В гору - Анна Оттовна Саксе

— Если бы вам пришлось это двадцать раз в день пояснять, — подчеркнул Озол, — все же вы как советский работник не смеете разговаривать таким тоном.

— Да голова кругом идет, — пожаловался приемщик. — Вот вагоны уже давно должны были быть здесь, а их нет. Сдатчики уже начинают роптать, что ждать некогда.

— А вы справлялись, почему вагоны задерживаются?

— Говорят, на соседней станции под разгрузкой стоят — рабочих не хватает.

— Вон что! А поезд уже вышел сюда?

— К сожалению, нет.

Озол пошел к своим. Крестьяне что-то оживленно обсуждали, сердитые и возмущенные.

— Ага, хорошо, что ты пришел! — воскликнул Пакалн. — Мы вот чего не можем понять: Рикур для сдачи занял у меня зерно — свое еще не успел обмолотить. Ему говорят, чтобы вез домой — сушить, а мое признали сухим.

— Быть может, ты свое лучше просушил?

— Вовсе нет! Сегодня утром мы погрузили мешки, не выбирая. Дело в другом: сын заметил, что барышня проценты на влажность уж больно халатно проверяет — бросит зерно на весы, а они об стенку трутся. В какой раз сколько потянут — она верит всему.

— Знаете что, — Озол решил проверить наблюдения Пакална, — пойдите вдвоем с Рикуром, и пусть он подъедет со своим возом, еще раз станет в очередь. Проверим, как она взвешивает.

Рикур поехал, а Озол пошел посмотреть, как работает лаборантка.

Весы и в самом деле были установлены небрежно, и так же небрежно орудовала с ними лаборантка — торопливо сыпала зерно на чашечку и, не ожидая остановки весов, определяла вес и вносила в квитанцию.

— Вы неправильно взвешиваете, — вмешался Озол. — Так нельзя!

— Не ваше дело! — резко и заносчиво ответила девушка. — Я, наверное, за свою жизнь больше вашего взвешивала.

— Именно поэтому вам и надо как следует знать свое дело! — Озол тоже повысил голос.

— Не мешайте! Как взвешивали, так и будем взвешивать, — надменно произнесла девушка, холодно взглянув на Озола, и нарочно еще небрежнее бросила на весы зерно.

— Нет, так не будете вешать! — проговорил Озол, сдерживая себя, и пошел искать приемщика. Тот как раз оживленно беседовал с парторгом соседней волости Целминем, с тем самым, который считал, что достаточно того, что он пролетарского происхождения, а учеба ему не нужна.

— Идите и наведите порядок в своем хозяйстве! — предложил Озол приемщику. — Неужели вы не обратили внимания, как взвешивает ваша лаборантка?

— Взвешивает, как всегда, — спокойно ответил приемщик, не собираясь двигаться с места.

— И вы допускаете такое безобразие и халатность? — Озол не мог больше совладать с голосом, задрожавшим от возмущения.

— Мои работники не любят, когда кто-нибудь из посторонних вмешивается в их дела, — безразлично пояснил приемщик.

— Тогда вам надо научить их работать так, чтобы мне не нужно было вмешиваться. — Озол подчеркнул слова «вам» и «мне».

Приемщик только руками развел.

— Хорошо, если теперь вообще можно человека на работу заполучить. Начнешь с ним браниться, поклонится, и — до свиданья!

— Послушайте, или вы сейчас поговорите со своей сотрудницей, или должен будет вмешаться прокурор! — пригрозил Озол, потеряв терпение.

Упоминание о прокуроре расшевелило приемщика. Он хотя и неохотно, но пошел с Озолом. То и дело их останавливали крестьяне, спрашивали, когда наконец начнут принимать зерно и можно будет вернуться домой. Ведь надо дожинать яровые, готовить землю под рожь, каждый час дорог.

На этот раз приемщик пространно объяснял каждому, что не его вина — состав до сих пор не подан. Они подошли к лаборантке как раз в тот момент, когда Рикур со свидетелями вторично сдавал пробу зерна. Даже не взглянув на старика, девушка на этот раз взвесила аккуратно и заключила:

— Четырнадцать процентов, — так и записала.

— Пусть кто-нибудь скажет теперь, что в наше время не бывает чудес! — воскликнул Рикур, притворяясь удивленным. — За полчаса три процента влажности испарились.

Лаборантка не поняла, покосилась на него, но Рикур протянул ей первую записку, на которой девушка написала: влажность 17 процентов.

— У меня есть свидетели, что это то же зерно, на которое вы раньше дали заключение, — сказал Рикур.

Девица вспыхнула и уже собралась раскричаться, но, встретив строгий взгляд Озола, смутилась, попыталась оправдаться — дескать, как знать, не насыпал ли теперь Рикур в мешок взятое у кого-нибудь сухое зерно. Свидетели заверили, что могут перед судом поклясться, что здесь нет никакого обмана, а Пакалн пояснил, что зерно его обмолота, и показал квитанцию, на которой было указано 13,5 процента влажности. Лаборантка побледнела — не от сознания вины, а от злости.

— Товарищи, давайте составим акт и передадим соответствующим органам, — предложил Озол.

Девушка залилась слезами, а приемщик мялся и бормотал:

— Гертынь, не надо плакать… не надо… ну, не плачь же!

Озолу стало ясно, что не приемщик является начальником капризной девушки, а она им командует.

— Слезы не помогут, — твердо сказал Озол, взяв бумагу и химический карандаш. — Мы вас предупреждали, и теперь ваши слезы нас не разжалобят.

Он стал писать акт, а приемщик вертелся около него, пытаясь отвлечь его в сторону. Озол притворился, что не замечает, написал, что следует, и дал подписать остальным.

— А теперь поставьте весы так, чтобы не задевали о стенку, и взвешивайте как положено, — сказал еще Озол. Лаборантка послушно отодвинула весы и вяло принялась проверять зерно, так и не преодолев внутреннего упрямства.

«Вот такие людишки втерлись в советские учреждения», — думал Озол, идя вдоль железнодорожной насыпи. Он чувствовал некоторую усталость от неприятного спора, ему хотелось минутку побыть одному, успокоить нервы, освободиться от болезненного напряжения в висках.

Пройдя около полукилометра, он сел на камень на откосе насыпи и окинул взглядом раскрывшуюся перед ним панораму. В еловом лесочке, по-осеннему особенно зеленом, ярким украшением выделялось золото берез. Он представил себе, как хорошо в таком лесочке летом, когда на поляне печет знойная жара, а под деревьями — освежающая прохлада, хочется разуться, пройтись по проторенным тропинкам и почувствовать, как босые ноги нежно ласкает шелковистая трава, среди которой цветут голубые колокольчики и розовые смолки. Но сейчас над елями нависла черная осенняя туча, за которую нельзя ручаться — пройдет она мимо или