Талли - Паулина Симонс

— Так ты и правда уверен, что делал это ради нее? — спросила Талли, сжав его руку и чувствуя искреннее раскаяние. — Прости меня, Джек.

Она почувствовала себя ужасно, когда увидела его искаженное, будто от сильной боли, лицо.

ЕЯ Прости меня, — снова повторила она, гладя его руку и легонько потянув ее вниз, чтобы он снова сел рядом.

— Это не моя вина, — словно подводя итог их разговору, сказал он и снова опустился на поваленное бревно.

— Я понимаю, — сказала Талли печально. — Теперь я все понимаю. Но я долгое время была уверена в обратном.

— Это тоже не твоя вина.

Она молча смотрела на озеро, все еще стоя в воде. Наконец произнесла:

— Разве можно кого-то обвинять? Этого вообще не могло… не должно было произойти.

Талли заглянула Джеку в лицо.

Джек смотрел на нее растерянно и серьезно. Немая скорбь читалась в его глазах. Он взял ее руки в свои и повернул ладонями кверху. Какое-то время он разглядывал ее запястья, а потом посмотрел прямо в глаза и произнес:

— Ты всегда считала, что это невозможно, поэтому для тебя она все еще здесь. Но это произошло, и произошло бы, даже если бы ты оставалась рядом с ней.

Талли попыталась вырваться, но Джек оказался сильней.

— Ты счастливая, Талли. Я знаю, ты так не думаешь, но это правда. Ты сильный человек. А она не была сильной. И счастливой тоже не была.

Талли снова попыталась освободиться от цепкой хватки Джека.

— Послушай, Джек. Счастливая? Сильная? Что за дурацкие слова? Если я разряжу себе в висок кольт сорок пятого калибра, не думаю, что это прибавит мне счастья. Разве это выход?

— Нет, — ответил Джек, — пряча лицо в ее ладонях. Но ты никогда не станешь стрелять себе в висок из кольта. И в этом твое счастье. В этом твоя сила.

Он склонился к ее запястьям и поцеловал еще видневшиеся на них рубцы. Раз, потом еще, и еще…

— Остановись, — попросила Талли, мягко высвобождаясь из его рук. — Твоя щетина колет мне кожу.

— Я побреюсь, — ответил он, выпуская ее кисти и не сводя с нее мрачного взгляда.

— Пора бы, — запинаясь, сказала Талли, — ты ведь уже не школьник.

Талли и Бумеранг вернулись не поздно, но Робин уже поджидал их,

— Куда вы подевались? — спросил он, подхватывая на руки сына и целуя его в щеку. — Я приехал домой, а тут никого нет.

Бумеранг запустил свои ручонки в волосы отца.

— Мы были на озере.

Талли стояла рядом и смотрела на них. «Если он спросит, — думала она, — я все ему расскажу. Ведь я не делала ничего предосудительного. Я все ему расскажу».

Однако Робин, видимо, решил, что речь идет об озере Шоуни, потому что сказал:

— На озере. Как славно. Ты купался?

— Да, — ответил ему Бумеранг и ясно дал понять, что желает снова оказаться на полу.

— Бумеранг! — вскричал Робин и бросился вслед за ним, так как неугомонный мальчишка со всех ног помчался на задний дворик. — Расскажи же мне, как ты провел день!

Но Бумеранг уже не обращал на отца никакого внимания. Робин повернулся к Талли, которая стояла посреди кухни, обхватив руками себя за плечи.

— Тебя он любит, — сказал Робин, подходя к жене и обнимая ее, — а со мной даже не хочет толком поговорить.

Талли обняла его в ответ и почувствовала, как что-то дрогнуло в ее груди. Когда Робин ушел во двор вслед за Бумерангом, она подошла к своей сумке, вытащила оттуда две почти полные пачки «Кента», три зажигалки и выбросила все это в мусорное ведро.

В то лето Джек так и не покрасил дом Талли.

Но теперь она так составила свое рабочее расписание, что могла обедать с ним каждый день. В глубине души Талли надеялась, что Джек снова как-нибудь наденет свой красный свитер из джерси, но ее ожиданиям, не суждено было сбыться… Чаще всего он носил свой рабочий наряд. Шорты. Легкая рубашка. Тем более что лето выдалось достаточно жарким:

Эти обеды очень скрашивали ее дни, заполненные рабочими хлопотами.

По субботам, когда Робин вместе с Буми отправлялся в Манхэттен, а они с Шейки ходили по магазинам, Талли ловила себя на том, что на улицах ищет глаза Джека.

По воскресеньям Джек и Талли встречались на церковной службе, оба с уже привычными букетами. Талли осталась верна белым гвоздикам, а Джек бережно срезал самые красивые цветы с розового куста, растущего у могильного камня. Талли сидела на железном стуле и смотрела на него.

— Скажи мне, Джек, — как-то спросила Талли, — где ты целый год умудряешься доставать такие замечательные белые розы?

Он обернулся к ней.

— Ты ведь совсем не хочешь этого знать.

— Ошибаешься, очень хочу, — сказала Талли.

— Джек подошел к кустам и встал рядом с ней.

— Ну, Натали Мейкер, раз так, я не скажу тебе. Ты знаешь, что я очень простой, открытый человек. Но хоть один секрет у меня быть должен

— Если ты простой человека, — фыркнула Талли, — то я — царица Савская.

— Но, Талли, — возразил Джек, — ведь ты и есть царица Савская.

А потом, потом было озеро Вакеро! Июнь, июль август. Девять воскресений. Девять воскресений на озере Вакеро.

— Джек, ты теперь все время чисто выбрит, — заметила Талли в одно из воскресений.

— А как же. Ведь никогда не знаешь, когда случится снова приложиться к твоим запястьям.

— Надеюсь, никогда, — сказала Талли, слегка краснея.

В то воскресенье Джек спросил Талли про ее отца.

— Мой отец был славный, — ответила она. — Я помню, как мы вместе с ним смотрели телевизор. Или он смотрел телевизор, а я просто была в комнате.

;— Сколько тебе было лет, когда он ушел?

Талли бросила на него сердитый взгляд, выдававший ее раздражение.

— Это Дженнифер сказала тебе, что он ушел?

Джек кивнул.

— И что? Неужели она забыла сообщить тебе, сколько мне тогда было лет?

— Хватит злиться на нее, Талли, — сказал Джек.

«Злиться? Да я вне себя от ярости, — думала Талли. — Просто вне себя».

— Я забыл, — упрямо произнес Джек.

— Невероятно. Вся моя жизнь теперь — достояние общественности.

— Ну не вся жизнь. И не общественности.

— Нет, Джек, именно общественности. Пойми, я-то о твоем существовании не имела понятия. Значит, ты представитель общественности.

— Ну сколько тебе было, Талли?

— Семь, — вздохнула она. — Мне было семь.

Она почувствовала легкое прикосновение его пальцев к своей руке.

— Почему тебя так расстраивают такие разговоры? Тебе не нравится, когда мы говорим о тебе?

— Ничего меня не расстраивает. Кто сказал, что мне что-то не нравится?