на крупных заводах, большую часть работы могут делать машины, — пояснил Озол.
Обоз приближался к станции, где находился приемочный пункт. Там уже скопилось много повозок из соседней волости. Оказалось, что зерно сдавать еще нельзя, так как не успели подать вагоны. Пока что производилась проверка качества хлеба, и тут случилась неприятность; у новохозяина Рикура, приехавшего с обозом Озола, зерно не приняли, так как признали слишком влажным.
— Где же мне сушить? — возмущался Рикур. — У меня дома сушилки нет.
— Свези на соседнюю ригу, — посоветовал приемщик.
— Сгорела.
— Ну, вытопи баню.
— Банька маленькая, как я туда такую уйму засыплю?
— Придумай что-нибудь. Засыпь в постель, а сам ложись сверху! — уже сердито ответил приемщик. Рикур молча пожал плечами, пошел к своей повозке и, возмущаясь, что-то начал рассказывать соседям.
— Послушайте, товарищ, так нельзя с крестьянами разговаривать! — тихо, но строго заметил Озол приемщику.
— Сам знаю, как говорить! — отрезал тот. — Надоело — всегда одни и те же жалобы, как только у кого не примешь зерна. А в конце концов оказывается, что у соседа и рига не сгорела, и банька не
