Ужасный век. Том I (СИ) - Миллер Андрей

— Стой!..

Ну да, конечно! Догонят — она ещё успеет зарезать кого-нибудь.

За пустынной улицей началась более-менее оживлённая: прохожие в мураддинских одеждах оглядывались вслед Ирме, однако что толку просить у них помощи? Надежды спрятаться тоже никакой: преследователи слишком близко, отстают на десяток шагов. Да всё ближе и ближе.

Хорошо, что юбка разорвалась, зацепившись за решётку: теперь она не мешала бегу.

Какие-то дома, перекрёстки, вывески… Лимландка не могла понять, куда несётся, что видит перед собой. Только успевала уворачиваться от фигур, встающих на пути. Становилось всё более людно, очередная улица неплохо освещалась — но Ирма помнила о проповедях Сулима и не надеялась, что кто-то из местных захочет её спасать.

Скорее предпочтут смотреть на то, что с ней сделают, и улулюкать.

Ничего, скоро подонки горько пожалеют! Обо всём. Ирма припомнила Рачтонг. Картины той резни прежде вызывали у обозной жены отвращение, но теперь ничто не могло воодушевить её сильнее. Муангцы слыли утончённым народом — во всём, и в жестокости тоже. Быть может, когда дошло до мести за замученных пленных, «ржавые» и не впечатлили муангцев изяществом в пытках и убийствах — зато сполна взяли размахом. Весь Шер говорил о Рачтонге, леденяя от ужаса.

А этим скотам придётся ещё хуже!

На повороте преследователь чудом не ухватил Ирму за плечо: уже вцепился в платье, но ткань порвалась, позволив вырваться. Женщина споткнулась, пролетела кубарем мимо чьих-то ног, но тут же вскочила и побежала снова.

Увы, силы постепенно оставляли её.

Лёгкие не справлялись, каждый вдох отдавался жуткой болью в боку. Колено больше не желало сгибаться, бёдра свинцом налились. У самого уха вжикнула сабля — Ирма сумела увернуться. Из последних сил она ещё немного ускорилась, но этот рывок вышел смехотворно коротким.

Как ни хотелось отогнать эту мысль, но становилось всё очевиднее: ей не убежать.

В глазах прохожих Ирма видела лишь любопытство или безразличие — уж точно никакого желания помочь. Наверняка, несмотря на растрёпанные волосы и порванное платье, муррадины прекрасно понимали, кто она. А наёмников в этом городе никто не любил. Особенно в последние дни.

— Помогите!.. Пожалуйста!..

Тщетно. Никто не бросится её спасать. Слезами тут никого не разжалобишь.

Колени подкосились: Ирма рухнула на брусчатку, едва успев подставить руки. Отбила ладони, но на фоне прочего боли почти не почувствовала. Её отрыв вмиг сошёл на нет — убийцы оказались рядом. Ирма перевернулась на спину и вытащила кинжальчик. Тык — сталь легко прошла через лодыжку мураддина. Он вскрикнул и отшатнулся. Сверкнула в свете фонарей и луны другая сабля: Ирма успела перекатиться в сторону, сталь звякнула об камень. Но третий противник тоже настиг её: уже примеривался для удара.

Хорошо ещё, если смертельного. В любом случае Ирма не собиралась сдаваться живой: какой в этом смысл? Рассчитывать на что-то хорошее не приходилось, а случившееся десять лет назад больше не повторится. Нет-нет-нет, даже не мечтайте.

Десять лет назад Ирма была совсем другими человеком. Да и враги были совсем другие.

Ирма подползла к ближайшей стене, выставляя перед собой кинжал. Понятное дело, напугать им троих мужчин с саблями было невозможно. Люди вокруг расступились, вмешаться не пожелал ни один. Ничтожества!

Очень, очень похоже на конец. Во дворце рядом был хотя бы Идвиг. Теперь Ирма осталась одна.

Однако убийцы замерли: Ирма не сразу поняла, из-за чего. Похоже, некто вышел из дверей дома, к стене которого женщина прижалась — показался прямо у неё за спиной. На того человека мураддины и вылупились. Ирма тоже обернулась.

Бах!..

Знакомый хлопок пороха, свист пули. Ирма услышала, как со звоном упала на мостовую сабля. А ещё услышала крик боли.

В дверях стоял мужик с такой густой чёрной бородищей, но сначала лимландка приняла его за мураддина. Рубахи на нежданном спасителе не было: только расстёгнутая куртка, отрывающая взору огромное волосатое пузо. Он держал на вытянутой руке пистолет, переводя пьяный взгляд с Ирмы на мураддинов. Струйка порохового дыма ещё тянулась из дула.

