По воле судьбы - Маккалоу Колин

— Я недавно женился, жена моя только что разродилась, — сказал Пизон, демонстрируя скверные зубы. — Не могу же я вдруг помчаться куда-то, словно сардинский бандит за овцой!

— Ну а я, — сказал Котта, чуть улыбаясь, — остался потому, что не верю, что моему племяннику надерут зад. Я не знаю случая, когда он поступил бы необдуманно, несмотря на всю свою репутацию записного авантюриста.

— А я никуда не двинулся, потому что слишком ленив. Хм! — фыркнул Филипп. — Подумать только, тащиться в Кампанию, когда на носу холода! Виллы пусты, слуг не дозваться, а из еды — одна лишь капуста!

Это всем показалось смешным, и пиршество пошло веселее. Пизон, правда, не рискнул привести свою новую женушку, Котта был вдовец, но Атия, племянница Цезаря и супруга Филиппа, сочла возможным украсить собой мужскую компанию. С ней был и ее тринадцатилетний сын Гай Октавий.

— А что ты обо всем этом думаешь, молодой человек? — спросил Котта, его двоюродный прадед.

Мальчишка, которого он знал хорошо, ибо Атия регулярно его навещала, весьма ему нравился. Не так, конечно, как Цезарь в стародавние дни. Тот был безупречен, а у Гая Октавия несколько оттопырены уши. И — при всей родовой белокурости — у него слишком большие глаза. Ясные, серые, они не таили угрозы, но и не давали возможности в них что-то прочесть. Хмурясь, Котта искал точное слово и наконец нашел его. Защищенность. Да, верно. Взгляд мальчика, внешне такой открытый и искренний, что-то очень надежно в нем защищал.

— Я думаю, дядя Котта, что он победит.

— Мы тоже так думаем. Но обоснуй свое мнение.

— Просто он лучший. — Молодой Гай Октавий взял ярко-красное яблоко и вонзил в него ровные белые зубы. — В битвах ему нет равных. Помпей проигрывает в сравнении с ним. Оба — хорошие организаторы, но у первого нет блестящих сражений, а у Цезаря их не счесть.

— Ну, под Герговией он отнюдь не блеснул.

— Да, но его там все-таки не побили.

— Хорошо, — согласился Котта. — Это война. Что еще?

— Цезарь бьет Магна и как политик. Он никогда не берется за безнадежные предприятия и никогда не полагается на людей, которые могут его подвести. И как оратор он лучше, и как юрист, и как провидец.

Слушая все это, Луций Пизон ощутил в себе растущую неприязнь. Сопляк не должен поучать старших, как ментор! Кем себя мнит этот красавчик? Он и впрямь слишком красив. Через годок начнет подставлять свою задницу. Это чувствуется. Слишком неестественный мальчик.

Двадцать второго января Помпей, консулы и сенаторы достигли Теана Сидицинского на севере Кампании и там остановились, чтобы прийти в себя. Хвост кометы Помпея тут же стал таять. Многие разбежались по своим уже запертым на зиму виллам, другие нашли иные прибежища, не желая находиться там, где Помпей.

Тит Лабиен ждал. Помпей приветствовал его как брата, даже обнял и поцеловал.

— Откуда ты? — спросил он.

— Из Плаценции, — сказал Лабиен, откидываясь на спинку кресла.

Катон, три Марцелла, Лентул Крус и Метелл Сципион тревожно переглянулись. Прежний плебейский трибун Лабиен за десять лет своего отсутствия сильно переменился. Теперь это был видавший виды солдат, жесткий, надменный, авторитарный. Некогда черные кудри подернулись серебром, тонкогубый темный рот напоминал свежий шрам, а большой крючковатый нос придавал ему сходство с орлом. В узких черных глаза светились высокомерие и тот интерес, с каким сорванцы глядят на мух, прикидывая, не оторвать ли им крылья.

— Когда ты уехал из Плаценции? — спросил Помпей.

— Через два дня после того, как Цезарь перешел Рубикон.

— Сколько легионов в Плаценции? Они, вероятно, уже спешат к нему на помощь?

Седеющая голова запрокинулась, темные губы раздвинулись, обнажая огромные желтые зубы. Лабиен оглушительно расхохотался.

— О боги, ну вы и глупцы! В Плаценции нет легионов! И никогда не было. С Цезарем только тринадцатый легион, вымуштрованный в Тергесте. А пока проходили учения, он вообще сидел в Равенне без войск. Он считает, что ему достаточно одного легиона. И, судя по тому, что я вижу, похоже, он прав.

— Тогда, — медленно проговорил Помпей, начиная в уме пересматривать свой план перенести войну за пределы Италии, — я могу выступить и запереть его в Пицене. Если только Лентул Крус и Аттий Вар уже не сделали этого. Видишь ли, Цезарь разделил свой тринадцатый. Антоний с пятью когортами пошел к Арретию, а… — он поморщился, — а Курион с тремя когортами изгнал Терма из Игувия. Сейчас с Цезарем лишь две когорты.

— Тогда почему вы здесь? — сурово спросил Лабиен. — Вы должны уже быть на полпути к Адриатическому побережью!

Помпей зло покосился на трех Марцеллов.

— Меня убедили, — сказал он с большим достоинством, — что у Цезаря не менее четырех легионов. И хотя мы слышали, что у него на марше только один легион, мы посчитали, что другие легионы идут за ним следом.

— А мне сдается, — возразил Лабиен, — что ты вообще не хочешь драться с Цезарем, Магн.

— Мне тоже, — тут же добавил Катон.

Неужели ему никогда не избавиться от язвительного критиканства? Разве не он здесь самый главный? Разве этим невеждам не было сказано, что демократия несовместима с армией? А теперь к их постоянному тявканью присоединился и Тит Лабиен!

Помпей, сидя, выпрямился и выпятил грудь. Кожаная кираса его затрещала.

— Послушайте все вы, — сказал он с похвальной сдержанностью. — Тут командую я! И я буду и впредь поступать так, как сочту нужным. Пока мои разведчики мне не доложат, что и где сейчас делает Цезарь, я буду выжидать. Если ты прав, Лабиен, тогда нет проблем. Мы пойдем в Пицен и покончим с Цезарем. Но самое важное сейчас — уберечь Италию от разрухи. Я поклялся не вести боевых действий на ее территории, если нынешняя война примет размеры прошлой. Страна оправлялась после нее на двадцать лет. Я ничего подобного больше не допущу! И буду ждать донесений. А потом приму решение, стоит ли попытаться сковать Цезаря здесь или отойти с моей армией на Восток. Прихватив с собой, разумеется, правительство Рима.

— Покинуть Италию? — взвизгнул Марк Марцелл.

— Да, как должен был бы сделать Карбон.

— Сулла разбил Карбона, — напомнил Катон.

— На италийской земле. В этом вся суть.

— Вся суть в том, — сказал Лабиен, — что ты сейчас мало чем отличаешься от Карбона. У тебя очень слабое войско, слишком сырое, чтобы иметь дело с армией ветеранов галльской войны.

— У меня в Капуе шестой и пятнадцатый, — сказал Помпей. — Подумай, Лабиен, можно ли их назвать слишком сырыми?

— Шестой и пятнадцатый служили у Цезаря.

— Но они очень им недовольны, — сказал Метелл Сципион. — Нам сообщил о том Аппий Клавдий.

«Они как дети, — удивленно подумал Лабиен. — Верят всем на слово, ничего не анализируют. Что случилось с Помпеем? Я служил с ним на Востоке, и он не был таким. Он кажется запуганным. Но кто его запугал? Цезарь или вот эта пестрая шайка?»

— Дорогой Сципион, — очень медленно и отчетливо произнес Лабиен. — Войска Цезаря просто не могут быть им не довольны! Мне наплевать, кто и что вам наговорил. Я с ним служил, я знаю. — Он повернулся к Помпею. — Магн, действуй не мешкая! Возьми пятнадцатый и шестой, возьми всех новобранцев. Ударь по Цезарю прямо сейчас! Если ты не решишься на это, к нему придет помощь. Я сказал, что в Италийской Галлии нет никаких легионов, но долго так продолжаться не может. Легаты Цезаря всецело ему преданы. И если надо, умрут за него.

— А как же ты, Лабиен? — спросил Гай Марцелл-старший.

Темная жирная кожа стала пурпурной. Лабиен помолчал, потом сказал с металлическим холодком:

— Что бы ты там ни думал, Марцелл, я предан лишь Риму. Цезарь действует как предатель. Я не хочу быть предателем. Ты сомневаешься в этом?

Куда все это могло завести, осталось неясным. Вошли двое — Луций Цезарь-младший и Луций Росций.

— Когда вы выехали от Цезаря? — нетерпеливо спросил Помпей.

— Четыре дня назад, — ответил Луций Цезарь-младший.