Только теперь женщина узнала оранжево-красные цвета. Бородач разинул рот и завопил:

— Тревога!!!

***

Они стояли возле окошка на узком лестничном пролёте. Туда-сюда сновали люди, но до парочки дела никому не было. Кто в таком месте присматривается к творящемуся в тёмных углах?

Если точнее, в углу стоял Игги: как-то неосознанно попятился, а решительно подступившая Гретель отрезала всякие пути к отступлению. Юноша чувствовал себя неловко.

Потому что место не самое уединённое. Потому что прежний его небогатый опыт с женщинами подобных сцен не включал: только сцены оплаты, ну и… Ну да: как вышло с Фарханой. Фу… Лучше не вспоминать.

Ну и ещё потому, что это сама Гретель — кто бы из наёмников сейчас на место Игги не захотел? Эх, Кеннет бы не растерялся!.. Ледяные глаза оказались совсем близко. Грудь, впрочем, была гораздо ближе.

— Зачем тебе эта повязка, милый? Зажило ведь.

Юноша машинально прикоснулся к повязке, хотя коснуться хотелось кое-чего иного.

— Ну… там ничего хорошего.

— Покажи мне.

— Зачем?

— Хочу! Покажи. Может, потом и я тебе кое-чего покажу, а?..

Гретель и не стала дожидаться разрешения: сама стащила с лица Игги оранжево-красный платок, а тот и не сопротивлялся. Лишь надеялся, что в полутьме всё выглядит капельку менее ужасно, чем при свете дня.

Пустая глазница. Проломленная скула, осколки которой вытащили — осталась неестественная впадина. Дыра в виске, закрытая прикрученной к остаткам кости монетой. В клочья разорванная щека: сшили как могли, лишь бы зубы не торчали наружу. О красоте никто уже не заботился.

Это точно не такие шрамы, которые украшают. Это абсолютно отвратительно.

Но во взгляде Гретель не было ни капли отвращения. И какого-то сопливого сочувствия тоже не наблюдалось. Она изучала жуткое увечье Игги с интересом — и лишь толикой горечи. Словно ей было жаль не десятника, а его некогда красивое лицо само по себе. И то чуть-чуть.

— И ты правда этого стесняешься?

— Ну… выглядит дерьмово.

— Ах…

Гретель немного отстранилась и повернулась к десятнику спиной. Сгребла свои светлые локоны, убрала их за плечо, обнажив шнуровку платья.

— Развяжи.

— Что?..

— Творец Небесный, вот уж о чём я дважды никого не просила!.. Развяжи. Я же тебе обещала кое-что показать?

Шнуровка поддалась легко. Едва Игги чуть раздвинул ткань, как понял, о чём идёт речь.

На спине Гретель живого места не было: почти от плеч начинались ужасные рубцы, которые и слепой ощутил бы пальцами не хуже, чем Игги — оставшимся глазом. Переплетение жутких бугров, похожих на горные цепи.

Это не розги и даже не плеть. Определённо кнут. И наверняка ниже — ещё хуже…

— Кто это сделал?

— Тот, кто давно сдох. В заслуженных, сука, муках! О да, эта свинья сполна расплатилась, можешь не беспокоиться. А шрамы… ха. Мне ещё пришлось тогда постараться, чтоб спиной ограничилось. Понимаешь, милый… нас всех война изуродовала. Всех. Кого только внутри, но большинство — и так, и этак.

Игги робко гладил кончиками пальцев шрамы Гретель, испытывая странную помесь сочувствия с возбуждением. Хотя… странную? Что-то подобное уже было. Совсем недавно. Но в совсем иной ситуации.

— Так что не стесняйся своего лица. Ты же не по пьяни со стены упал. Это в бою. Ты же, ты же…

Гретель снова повернулась к нему. Развязанное платье немного соскользнуло: оно и так сидело низко, а теперь почти открыло грудь. Совсем бы упало, будь грудь Гретель поменьше. Женщина совсем вдавила Игги в угол.

— Ты ж окромя войны и не видел ничего. Ты просто не понимаешь. Почти все людишки на толику такого не способны, что могут парни вроде тебя. Народец всё больше мягкий, как дерьмо. А под ржавчиной-то всегда… Сам знаешь. Железо. Железо — оно и есть железо. Даже если дерьмово выглядит.